Какие святыни хранились в христианской Сирии? Что привнесли в литургическое богословие местные верующие? И кто же стер с лица земли великие города Сирии?
Рассказывает Сергей Брюн, историк, публицист, автор двухтомной монографии «Ромеи и франки в Антиохии, Сирии и Киликии XI–XIII вв."
Смотреть еще: 750 лет назад была уничтожена жемчужина христианского мира
Расшифровка:
Добрый вечер, дорогие друзья. Меня зовут Сергей Павлович Брюн. И сегодня мы с вами поговорим о христианской Сирии. Сегодняшняя тема: «Христианская Сирия. Что было забыто, потеряно и уничтожено».
В начале поговорим немножко о святынях. Антиохийская Церковь в силу исторических обстоятельств обрела целый ряд величайших святынь, которые потом, под определенным имперским нажимом, вынуждена была передать своей, по сути дела, младшей сестре, которая вдруг стала старшей — Константинополю. О каких святынях идет речь, когда мы говорим об Антиохийской Церкви и ее святынях? Ну, во-первых, то, о чем мы уже говорили в предшествующей части: если мы бы обратились к Эдесской митрополии Антиохийского патриархата, к Эдессе — Спас Нерукотворный, святой Мандилион, святой Убрус. Здесь вот как раз фрагмент знаменитой иконы VIII века из монастыря святой Екатерины на Синае, где мы видим царя Авгаря, Авгаря — черного царя Эдессы со святым Убрусом. Как я уже сказал, он хранился в базилике святой Софии. Что очень интересно: все вот это сказание об обращении царя Авгаря, как оно передано Евсевием Кесарийским, оно вообще подразумевается и позднейшими преданиями — у Евсевия нет Спаса Нерукотворного. Ну вообще, общее такое христианское предание подразумевает две святыни: сам Нерукотворный Образ, и что еще? Письмо, которое Христос написал царю Авгарю. Ну только не так, конечно (жесты рукой). Собственноручное послание Господа. Понятно, что это более позднее предание, бог весть что они считали собственноручным посланием Господа. Но это была точно абсолютно с IV века величайшая святыня, которая в Эдессе хранилась.
После раскола V века, после Халкидонского раскола, это всё поделили. Арабы особенно очень любили, мусульмане, справедливость, и они следили, чтобы все христианские общины получили свой кусок пирога, свою часть какой-нибудь святыни. Предположим, в Александрии, когда мелькиты православные и копты оспаривали, кому владеть мощами святого Марка, арабы попросили, арабский их наместник, всё принести: коптам отдали голову и пару костей, основную часть тела отдали православным. Значительную часть этого тела перевезли потом купцы Буоно и Рустико в IX веке в Венецию.
Самое смешное, что так всегда обидно: такие прекрасные слова мы слышим в православных семинариях, от православных патриархов, священства, о том, что мы должны знать нашу историю. Ну и где была Александрийская Православная Церковь, когда Римская Церковь возвращала в Египет мощи святого Марка? Вернули часть, ну часть, естественно, из Венеции, но кому? Коптам. С какой стати? Потому что копты с эфиопами скооперировались, и поехали в Рим просить, говорят: вы у нас вывезли? А вывезли не у них, вывезли у православных. Но Александрийский Патриархат того времени слишком был, видимо, занят очередным фестивалем эллинизма в Египте, вместо того, чтобы затребовать вот эту вот величайшую святыню. В итоге ее получили копты. То, что принадлежало православным.
Точно так же святыни в Эдессе были поделены. Миафизиты, сиро-яковиты сохранили письмо, православные — Убрус. Послание Христа — то, что считали посланием Христа, — было уничтожено. Понятное дело, что бог весть что это было, но тем не менее оно было уничтожено в XII веке, когда разоряли Эдессу. Убрусу повезло на некоторое время, потому что Убрус перенесли в 944 году в Константинополь. Это такое тоже, конечно, печальное донорство Антиохийской Церкви. Последний, кого спросили, по-моему, в этом договоре между еще владевшими тогда, потому что Эдесса потом еще вернется тоже в состав Византии на некоторое время, но тогда она принадлежала арабам. Договор был между арабами и византийским императором. Последний, кого спросили, был Антиохийский Патриарх. И самый последний, кого спросили, кого в принципе не спрашивали, был Эдесский митрополит и мелькиты Эдессы. Они вынуждены были насильственно просто передать, под страхом расправы — и от своих единоверцев, и от чужих — эту святыню. Переправить ее в Константинополь. Вот эта вот миниатюра из хроники Иоанна Скилицы, мадридского списка Скилицы, где вот этот очень трогательный образ. Эта же иконографическая композиция будет потом в целом ряде даже русских икон, где будут клейма, посвященные, и образ, посвященный перенесению Мандилиона в Константинополь. Это Константин, это крестный отец святой Ольги — Константин VII, Багрянородный, император-энциклопедист так вот нежно принимает, лик к лику, Спаса Нерукотворного.
