Этот сказочный дом — знаменитый чайный магазин Перлова, похожий на драгоценную китайскую шкатулку, — до сих пор поражает всех, кто проходит в Москве по Мясницкой. Казалось бы, какая связь между ним и монастырем в захолустной калужской глуши под Козельском? А связь прямая — она проходит через судьбу Сергея Перлова, легендарного чаеторговца, завещавшего похоронить себя… в Шамордине.
У старца Амвросия
Дождь всё лил и лил. Но у хибарки отца Амвросия в Оптинском скиту, по обыкновению, толпился народ. Каждый день к старцу стекалось множество людей, чтобы получить благословение, совет, утешение, пожаловаться на болезни и тяготы жизни. Мудрец, юродивый, инвалид, чудотворец, поэт, духовный наставник, человек, которого спустя столетие причислят к лику святых, — к нему приезжали Толстой и Достоевский, к нему тянулись самые яркие представители русской интеллигенции.
В тот день в толпе ожидавших старца стоял хорошо одетый господин — состоятельный московский чаеторговец Сергей Васильевич Перлов. Он впервые приехал в Оптину, хотя жена его бывала там регулярно. И этот первый визит стал судьбоносным. Разговор со старцем состоялся. И когда Перлов вышелиз его кельи, у него началась другая жизнь. Нет, коммерции своей он не оставил...
Но обо всем по порядку.
Чаю выпить или корову купить?
Это была одна из крупнейших купеческих династий в Москве. Перлом на Руси называли жемчуг. Возможно, когда-то предки Перловых занимались его добычей. А торговать чаем первым в этом роду начал купец второй гильдии Рогожской слободы Иван Михайлов (фамилии тогда посадским людям не полагалось, а прозвища в официальных документах не фиксировались).
Был Иван человеком весьма передовых взглядов и в чаеторговле совершил настоящий прорыв. Дело в том, что в XVIII веке чай был товаром очень дорогим: корова тогда стоила пять рублей, а фунт (400 г) индийского или китайского чая — целых двенадцать! Иван придумал, как снизить цену: открыл представительство своей торговой компании в Забайкалье, избавился от посредников и стал покупать чай напрямую у китайцев. Когда чай стали доставлять по суше, качество его даже улучшилось: оказывается, когда его возили морем, он ощутимо терял вкус и аромат.
А еще Иван стал торговать чаем на развес. Теперь каждый желающий мог купить себе его хоть на копеечку, хоть на чашечку. И напиток стал по-настоящему народным.
Династию продолжил сын Ивана Алексей, который первым получил фамилию Перлов. В 1787 году Алексей открыл в Москве — даже на Красной площади, на Торгу — лавки, где торговали чаем в розницу.
Коммерция процветала, торговля шла уже по всей Европе, Перловы богатели. Но, покупая дома и открывая новые торговые точки, не забывали помогать нуждающимся. В 1836 году им даже было присвоено звание почетных граждан Москвы, которая их стараниями превратилась в чайную столицу России.
Куст и жемчужины
В конце XIX века семейным делом управляло уже четвертое поколение купеческой фамилии — внуки Алексея Ивановича Перлова Сергей Васильевич и Семен Васильевич. В 1887 году, к столетию чайной фирмы, Перловым было пожаловано потомственное дворянство. Новые дворяне избрали себе девиз «Честь в труде», а фамильный герб Перловых украсили чайный куст и жемчужины.
В самом конце XIX века Сергей создал собственную фирму «Товарищество чайной торговли “Сергей Васильевич Перлов и Ко”», составив конкуренцию брату Семену и племяннику Николаю. Впрочем, у каждого брата была своя специализация: Семен торговал дешевыми сортами, Сергей сделал ставку на элитный, дорогой чай. Его чаеразвесочная фабрика фасовала чай в красивые фирменные коробочки. В его магазинах покупателям предлагались хрустальные и фарфоровые сахарницы, заварные чайнички, сахарные головы, сладости... Сергей Васильевич стал поставщиком императорского двора. В Москве его ценили, считали человеком благородной души и светлого ума, отзывчивым и справедливым. Был он трудолюбивым, энергичным и в то же время глубоко религиозным.
