Этой историей поделилась со мной подруга. Мы вместе проводили показ фильма «Мамино письмо» в нашем городе. Целую неделю приезжали к 11 часам в кинотеатр, встречали и провожали зрителей. Наше участие было необходимо, потому что многим нужно было поговорить после фильма, поделиться сокровенными мыслями, выговориться, поплакать. Мы даже листочки приготовили, чтоб люди могли написать что-то. Такие переживания очень сближают. Начинаешь сочувствовать по-настоящему. А в последний день показа мы просидели весь фильм в фойе вдвоем. Катя рассказала мне то, после чего я совсем по-другому стала смотреть на людей, выходящих из кинозала. «Ты сможешь этим поделиться с другими?» — «Да, смогу. Это может дать кому-то надежду». Вот делюсь, как и обещала:
Это был наш третий малыш. Вернее, пятый. У нас с мужем еще по одной старшей девочке от первых браков. У малыша был порок сердца. Еще на первом УЗИ заметили. Муж сам незадолго до этого был на грани жизни и смерти. И как-то сразу, без сомнений сказал, что сколько Бог отмерит ребенку, столько ему и жить. На скрининге мне показали, какие отверстия должны были уже закрыться, но не закрылись. С этим не живут. И отек на маленькой шейке тоже показали. «Возможно, еще и синдром Дауна».
Вижу, на столе лежат две пачки документов. Одна — на прерывание. Другая — на сохранение. И сразу слова вспомнились, которые знакомая врач однажды сказала: «Если женщина допускает мысль об аборте в случае каких-то нарушений в развитии ребенка, она его пока не считает человеком. Ты реши, кто он? Тот, кто внутри тебя. Если человек, то и поступай с ним по-людски. Нам же не приходит в голову убивать наших заболевших или покалечившихся детей».
— Вы видели то, что было на экране? Понимаете, что это?
— Да, понимаю.
— Решение?
— Пусть он проживет столько, сколько ему положено.
— Это Вы так думаете. А муж? Звоните при мне.
Звоню мужу. Объясняю, что врач должен услышать его мнение. Муж кричит в трубку, что всё уже давно решили и сколько можно спрашивать об одном и том же.
Врач слышит, понимает. Отодвигает подальше документы на прерывание. И начинает говорить со мной о моем малыше как о человеке: во сколько недель нужно проверить у него то, во сколько это, какие есть варианты прооперировать.
Потом мой друг, тоже врач-гинеколог, говорил: «Вот видишь, значит, они тоже понимают, что есть варианты в развитии таких событий. Что есть, в конце концов, главврач». Какой главврач? Кто-то еще более опытный? Что тут вообще можно сделать? «Ну, вот же у тебя на груди. Не понимаешь? Главврача проси, чтоб было, как надо. В общем, ходим как со здоровым, картошку окучиваем. Но помним, что после родов может быть несколько минут, все должно быть готово для срочных крестин. Но это я про техническую сторону вопроса тебе говорю. А уж как будет...»
Так мы дожили до конца Великого поста. В Великий Четверг пришли в храм, причастились. И на проповеди батюшка сказал: «Вот мы причастились вместе с апостолами. А готовы ли мы теперь пойти со Христом на страдания?» Меня как волной накрыло. Я отшатнулась, уперлась головой в какой-то шкаф.
Дома у меня начали подтекать воды. Звоню своему знакомому врачу. А он спокойно говорит: «Значит, сегодня родишь. Пей водички побольше». Он не отправлял меня в роддом. Велел наблюдать за собой.
Муж был в соседней комнате на карантине, болел ковидом. У меня потягивало живот. Я занималась обычными делами, связанными с домом и с детьми. И периодически бегала в туалет, потому что воды не прекращали подтекать. И в какой-то момент муж почувствовал, что происходит. Вышел. А у меня как раз резкий поток воды. И я только успела подставить руки — малыш выпал ко мне на ладони.
Он лежал поперек моей ладони, положив ручки по щеку. Он был ровненький, абсолютно целый. Потом врач сказала мне, что выглядит он на 14 недель. Значит умер уже в животике, пару недель назад. Я хотела тогда умереть вместе с ним. Но и одновременно понимала, что Господь дал мне возможность увидеть его, попрощаться, поплакать.
Похоронить самой мне его не удалось. Я попала в больницу с кровотечением. И кстати, именно тогда осознала, что должна пережить все и вернуться к своим детям.
А потом, спустя чуть больше года, на день, в который мы узнали о смерти Сашеньки, мне поставили предполагаемую дату родов наших двойняшек.
А Саша мне приснился. Еще в больнице, где мне останавливали кровотечение. Он был такой большой и крепкий. Как витязь или богатырь. «Что ты так за меня переживаешь? Видишь, как у меня здесь все хорошо? Оставайся с мелкими!»