Так что, конечно, для мелькитской общины Эдессы это был колоссальный удар, они лишились своей главной святыни, которая была перенесена и хранилась зачастую опять же взаперти, не на поклоне, не открыто. Где? В Фаросской церкви Константинополя. Но мы помним, что по преданию в Эдессе Спас хранился некоторое время спрятанным над вратами, и оставил еще один отпечаток. Поэтому есть Мандилион, а есть Керамион. Спас на убрусе и Спас на чрепии, отпечаток от Спаса Нерукотворного на чрепии. Очень хорошо. Он тоже принадлежал Антиохийской Церкви. И тоже хранился, правда, в другой ее митрополии — в Манбидже, он же Иераполь, Иераполис, город в долине Оронта. Чудесный был тоже такой вот центр митрополии, точнее, епархией он был, тогда еще там не было статуса митрополита, он был епископский центр, позднее стал митрополией в долине Оронта. Цветущая община, очень рано ставшая арабоязычной. Оттуда родом был один из великих арабоязычных христианских православных историков Махбуб ибн Кустантин Манбиджский. (Подайте записку в храме за Махбуба, вы не переживете подачу записки.) Его византийское имя было Агапий Иерапольский, великий митрополит и хронист-историк вообще Востока. И там, в кафедральном соборе, до X века, опять же, до 60-х годов хранился Керамион. В X веке, когда эти города разоряли армии византийского императора, — в начале Никифора Фоки, а потом Иоанна I Цимисхия, Керамион тоже перенесли в Константинополь.
В чем величайшая трагедия Константинополя? Сначала Константин Равноапостольный ограбил весь поздний античный мир и свез памятники в Константинополь. Потом Византия на протяжении веков аккумулировала вот это вот безумное совершенно богатство, произведения создавались или собирались в городе, святыни также все стянули. И все это было прекрасно, также в безопасности до 1204 года. В итоге Мандилион и Керамион мы потеряли.
Так что вот две великие святыни вынуждены были отдать антиохийцы своим византийским и константинопольским собратьям. Этим дело не ограничилось. Еще одна знаменитая епархия, центр митрополии — Эмеса, ныне известная как Хомс, тот самый многострадальный Хомс. Сейчас так трогательно смотреть, как и православные, недавно сиро-яковитский патриарх, там служили посреди разоренных храмов. В Хомсе, как вы помните, в пещерах рядом с Хомсом было обретение главы Иоанна Предтечи, очередное обретение главы Иоанна Предтечи. Ну и, естественно, ее тоже передали в Константинополь, хотя оставалась там небольшая часть. Тут, на самом деле, конечно, Крестителю Господню, Ангелу пустыни, наверное было по-своему смешно, а по-своему грустно в раю наблюдать за тем, сколько у него все-таки голов и сколько частей этих голов. Если посмотреть восточные все описи-летописи там… в Александрии у православных тоже была часть главы Иоанна Предтечи и так далее. То есть какого размера там был череп… не очень понятно, ну не суть.
Очень интересный, кстати говоря, был парадокс, связанный с двумя соборами Иоанна Предтечи, один из которых располагался в Дамаске, где еще одна глава Иоанна Предтечи, и в Эмесе, в Хомсе. И там, и там были кафедральные соборы в честь Иоанна Предтечи. В одном глава, в другом — часть главы, обретенная опять. Что интересно: когда арабо-мусульмане завоевывали эти города, они отчасти сдавались мирно. То есть все мы помним, кто сдал Дамаск армии ислама — дедушка Иоанна Дамаскина Мансур, сириец, православный византийский чиновник. Договорился с отрядом Халида аль-Валида, величайшего исламского полководца, ученика Мухаммеда. И получилась парадоксальная ситуация: часть отряда врывается с боем в город, а часть кварталов сдается мирно, потому что Мансур договорился… Мансур, кстати, христианское имя. Потому что Мансурами называли многих христиан, в том числе деда Иоанна Дамаскина, в том числе самого Иоанна Дамаскина. Это Мансур, Хабиб, Махбуб — все это имена, которые поколениями, со времен… вообще-то задолго до появления ислама носили православные христиане Востока. Поэтому, если мы хотим их поминать, а не маскировать Ванями, давайте поминать, как их поминали в храмах много веков. Так вот, Мансур сдал часть города, и арабские армии встречаются у стен собора Иоанна Крестителя. Поэтому половину собора они обращают в мечеть — западную часть, а восточную оставляют церковью.
И такое положение сохранялось до 743 года, когда Халиф аль-Валид I начал… в начале настоятельно предложил православным выкупить их половину собора. Потому что он хотел — опять же, при помощи кого? — византийских православных архитекторов построить мечеть Омейядов. Православные сказали: нет. Халиф пришел в храм с киркой и со стражей. Нанес церемониальный первый удар, снося перегородку, разделявшую храм, и начал так вот разрушение. Зато потом что он сделал? Мало того, что он выплатил православным финансовую компенсацию, потому что это очень важное отношение было: что нужно чтить договор, чтить все-таки людей, кто помнили еще пророка или были учениками учеников пророка, что нужно чтить права людей Книги, людей Писания, что над ними не должно быть страха. Так что сделали? Чтобы компенсировать эту потерю, этот моральный ущерб уничтожения половины храма, выселили всех мусульман теперь уже из многострадального округа Аль-Гута, о котором, к сожалению, мы недавно слышали в сводках. Целый квартал Дамаска, который был взят с боем и где уже больше ста лет в этот момент жили только мусульмане, все храмы были обращены в мечети. Всех их выселили, и предоставили этот квартал христианам как компенсацию. Мечети позволили обратно переосвятить в храм. Лишь бы получить то, что превратится, опять же благодаря византийским зодчим, мастерам, в мечеть Омейядов. Такие вот парадоксы. И такой же странный баланс в стенах собора Иоанна Крестителя в сосуществовании мечети (западной части) и храма в восточной, сохранялась в Эмесе, сохранялась до мамлюкских разорений. Тоже такой вот парадокс, когда речь идет о святынях.