Из своего дома на Мясницкой Перлов сделал самый красивый магазин в городе. С длинными драконьими хвостами над витринами и на крыше причудливо переплетались вырезанные из дерева вьющиеся растения. Фасад украшали узорчатые фризы, выносные кровли из черепицы с изогнутыми углами. Сверкали золотом надписи: «САХАР КОФЕ ЧАЙ КАКАО ФРУКТЫ». Венчала здание двухъярусная башенка-пагода. Прилавки с позолоченной резьбой, китайские фонарики и зонтики... Чайный магазин и снаружи, и внутри напоминал диковинную китайскую шкатулку — архитектор Карл Карлович Гиппиус постарался на славу.
Китайца не дождались
Не зря Перлов спешил с перестройкой своего дома — в мае 1896 года Москва готовилась к коронации императора Николая II, ждали в гости наследных принцев, министров, князей. И среди них — высокопоставленного китайского дипломата, Великого канцлера Цинской империи Ли Хунчжана. Надеялись, что он остановится в Чайном доме. Рабочие бережно расставляли в торговом зале китайские вазы, развешивали шелковые панно. Наконец всё было готово. Гостю обязательно должно понравиться! И будут новые заказы, новые крупные поставки. Сергей Васильевич волновался: всё-таки полгода подготовки, столько сил и средств!
И вдруг всё отменяется: мандарин остановился у племянника Сергея Васильевича, Николая. Тот никаких пагод не строил, просто нарядил слуг «китайцами», развесил флажки и фонарики и задрапировал фасад магазина тканью с иероглифами. Но Николай был официальным наследником фирмы Перловых, с которой китайцы много лет сотрудничали, а «Товарищество чайной торговли Сергея Перлова» появилось совсем недавно.
Конечно, Сергей Васильевич огорчился. Зато в Москве появился красивый, стильный, ароматный чайный магазин, а его хозяин с супругой и дочерьми теперь жили в «китайской шкатулке».
Лучший подарок супруге
Анна Яковлевна Перлова, в девичестве Прохорова — из семьи владельцев Трехгорной мануфактуры, текстильных королей Прохоровых, — многие годы была духовной дочерью старца Амвросия Оптинского. Но ездила она к нему одна, без мужа, помня слова старца: «Никогда не зови его с собой в Оптину! Он сам приедет». И вдруг однажды он действительно сам предложил ей поехать вместе. Жена решила было, что это шутка, но, убедившись, что он всерьез, очень обрадовалась.
Правда, путешествие началось с неприятностей: непрерывно лил дождь, дорогу развезло, по пути случались всякие неурядицы. Но, к удивлению Анны Яковлевны, Сергей Васильевич назад не повернул и даже не потерял присутствия духа.
В толпе перед скитом Перлов разговорился с мальчиком лет десяти, стоявшим рядом с какой-то старушкой.
—Ты хочешь просить у старца помощи? — спросил Сергей Васильевич.
— У меня мать умерла, вот мы с бабушкой и хотим спросить батюшку, как нам теперь жить.
«Надо же... — удивился просвещенный московский купец. — Идут за сотни верст к монаху узнать, как им жить. Значит, уверены, что он знает!..»
С тех пор Перлов сам стал ездить к отцу Амвросию — спрашивать, как жить, и просить благословения на каждое дело. Советы ему нужны были чисто человеческие: Сергей Васильевич был очень педантичным, аккуратным и, если кто-то рядом не соответствовал его высокой планке, раздражался, мог сгоряча сорваться и наломать дров. Отец Амвросий его урезонивал:
— Вы ведь имеете дело с русскими людьми, а русский народ всегда живет «на авось, небось да как-нибудь»...
Разговоры эти действовали: Сергей Васильевич становился терпимее. И с каждой встречей крепла любовь Перлова к старцу. Укреплялся он и в вере.
Шамордино
В первый приезд в Оптину Сергей Васильевич решил заехать еще и в женскую монашескую общину, которую опекал отец Амвросий. Обосновалась она рядом с деревней Шамордино, в 12 километрах к северу от Оптиной пустыни. В крошечном монастыре было всего пять домиков и небольшая церковка, но Перлову там очень понравилось, и он начал помогать монахиням деньгами.
