Мой дедушка, Владимир Павлович Самуйлов, в раннем детстве, в возрасте четырех лет, оказался в оккупации и чуть не погиб. Недавно он рассказал мне эту удивительную историю. Я постараюсь своими словами передать его речь.
***
— Начиналось лето 1941-го. Я приехал на летний отдых в деревню Михайловка Смоленской области — к бабушке Татьяне Афанасьевне и дедушке Платону. В деревне все деда уважительно звали Самохой. Был он богат и семьей (двенадцать детей), и хозяйством — куры, поросята и даже коровы. В доме, кроме меня, жили двое моих дядек, Василий и Дмитрий. Хотя дядьки — громко сказано, было им не больше пятнадцати. Они везде меня с собой брали. И в «бабки» мы играли, и в «ножечки», и костры жгли, и в ночное ходили.
Двадцать второго июня началась война, а двадцать четвертого июля мне исполнилось четыре года. Но всем было не до дня рождения. Деревня переходила из рук в руки. То наши были, то фашисты. Михайловка считалась «волчьим углом», то есть туда дорога шла, но дальше — только лес. Тупик, словом. Со временем такие поселения фашисты стали уничтожать, потому что жители помогали партизанам. Вот и нас ждала та же участь.
Но сперва фашисты забрали всё, что могли забрать. Помню, как ходили и голосили: «Бабка, куры! Бабка, яйки!». Хуже саранчи. В домах сами поселились, а нас выгнали, и мы ютились в сарайчиках и в наспех сделанных землянках. Есть почти нечего было. И вот меня, малыша, посылали с такими же мальчишечками к немецким поварам за обмылками кастрюль после каш. Иногда везло и я приносил домой немного еды, но чаще бывало, что фашист с размаху бил меня половником по голове и я падал на землю. Так в ссадинах и крови возвращался домой. А обиднее всего, что без еды. Дед Самоха однажды не выдержал, высказал немцам возмущение — и его тут же застрелили.
А еще помню, иду я с бабушкой по улице, а на дороге лежит застреленная женщина. Мы подошли, бабушка поправила убитой юбку, закрыла глаза, постояла, поплакала, взяла меня за руку — и мы пошли дальше.
В эти дни я все чаще стал слышать дома странные звуки — их издавала бабушка, с плачем в голосе глядя куда-то в угол. Потом я понял, бабушка молилась и просила спасти и сохранить нас всех. Я тогда спросил, кого она просит, а она так ответила: Боженьку. Оказалось, Он всё видит и нам поможет. А я сидел и никак не мог понять, почему же Он до сих пор не пришел и не помог нам.
Ближе к зиме фашистам, наверное, сильно начали вредить партизаны — и за это жителей деревни решили выслать, а дома сжечь. Собрали нас быстро, не дали с собой взять никаких пожитков.
Гнали нас через болота, по настланной гати. Холодно было, жутко. Немцы злые, им тоже не нравилась погода, не нравилось то, что надо нас куда-то вести. А тут еще местами гать была кем-то разобрана, так эти звери подводили к черной воде людей и прямо там расстреливали, заполняя проем, а остальных заставляли идти по еще теплым трупам.
Пригнали нас в село Красное Трошино. Всех загнали в большую избу-читальню. И тут я услышал, что к этому самому Боженьке не только моя бабушка взывает. Почти все женщины молились, просили защиты и спасения. Кто-то, правда, сказал, что надеяться не на что, кто-то понял из речи немцев, что с утра нас всех сожгут, как и всё село.
Ночью никто не спал. Меня успокаивали и говорили, что если и будет больно, то не долго, а потом меня мой ангел-хранитель отведет к Боженьке и там мне будет очень хорошо, что там никогда не будет фашистов, не будет ни горя и ни боли — никогда. Я же спрашивал: а почему мой ангел не может прийти сейчас и забрать отсюда? На что взрослые отвечали, что он просто не может пока прийти сюда. Но если ты будешь молиться — возможно, он тебя услышит.
А тем временем мужики пытались разобрать стены избы. Голыми руками они отдирали доски — и мне казалось, что пальцы их были ободраны до белых костей. Но при этом никто не жаловался, а только упорно продолжали.
Ночь пролетела, рассвело. Все поняли, что спасения нет. Мы уже слышали треск — горели другие дома в деревне, скоро то же случится и с нашей избой-читальней. Я молился.
И вдруг двери открываются — и я вижу, как летят белые ангелы и стреляют. Я сообразил: это они услышали, как я впервые в жизни молился, они услышали меня и пришли защитить и меня, и мою бабушку, и всех остальных! Как же я тогда радостно кричал! Я совсем не помню, что. Может, даже те слова, которые не должен был знать четырехлетний малыш. Но никто не замечал, потому что кричали все.
И только потом мне объяснили, что те ангелы — армейский десант в зимних белых масхалатах. И летели они, потому что скользили на лыжах, а свежевыпавший снег клубился у ног и их не было видно. Но били фрицев абсолютно реально.
В тот момент я решил, что всё теперь будет хорошо, не будет больше ни смертей, ни боли.
Да, впереди будут еще годы войны. Меня еще контузят и я не смогу говорить несколько месяцев. Но я тогда не мог забыть и до сих пор помню ту молитву. И тех ангелов, которые прилетели после нее и избавили меня от страха.
Фотографии Владимира Павловича предоставлены автором публикации.