Ну и, конечно, нельзя не вспомнить Богоматерь Одигитрию. Одигитрию Константинопольскую — главную икону, которая сохранялась в монастыре Одигон, в Одигийском монастыре Константинополя. Это фрагмент знаменитой иконы Торжества Православия XIV века, ныне хранимой в Британском музее. Но я только взял верхний ярус, чтобы вы лучше видели саму Константинопольскую Одигитрию и чудесных ангелов в алых одеждах.
Вообще в Византийской Церкви очень неприязненно относились к яркому цвету в богослужебных облачениях. Это, скорее, латинские традиции, неофиситские традиции, там вот да, ввели вот это буйство цвета. В Византии относились к этому очень бережно, осторожно. Бело-черное облачение, белое с пурпурной фелонью, золотая вышивка. Ну и все, то есть градация шла — светлое или темное. Ну иногда синие фелони были. А в целом ярко-красные, ярко-голубые, самые разные сочетания — они не приветствовались в византийских всех рубриках богослужебных. А вот у антиохийцев было исключение. Антиохийцы обожали (в городе производилось великое множество драгоценных тканей), антиохийцы просто рьяно обожали драгоценные ткани. И алый цвет, в частности. То есть даже когда крестоносцы возьмут Антиохию, какого цвета будет знамя Антиохийского княжества, что будет на гербе антиохийского князя? Герб — чистое алое поле, знамя — цвет крови, алого цвета. И Антиохийская Церковь очень отличалась как раз от Византийской в использовании вот этого яркого алого цвета.
Почему я об этом говорю, почему ангелы одеты вот так вот в алый? Потому что Одигийский монастырь со времен X века был Патриаршим подворьем и Константинопольской резиденцией Антиохийского Патриарха. Это антиохийский монастырь, так что антиохийцы хранят главную Богородичную икону Константинополя. И вот эти знаменитые шествия, которые по вторникам проходили в Константинополе (кому интересно, могут переадресовать к блистательным исследованиям Ирины Александровны Шалиной — выдающегося отечественного искусствоведа мирового уровня, наша гордость, что она соотечественница. У которой и ее монография «Реликвии в восточно-христианской иконографии», и статьи вот как раз по этой Константинопольской Одигитрии и ее почитанию, этим шествиям). Они совершались в ярких алых антиохийских одеждах. И вот парадокс, апофеоз того, что цвет этих странных одежд служителей Антиохийского Патриархата, в эти алые одежды облачают здесь, на этой иконе, ангелов.
Но теперь от святынь перейдем к людям (вообще, это неплохо, потому что с реликвиями Господь сам разберется, а люди для него — главное сокровище). О людях ярких Антиохийской Православной Церкви, о которых мы не всегда помним. Для меня, как для человека, который занимается историей Ближнего Востока, как и для многих, величайшей травмой, просто как мелом по стеклу, когда корежить начинает, является ощущение, когда вы говорите с кем-то, кто вроде бы как знает историю, и он говорит: «Ну подождите… возьмем средневековый мир. Все христиане в этот момент были грязные, немытые, антисанитария средневековая. А у арабов была величайшая медицина». Хочется так посидеть, посидеть, потом спросить (причем это от людей европейского происхождения, от людей, связанных с исламской культурой можно услышать – от тех и от тех), хочется сказать: дорогие мои, а вы вообще историю исламского мира знаете? Историю Востока, историю средневекового мира? Главными врачами на Ближнем Востоке, благодаря которым и зародится потом арабская медицина, были христиане. Отчасти евреи были тоже. И христианские врачи на Ближнем Востоке будут главными светилами, которые создадут, сделают возможной великую арабскую медицину. Придворные врачи халифов и их жен, их любовниц, вплоть до Османской империи, до XIX века, какая была плеяда в том же Константинополе великих либо греческих либо арабских врачей, армянских врачей, которые соперничали в этом плане с турецкими, с арабскими врачами и так далее. А XII век, XI век, не говоря уже о VIII-IX веках без господства христианских врачей представить нельзя. Даже в эпоху Крестовых походов, когда уже был…(21 мин) и Авиценна уже на дворе побывал, и была великая плеяда мусульманских врачей, которые страшно соперничали с христианскими, все равно христианские врачи зачастую сохраняли лидирующие позиции. Были блистательные медицинские школы — в Аль-Кераке в Трансиордании, в Триполи. Такой парадокс: придворный врач иерусалимского короля — православный, придворные врачи Салах ад-Дина — православные. Ну, правда, один из них перешел в ислам. И мало кто помнит, что, пожалуй, величайший, и самый переписываемый, самый читаемый, самый цитируемый врач средневекового мира и на латинском Западе и на Востоке — это православный из Багдада Юханна ибн Бутлан. Ну Юханна — это Иоанн. Юханна ибн Бутлан — величайший врач XI века. Человек, который жил в эпоху, когда уже арабо-мусульманская медицина, уже исламские школы, исламские врачи были более чем развиты. Юханна ибн Бутлан еще вошел в историю своей полемикой с величайшим мусульманским врачом своего времени Али ибн Ридваном. Такая полемика двух светил. Самое интересное — вообще не на религиозные темы, а на такие психофизические между мусульманином из Египта и православным из Багдада.