Когда скончался старец Амвросий, сестры, оставшись без покровителя, впали в нищету и убожество — ведь отец Амвросий многие годы отправлял сюда одиноких, больных, не имеющих средств к существованию женщин. Плюс слепая настоятельница...
Правда, сестры держались мужественно, не жаловались, сбор средств не объявляли. Но Сергей Васильевич понял, что именно сейчас обитель, как никогда, нуждается в его помощи и поддержке. Сбылось предсказание старца Амвросия, который успокаивал сестер: «Придет человек и все сделает». Перлов теперь не просто жертвовал деньги, но и сам все чаще приезжал в Шамордино и вникал во все нужды монахинь: сколько осталось продуктов, где нужен ремонт, какие привезти стройматериалы, нужна ли медицинская помощь, хватает ли средств...
Кусок хлеба
Сергей Васильевич то и дело приходил к настоятельнице с предложениями:
— Матушка, я заметил: у вас вот это здание нужно заменить. Позвольте мне всё устроить!
Игуменья чуть не плачет, кидается благодарить, но Перлов останавливает:
— Что вы, матушка, это я должен вас благодарить, за то, что вы принимаете мою жертву.
Обращались к нему и сестры, смущенные его безмерной щедростью:
— Сергей Васильевич, вы так много делаете для Шамордина, да еще и отдельно каждую утешаете, ведь этак вы совсем разоритесь!
— Да с тех пор, как я стал «возиться с монашенками», мои торговые дела идут как никогда, — отвечал Перлов.
Будучи человеком разумным и практичным, он — что в монастыре, что за его пределами — не столько давал людям деньги, сколько старался поддержать их работой, вернуть им ощущение нужности, не дать опустить руки.
— Сергей Васильевич! На что вы так много работников набираете? Ведь им уж и дела не хватает! — удивлялись те, кто видели его неслыханную щедрость.
С посторонними он отшучивался, но, когда это говорили близкие, отвечал:
— Как же вы не хотите понять, я стараюсь бедным людям дать кусок хлеба!
Шамординские сестры вспоминали: «Перлов придумывал в своих имениях всевозможные, совершенно ненужные, работы, чтобы только дать заработок. Так у него в Булатове был старик сторож, получавший хорошее жалованье за то только, что днем он ходил вокруг дома. В случае действительного появления каких-либо непрошеных гостей этот дряхлый старик был бы совершенно бесполезен, да и не за этим и держал его Сергей Васильевич. Ему нужно было только дать бедному старику подходящее дело, чтобы щедро оплатить его».
Нередко и в Шамордине видели: идет Сергей Васильевич по монастырю, подходит к нему какой-нибудь рабочий, снимает шапку:
— Здравствуйте, Сергей Васильевич!
Тот приветливо отвечает на поклон и спрашивает, что ему нужно.
— Да вот работки нет.
Перлов выясняет, что он умеет делать, каково его семейное положение и вдруг говорит:
— Ну, ступай в контору, скажи, что я тебя нанял.
Больница, богадельня, водопроводная башня — когда дело касалось налаживания жизни обители и всей округи, Перлов не скупился. При этом обвинить его в бесхозяйственности, в разбазаривании денег было никак нельзя: в Шамордине его стараниями появились мастерские — переплетная, коверная, златошвейная, живописная, чеканная, золочения по металлу и дереву. Заработали в обители своя типография, свое фотоателье. Сюда стали приезжать учителя — обучать сестер ремеслам. Сам Перлов присылал образцы, руководства, инструменты. И когда в монастыре на его средства был построен пятнадцатиглавый Казанский собор, все иконы, позолота иконостасов, ткани на престолах в нем были сделаны руками сестер!
Не в гостях, а дома
Со временем Перлов выстроил для себя отдельный домик за монастырской оградой и с тех пор уже чувствовал себя в Шамордине не гостем, а членом семьи. Они с женой почти всегда приезжали сюда на Рождество. Перлов приглашал к себе детей из приюта, певчих, сестер из мастерских, угощал их лакомствами и очень радовался празднику, который сам устроил. А то позовет к чаю студента или начинающую учительницу — любил побеседовать с образованным человеком. Чаеторговец и сам был хорошо образован, много читал и мог поддержать беседу и о литературе, и о политике, и о бизнесе, и о религии.