Если кто-то спросит, откуда православные в Багдаде, — в Багдаде была христианской значительная часть населения, большая часть были несториане, там пребывал их католикос церкви Востока. Было значительное число сиро-яковитов, и было множество очень влиятельное, очень богатое, очень образованное — православная община, которая даже затребовала для себя своего католикоса, и в X веке его получила. Так что помимо католикоса Ромагирда под омофором Антиохийского Патриарха был еще католикос Иринополя, потому что православные называли Багдад Иринополем, потому что «Дар-эс-Салам» — город мира. Община багдадская дала нам двух очень ярких персонажей X века. Это Патриарха Христофора Антиохийского — забытого мученика Антиохийской Церкви. Есть его блистательное арабское житие — его зарезали мусульмане и выбросили его тело в Оронт в 960 году. Он раньше был чиновником при дворе Халифа до своего принятия сана. Он был выходцем из Багдада. Юханна ибн Бутлан составил тот самый цитируемый и читаемый медицинский трактат средневекового мира «Tacuini sanitatis» (лат.— «О поддержании здоровья»), вот это один из арабских списков этого трактата; вот его латинский список из Болоньи, XIV века уже (показ списков). Гениальный был человек. Кстати говоря, именно благодаря этому человеку у нас появляются очень детальные описания Антиохии и ее кафедрального собора в XI веке, потому что в 1052 году Юханна ибн Бутлан посещает Антиохию и подробнейшее описание составляет. То есть там такой еще гениальнейший совершенно ум. Человек — живая легенда.
Есть гениальная книга — воспоминания старого сирийского шейха Усамы ибн Мункыза «Книга назидания». Она переведена была в начале 60-х на русский язык, издана, она есть. Усама ибн Мункыз, сын эмира города Шейзар на Оронте, который пережил разорение своего города, который был интеллектуалом, воином, фарисом. И который доживал свои дни, странствуя по всему Востоку и сражаясь с крестоносцами. Он доживал на такой почетной пенсии у Салах ад-Дина и писал «Книгу назидания». Блистательная книга, где описана вся жизнь: любовь к книгам, охоты на львов, когда они еще в Сирии водились в долине Оронта, столкновения с самыми знаменитыми крестоносцами и так далее. И вот Усама ибн Мункыз с гордостью несколько раз возвращается к тому, что его семья принимала великого Юханна ибн Бутлана. Что они его призывали, что они с ним общались. В конце жизни Юханна ибн Бутлан, который будет опять же курсировать по всей Сирии и Ираку, вернется в Антиохию. Он предпочтет закончить свои дни не в Багдаде, он прибудет в Антиохию, и отправится на Дивную гору, и закончит свои дни монахом в той самой Великой лавре святого Симеона на Дивной горе. Знаете, на самом деле это умопомрачительно, если подумать о том, что в этом монастыре почти в одно время подвизаются, то есть с этим монастырем связаны были, и там служили Никон Черногорец — самый выдающийся автор, аскет, именно такой интеллектуальный византийский, греческий, XI века; Ефрем Мцире – величайший грузинский святой, переводчик греческих текстов на грузинские; и вот этот араб, который, видимо, еще следил за тем, чтобы братья не захворали, — Юханна ибн Бутлан, величайший врач, выходец из Багдада.
Но это не единственный антиохиец, о котором, пока есть время, следует вспомнить. Какое воинское звание у нас носил Александр Васильевич Колчак? А Нахимов? А Нельсон? А откуда взялось слово «адмирал»? Оно связано с этим православным антиохийцем — Георгием Антиохийским, ярчайшей фигурой XII века. Если Юханне у нас в XI, этот — в XII веке. Георгий Антиохийский родился в Антиохии, был сыном сирийского сановника, который служил вначале в Византии, потом, видимо, туркам, потом франкам, поскольку Георгий уже рождается во Франко-Нормандском княжестве Антиохийском. Он тоже служил, как и многие православные, и миафизиты, он входил в число сановников при дворе антиохийского князя. Потом что-то случилось, он забрал свою маму, маму он очень любил, и бежал в Тунис современный, в Махдию. Поступил там на службу.
Вообще антиохийцы православные, они были таким мостом меж двух миров, как писали об одном из выходцев их Антиохии византийские хронисты, что это «человек, искушенный в мудрости и ромеев, и сарацин». Потому что ромеи, византийцы, константинопольцы — что они не любили делать? Изучать другого, смотреть на другого, учить язык кого-либо другого. Поэтому такой парадокс именно византийских миссий. Об этом блистательно писал Сергей Аркадьевич Иванов и пишет, что нет вот этого латинского или сирийского устремления кого-то просвещать, что-то изучать. Кирилл и Мефодий – светлое исключение, но и то, в общем-то, их миссия проходила под патронажем скорее Римской Церкви, нежели Константинопольской. А так — какой подход? Ну, пожалуйста, учитесь, пожалуйста, изучайте, пожалуйста, переводите. То есть переводы всех текстов на грузинский там, великолепных богословских, литургических… это грузины делают. Переводы на арабский — арабы делают, православные арабоязычные авторы. Там уже зарождение кириллицы, это тоже не византийские миссионеры отправляются, это Климент Охридский сидит, все переписывает, то есть это такое болгарское начинание, потом это аккуратно так перенаправили на Русь. То есть вот такой подход. Иконописцы в этом плане были совершенно другие и зодчие — те готовы были приезжать и работать. А вот с точки зрения интеллектуальной жизни — нет. И уж точно не слищком интересно (за редким исключением), о чем там пишут мусульмане. Были, конечно, интересные контакты, но их не так много. О чем там пишут миафизиты, но я говорю, олемизируя с миафизитами, ни один их текст не цитируется фактически. Вы видели концепцию, что кто-то верит в одну Божественную природу Христа, что, естественно, плохо? И идут это бичевать. Никто на коптские, сирийские или даже на греческие миафизитские тексты там особо не смотрел. А антиохийцы — да, они были двуязычными многие. Знают греческий и арабский. Поэтому Георгий быстро сделал карьеру при дворе махдийского эмира. Там пошло что-то не так. Он опять забирает свою маму старенькую и тихо на корабле переплывает на Сицилию. Ну в Махдию-то он еще вернется, и не на маленьком кораблике. Он вернется в обратном направлении с армадой, и уничтожит вот это государство — в свое время.
А что у нас на Сицилии в этот момент? Там, в общем-то, предтеча государства крестоносцев, Нормандская Италия. Графство Сицилийское, которое потом становится Королевством Сицилийским. Правят нормандцы, правят опять же кем? Частично арабо-мусульманским населением, частично византийским, православным. И граф Сицилии Рожер II, позднее — король Рожер II, он очень рассчитывает на такой вот многоконфесссиональный мир. Он говорит по-гречески и по-арабски. Он очень удачно лавирует между интересами нормандского рыцарства, арабов-мусульман, византийских сановников. И главный сановник при королевском дворе — православный грек, ромей, Христодул. Он наместник королевской столицы, он первый министр короля, по сути дела. Ну, графа тогда еще. А носит он титул эмира. Эмир Палермо. И этот Христодул берет Георгия на службу. Георгий становится его преемником. А за что отвечает наместник столицы Палермо, крупнейшего портового города? За флот. То есть это по совместительству — главнокомандующий флотом, что резонно: то есть какой мэр может утихомирить без воинской власти орду разноплеменных моряков в портовом городе. То есть фактически мэр — адмирал. Он же первый министр короля, он же наместник столицы. Георгий проявил такие таланты на этом поприще. Особенно, когда Рожер начнет выковывать свое королевство: воевать с мятежными нормандскими баронами в Апулии и Калабрии, расширять свое влияние вдоль Апеннинского полуострова, а потом и вдоль «носка», и вдоль «сапога», и вдоль Апулийского и Калабрийского побережья; подавлять восстания в мятежных городах. И во главе его многонационального флота и войск, которых морем перевозили, были нормандские рыцари, и арабо-мусульмане, которых подключали в самых крайних случаях: то есть когда уговорить население не удалось или если население подняло восстание, первый раз — приходят нормандцы. Дали всем мечом по голове, ну все равно это свои же — и ушли. Не прошло — привозят арабов-мусульман из Сицилии. Говорят: ребята, мы, конечно, все равно вас подчинили, вас там… порезали, а теперь вам в этом христианском городе карт-бланш…вот за все исторические обиды, делайте все, что хотите с церквями, с женщинами, с чем угодно. После таких экспедиций, естественно, больше никаких восстаний против Рожера не было. Командует этим всем Георгий Антиохийский, вот этот замечательный, на самом деле гениальный православный флотоводец. Потом парадокс — Рожер начинает воевать с Византией, во главе его армии и флота — Георгий Антиохийский. Георгий берет Корфу, Керкиру — важнейшую твердыню в Ионическом архипелаге. Причем берет мирно, уговорил сдаться. Сказал, что им будет лучше жить под добрым королем Сицилии, меньше будут налоги платить, чем императору. И он их уговорил так, что византийский император не мог потом несколько лет отбить остров — население сопротивлялось. Сагитировал прямо как в советских фильмах. Дальше-хуже, потому что начались экспедиции вдоль, собственно, греческих провинций Византийской империи, то есть Пелопоннес, Коринфский перешеек, Аттика, Беотия. Георгий Антиохийский разорит Коринф, разорит Афины, разорит Фивы. Мощи святого Феодора вывез из Корфу. Велел просто грузить на корабли, разоряются церкви. Это все было с 1147 по 1148 год. Причем и Рожер, и Георгий подложили этим свинью всем: и Византии, и Второму крестовому походу, потому что у крестоносцев и Византии в этот момент очень натянутые отношения были, но все надеются, что будет мир. А это вне крестового похода, просто начали войну. Угоняли женщин, причем как? Центр шелкового производства, один из важнейших центров, была Беотия с городом Фивы. И там были ромейские и еврейские женские мастерские. Георгий провел сложнейшую операцию по тому, чтобы угнать женщин и забрать эти станки. Он эвакуировал фактически все это дело в Палермо. Не разорил, не перерезал, а перевез. Из этих вывезенных женщин в Палермо при дворце был основан Тирас. Тирас — это, с одной стороны шелковая мастерская, центр производства шелка при королевском дворе, драгоценных тканей. И по совместительству эти угнанные женщины должны были исполнять еще кое-какие функции для короля и обозначенных им людей, фактически, королевский гарем. Георгий Антиохийский тоже имел право им пользоваться. Вторую экспедицию совершит в сторону Византии в 1149 году. Прорвется через Дарданеллы, войдет в Босфор, разгромит византийский флот, будет разорять и азиатский, и европейский берега Босфора. Понятно, армии, достаточной, чтобы штурмовать Константинополь, нет. Там стоит последний резерв. И корабли Георгия совершают потрясающую вещь: доплывают до того, чтобы оказаться в виду вот этого кончика Константинополя, полуострова первого квартала и приморского дворца императора Буколеон, выпускают несколько горящих стрел просто в сторону, чтобы видно было, как вызов, разворачиваются и уплывают обратно. Потому что штурмовать, понятно, невозможно, хотя бы такой вот символ презрения. Потрясающая история, конечно.