По всей округе шел слух о чудесном шамординском хоре — это Перлов специально нанял регента и сам приходил на спевки, отбирал ноты, указывал сестрам на ошибки.
Не забыл Сергей Васильевич и о своем первом духовном учителе: построил часовню во имя преподобного Амвросия Медиоланского, имя которого получил Амвросий Оптинский при постриге. И хибарку старца сохранил как настоящую святыню — велел даже возвести над ней каменный футляр.
При этом славы и похвал Сергей Васильевич не любил и не принимал ни в каком виде. Даже близкие и родственники не догадывались о масштабах его благотворительности. В монастыре он строго-настрого запрещал сестрам кланяться ему, а когда его имя с перечнем его заслуг попытались внести в книгу о монастыре, потребовал все это оттуда убрать.
В Москве
Но чтобы помогать обители, нужны деньги, а чтобы их зарабатывать, Сергей Васильевич должен был жить в Москве. И сотням людей, которые на него там трудились, тоже было за что благодарить хозяина: Перлов построил им больницу, прекрасные жилые помещения, хорошо кормил, хорошо платил. И подарки дарил, и о семьях заботился.
А еще он состоял в Московском комитете о просящих милостыни — пристраивал на работу нищих и неимущих. Кроме того, Перлов был почетным членом благотворительного Санкт-Петербургского Дома милосердия — учреждения, оказывавшего материальную и моральную помощь «жертвам распутства» и раскаявшимся «падшим женщинам», в том числе несовершеннолетним. И членом Комитета при Почтамтской церкви Елизаветинского благотворительного общества, которое входило в «ведомство учреждений императрицы Марии», занимавшееся приютами, богадельнями, спасательными станциями и прочими благотворительными учреждениями.
В своем имении Перловы устраивали любительские спектакли, литературные вечера, концерты, ёлки, народные празднества.
Дочери Сергея Васильевича — Варвара, Любовь и Елизавета — вышли замуж за Иннокентия Казакова и Николая и Владимира Бахрушиных. И все они — и дочери, и жена, и зятья — стали компаньонами Перлова в его «Товариществе чайной торговли». А толковые зятья — еще и директорами правления фирмы, что немало способствовало ее процветанию.
«Я хочу лечь в Шамордине»
Сергей Васильевич прожил семьдесят четыре года. В последний год он заложил в Шамордине колокольню и усыпальницу для настоятельниц обители и для себя. «Я хочу лечь в Шамордине, чтобы мои дети не забывали его. Моя могила будет привлекать их сюда», — завещал он.
13 декабря 1910 года Сергей Перлов скончался. Хоронила его вся Москва. Когда из Никольского храма неподалеку от «китайского» магазина на Мясницкой вынесли гроб, улица была запружена десятками экипажей и огромной толпой. Венки везли семь колесниц. Остановились трамваи. Отпевание совершили прямо на вокзале, откуда тело Сергея Васильевича отправилось в последний путь — к Шамординскому монастырю.
В Козельске поезд встречала толпа не меньше, чем в Москве. Собрались все: военные, священники, бедные и богатые, родовитые и простые. От вокзала до Оптиной пустыни гроб несли на руках. Все священники города провожали Перлова, во всех церквях звонили колокола. Дорогу устилали еловые ветки. За гробом бежали мальчишки.
— Вы-то чего бежите? — спрашивали их. — Вы ведь Сергея Васильевича не знали!
— Как же нам не знать дедушку! Он всегда нам гостинцы бросал, когда ехал из Булатова!
Из Оптиной гроб отвезли в Шамордино. Сестры провожали своего благодетеля как близкого и дорогого человека: «Все забывали, что в храме покойник, всем казалось больше похоже на Пасху. Дивные песнопения и молитвы, полные глубокого смысла и значения, служили отрадой и утешением для скорбных сердец».
Анна Яковлевна, оставшись вдовой, продолжала помогать обители. А перед кончиной приняла тайный постриг с именем Амвросии, в память о любимом старце.
При подготовке материала использована статья «Венок на могилу дорогого и незабвенного благодетеля Сергея Васильевича Перлова от любящих и благодарных сестер Казанской Амвросиевской пустыни. Шамордино», опубликованная в 1911 году.