Но помимо этого Георгий ведет свою армаду в Махдию и покоряет весь Тунис. Создает Нормандское королевство Африка, подчиненное своему сюзерену — королю Рожеру, берет все мусульманские города Туниса. Когда мы говорим о нормандской экспансии, не берем даже норманнов — викингов, а нормандцев — потомков викингов, которые стали вполне себе выдающимися французскими рыцарями: лучшие в конном бою, лучшие в строительстве замков и соборов… нормандцы. Они покорили Апулию, Калабрию и Сицилию, Северную Сирию и Киликию, Антиохию, Англию, Ирландию. Но апофеоз их экспансии на юг — это создание кратковременного, оно упадет буквально через два года после смерти Рожера и Георгия, — королевства Африки. Но эта нормандская экспансия осуществляется полководческим гением православного сирийца Георгия Антиохийского. И, конечно, здесь очень важно помнить, какой титул он носит. Почему я и начал с того, кто носил какое воинское звание, но изначально это был титул. Он эмир эмиров и архонт архонтов. А писали по латыни «амиратус амиратору» — эмир эмиров, по латыни «амир», произношение другое. И поскольку предшественник Георгия, тоже православный грек, Христодул, сам Георгий, его преемник Филипп Магдийский, тоже грек православный, — все они были связаны с этим флотом, но особенно Георгий — он самый громкий флотоводец своего времени, носят титул «амиратус». Этот амиратус ляжет в основу западноевропейского впоследствии титула — адмирал. Который будет поддерживаться при дворе Карла Анжуйского, позднее, уже в XIII веке и так далее. Так что, когда мы видим адмиралов и думаем о православных адмиралах — о Федоре Федоровиче Ушакове, никогда не вспоминаем об этом удивительном человеке со сложной судьбой, этого православного воина, сирийца, антиохийца, который, в общем-то, и стал отцом-основателем этого титула, а позднее и воинского звания. Вот его крайне благочестивое изображение у ног Богоматери, потому что он не только разорял церкви и устраивал королевскую мастерскую тире бордель. Он еще основал в Палермо (кстати, совсем рядом от вышеуказанного учреждения) островок, просто оазис византийского искусства, и островок православного женского благочестия. Следуя заветам своей любимой мамы он основал церковь и монастырь Пресвятой Богородицы.
Кстати, в этот момент на Сицилии начинается бум, взлет, просто взлет православного монашества, очередной. Канонически они должны были подчиняться Константинополю, но не факт, что подчинялись, с другой стороны, канонически обязаны были подчиняться Папе Римскому. Фактически,они не подчинялись никому, потому что папский легат на Сицилии — король Рожер. Он их, в общем-то, освобождал от любой повинности. Они существовали как такая странная автокефальная церковь. И Рожер возводит православный храм Санта-Мария-дель-Аммиральо, или Марторана, в Палермо. Его украшение было доверено величайшим византийским мозаичистам — этот странный экуменизм, и политический, и церковный, константинопольских художников. Константинополь в этот момент был переполнен памятниками, и константинопольские мастера готовы были ехать в сердце державы врага и украшать латинские соборы, как Чефалу, как Палатинскую капеллу позднее в Монреале. Ну и вот эту церковь православную, просто шедевр лучшей византийской мозаики, это 40-е годы XII века.
Ну и завершая, вкратце нельзя не упомянуть вот эту византийскую красавицу. Это император Мануил Комнин, а рядом с ним его вторая супруга, дочь антиохийского князя Раймунда де Пуатье Мария Антиохийская, франкская антиохийская принцесса. Она перешла в православие, венчавшись с императором Мануилом Комниным. Она славилась как первая красавица своего времени. Даже вот эта миниатюра великолепная из Ватиканской библиотеки 1176 года это передает, великолепная совершенно. Византийские авторы были многословны, даже более многословны, чем сегодняшний лектор. Но даже такие многословные мастера слова, как Никита Хониат, византийский знаменитый хронист и сановник, который видел ее и знал, который, казалось бы, мог все что угодно описывать часами, прерывается, потому что он пишет о ней буквально следующее (никаких даже сравнений не идет, обычно он сравнивает что угодно с чем угодно). Здесь: она была красива, очень красива, невероятно красива, словом — такая красавица, что словами передать невозможно. То есть это когда всё, мужчину отключило. После смерти императора Мануила Комнина она приняла монашество, но оставалась фактически регентом при своем сыне, малолетнем Алексее II Комнине. Правила чуть меньше двух лет. Кстати, она последняя латинянка, которая оставалась во главе Византийской империи со времен Юстиниана, с 1180 по 1182 год. К сожалению, с ее свержением связана одна из самых чудовищных страниц христианского мира и христианской церкви: двоюродный брат ее мужа Андроник Комнин поднял всех недовольных, двинул войска византийских архонтов на Константинополь, одновременно было спровоцировано восстание внутри города и была устроена знаменитая, но почему-то часто нарочно даже забываемая резьба латинян в Константинополе. Потому что там уже была очень большая латинская община: фактории купцов, латинские церкви, Иерусалимский госпиталь святого Иоанна — все это было уничтожено восставшими войсками и толпой. Фактически это была Варфоломеевская ночь, где роль палачей католиков играли православные, а роль убиваемых кальвинистов играли католики. Убито было до 30 тысяч человек за одну ночь. Голову папского легата, который прибыл, диакона Иоанна, отрезали, и со смехом и шутками гоняли по городу, привязав к собачьему хвосту. Вот все-таки то, с чего мы начинали: никогда нельзя оправдывать свою веру или свое богословие своей историей, ведь история и отдельного человека, и тем более общества, и тем более конфессии, и тем более группы людей — народа, страны — всегда сопряжена с чудовищными прецедентами грехопадения и преступления. И поэтому очень важно, чтобы в исторической памяти, когда идет диалог, допустим, православных и католиков, звучала не только фраза да, это 1204 год, разорение крестоносцами… но и то, что было за 22 года до этого. Одно событие другое не оправдывает. Но более позднее событие не стирает более раннее. И это удивительно, что ни католики, ни православные в своей массе в этом диалоге первую дату не поднимают. Православные вечно говорят, что мы — жертва, католики, начиная с середины XX века говорят: ой, как нам жаль, как мы сожалеем. Но ни то, ни то нельзя назвать серьезным христианским диалогом, потому что нужно обоюдно просить прощения. И обоюдно говорить о ранах прошлого, которые наносились. И вот эта тема церковного покаяния — она, конечно, очень важна. Насколько патриарх, насколько народ, насколько поместная церковь несет ответственность за то, что было сделано предшественниками. Насколько предстоятель…(то есть извинения Папы Римского есть), насколько необходимо приносить эти извинения и идти дальше, чтобы снять эту точку напряжения, потому что все-таки люди, которые исповедуют Христа, у них не должно быть повода жить во лжи. И комплексовать, и, комплексуя, ретушировать свою историю. Мы должны помнить о каждой святыне, о каждой ране. В том числе — о тех ранах, которые наносили. Мария Антиохийская была свергнута в этот момент и Андроник Комнин решил с ней поиграть в игру: он взял своего племянника, ее сына, Алексея II, заставил его подписать приказ о смерти матери. И, перед тем как ее задушить, ей показали, что она будет казнена по приказу своего безвольного сына, который тоже был вскоре убит.
Ну и, конечно, финальное, очень важный элемент, о котором нельзя не сказать, — это антиохийское богослужение. Когда мы смотрим на древневосточные дохалкидонские православные церкви, мы видим многообразие. Они все номинально говорят: мы все в общении. Копты и сиро-яковиты вообще почти всегда были в общении, но литургия у них разная. Копты и эфиопы вообще было одним патриархатом, но богослужения совершенно разные. Есть многообразие. Православная Церковь, к сожалению, это многообразие утратила. А раньше оно было. И вот Антиохийская Церковь интересующего нас времени, как и Иерусалимская, и Александрийская,— это не только Церковь многих народов, о которых я говорил, но и Церковь разных литургических традиций, разных литургических обрядов. Был как византийский литургический обряд, так и антиохийский обряд — более древний, который и породил и византийский и армянский обряд. Служились разные литургии — в Антиохийском Патриархате, в том числе, католикосате Ромагиры, в Мцхетском католикосате, то есть в лоне Грузинской Церкви. В Иерусалимской Церкви, в Александрийской — там был александрийский обряд с литургией святого Марка. Антиохийская, Грузинская и Иерусалимская Церкви — они сохраняли и западносирийский антиохийский, и византийский обряд. То есть была литургия святых апостолов, литургия мар Петра, князя апостолов. И, конечно же литургия Иакова, брата Господня, которая совершалась опять же по-другому — в храме Гроба Господня, предположим, когда там господствовали франки, и когда они перестроили этот собор. В начале шла латинская служба в кафоликоне, а потом православные антиохийского обряда, которых называли суриане, служили свою литургию на высоком алтаре. Вот эта традиция служить на высоком алтаре, как у армян, как у сиро-яковитов, осталась. Служили по-сирийски. Это была чистая литургия Иакова, брата Господня, без византийских поздних вкраплений, то есть без Херувимской песни еще и так далее. Потрясающая была традиция. Но Византия стала постепенно объявлять этому обряду (который сохраняют сиро-яковиты и марониты, но марониты в сильно латинизированном виде; и сиро-католики сохраняют)войну — сначало мягко, на двух фронтах в XI веке в Сирии и в Грузии. В Грузии в это время Баграт III — западногрузинский царь — объединяет всю Грузию. Западные епархии были византийскими, но он подчиняет Церковь восточногрузинскому Мцхетскому католикосу, раз католикос — автокефальный патриарх. То есть главенство Востока признает, но всю Церковь начинает «византинизировать». И, как пишет знаменитый грузинский святой Ефрем Афонский, у него есть текст, он говорит: «раньше мы служили литургию Иакова и мар Петра, но потом народ стал от них отказываться. И перешли на литургию Василия Великого и Иоанна Златоуста (дальше гениально) — потому что они короче». Это интересное противопоставление, когда многие сейчас показывают пальцем на католиков после Второго Ватиканского Собора и говорят: «ну что это за литургия — полчаса? Реформированная месса — у нас вот такие длинные службы». Православная Церковь исторически шла по пути сокращения длительности богослужений. Именно на этой почве возникла гегемония литургии Иоанна Златоуста как самой нарядной, самой процессионной и самой короткой.
В Антиохии: Антиохия возвращается в конце X века в состав Византийской империи, начинается период византийского пленения Антиохийской Церкви, потому что Патриарх поставляется только византийским императором и Вселенским Патриархом из числа константинопольских клириков. И началась такая эволюционная в начале византинизация Церкви. И действительно, радостно брали, принимали литургию Иоанна Златоуста. Вообще, Антиохия была центром переводов и на арамейский, и на арабский. В Антиохии в XI веке жил великий православный переводчик. Мы помним Кирилла и Мефодия и Климента Охридского; надо помнить, и вообще позор Антиохийской Церкви, что он до сих пор не канонизирован, хотя было местное почитание его — Абдаллах ибн аль-Фадл аль-Антаки, диакон Абдалла Антиохийский, который в XI веке перевел большую часть Священного Писания, Псалтирь и все литургические тексты перевел почти. Его переводами и православные антиохийцы, и греко-католики пользуются, в общем, до XX века, потом уже стали некоторые модификации появляться. Так что шла эволюционная византинизация. А потом все стало хуже. Был великий знаток византийского права, такой кодификатор византийского канонического права в XII веке - Феодор Вальсамон. Был он клириком Великой Церкви, то есть Константинопольской. Жил в то время, когда православного патриарха не допускали в Антиохию, там господствовал латинский патриарх. Феодор получил от византийского императора Мануила Комнина такое титулярное звание православного Антиохийского Патриарха. Поселился в Одигийском монастыре, о котором я вам рассказывал. И он, как первая скрипка Константинопольской церкви, а тут еще и титулярный Антиохийский Патриарх, объявил войну восточному обряду. К нему обращался Александрийский Патриарх Марк III, писал: слушайте, у меня тут странные традиции, мне тоже из Константинополя прислали. Тут, в Египте, очень как-то странно — литургию святого Марка служат. Литургия Иакова, брата Господня - я понимаю, это сирийская древняя литургия. Их же можно служить, да?. Ответ Вальсамона — один из самых страшных текстов в истории Православной Церкви: «Ни литургии Иакова, брата Господня, ни литургии святого Марка не должны совершаться ни на Востоке, ни в Константинополе, нигде в мире, потому что великая Константинопольская Церковь не признает их. Все Церкви всего мира должны следовать только Константинопольской Церкви, совершая литургии Василия Великого и Хризостома (то есть Златоуста)». То есть аргумент: не наше — поэтому не служим. Абсолютно стертая грань, которая была изначально стерта в Константинополе между единством в вере и единством в обряде. И благодаря реформам Вальсамона, и благодаря потом мамлюкским разорениям, действительно, православный Восток лишился этих литургий. Все было тотально, насильно византинизировано. Литургия Иакова брата Господня, она вроде бы сейчас сохраняется в Православной Церкви на Востоке. Но, во-первых, ее редко там служат — два раза в год, а у нас периодически в Санкт-Петербургской духовной академии, что прекрасно, конечно. Но это уже все-равно немножечко похоже, не хочу сказать в обиду (понятно: на Закинфе, где все это веками совершается, в Иерусалиме — это часть традиции). Но в целом взять и начать служить новую литурию, пусть хорошо забытую старую — это все немножечко сродни толкинизму, это фестиваль реконструкции. Потому что в живой традиции общины уже нет вот этого переживания. Это как вырванное с корнем дерево, которое не приживется. И это, конечно, величайшая потеря. Потому что долгое время в Константинополе из-за Вальсамона была запрещена литургия Иакова, брата Господня — древнейшая сохранившаяся литургия. Когда мы с вами говорим об уничтоженных памятниках, как страшно, что действительно притесняют христиан, мы теряем памятники. Но, знаете, когда вы думаете об уничтоженной святыне, она описана, но вы ее никогда не увидите, когда вы думаете о пепелище и о фундаментах — как вот археологические окна в музеях Московского Кремля, где камни Чудова монастыря, камни Вознесенского монастыря, и больше ничего, и фотографии — здесь фотографий нет. Но что еще страшнее, чем эти безмолвные камни или на Востоке собор святого Саввы Освященного и многих других церквей, Калаат Самаана . Не меньшие руины — это отсутствие памяти. Это то, что православные, радеющие о Востоке, в том числе православные Востока, в том числе антиохийцы, забывают о таких именах, как Юханна ибн Бутлан, о Георгии Антиохийском, о Марии Антиохийской. Эти имена стираются, они не фигурируют. Имена, названия и описания церквей их родного уничтоженного города не фигурируют, не звучат, не всплывают в исторической памяти. Сейчас 750-летие уничтожения Антиохии — кто бы об этом вспомнил? И, конечно, эта потерянная литургическая традиция, то, что действительно мы потеряли величайший многонациональный патриархат. Сейчас да — замечательная церковь для преимущественно арабоязычных православных византийского обряда. Но какой пласт культурного богатства был из-за византийских репрессий, из-за мамлюкских разорений стерт, уничтожен. И вот на этой многопечальной ноте мы с вами закончим. Спасибо вам большое.
Проект осуществляется с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов.
