Что такое ювенальная юстиция и чем обернется ее внедрение в нашей стране? Эти вопросы порождают немало разногласий, и в каждой позиции есть своя доля правды.
Мы решили показать читателям основные точки зрения по данному вопросу, обратившись за комментариями к людям, которые, что называется, «в теме», то есть профессионально занимаются вопросами семьи и детства.
Наши собеседники — Павел Астахов, уполномоченный при президенте Российской Федерации по правам ребенка; Елена Альшанская, президент фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» («Отказники.ру»); Антон Жаров, член адвокатской палаты Москвы, специалист по вопросам опеки и усыновления; Борис Клин, обозреватель газеты «Известия», автор множества материалов по теме ювенальной юстиции.
Что это такое
Павел Астахов: Ювенальная юстиция — это, по сути, отдельная система правосудия для детей. Ребенок ведь тоже может совершить правонарушение, но он не должен нести такую же ответственность, как и взрослый, потому что жизненного опыта у него еще мало, его личность еще не до конца сформирована. И что с ним делать? Сразу сажать в тюрьму? Или найти какой-то комплекс мер, позволяющих исправить этого ребенка, назначить адекватное наказание и, главное, не допустить, чтобы он в дальнейшем пошел по криминальной стезе?
Елена Альшанская: Идея ювенальной юстиции появилась на Западе в то время, когда в связи с развитием городов и экономическими катаклизмами проблема подростковой преступности, что называется, встала во весь рост. Одновременно с этим благодаря развитию гуманизма люди осознали, что у детей есть свои права, включая право на жизнь. Оформившись поначалу как отдельный суд для несовершеннолетних, со временем ювенальная юстиция эволюционировала. Сейчас существуют разные типы ювенальных систем. Главное в них (подчеркну, на Западе) — наличие отдельного судебного процесса по делам несовершеннолетних и реабилитационный («помогающий») подход вместо принятого у нас карательно-наказательного. Помимо этого, ювенальная юстиция там — это «социально насыщенная» среда: целая система социальных служб. В большинстве своем это общественные организации, которые делают помощь реальной.
При этом говорить о некой единой для всего Запада ювенальной юстиции нельзя. То, что называют этим термином в США, Франции и Канаде, — это три разные системы, непохожие друг на друга.
Кстати, ничего принципиально нового тут нет. Так, на сегодняшний день в Москве все дела по лишению родительских прав и другие споры, связанные с детьми, рассматривают одни и те же судьи — специализированный восьмой судебный состав в Московском городском суде. Кроме того, в нескольких российских регионах, например, в Ростовской области, проходит эксперимент по введению ювенальных судов. На практике это означает, что в Таганроге есть трое судей, которых разместили в отдельном здании и придали им в помощь человека, который является «помощником судьи с функциями социального работника». В его обязанности входит работа с подростками после вынесения приговора или судебного постановления. То есть он проверяет, устроился ли подросток на работу, пытается устранить административные препятствия к этому, помогает семье через социальные службы.
В общем-то, специализация суда — вещь совершенно нормальная. Нас же не удивляет ни наличие военного суда, ни арбитражного. Если у меня, к примеру, заболит ухо, то мне лучше пойти не к терапевту, а к отоларингологу. Так и здесь: что плохого, если судья специализируется на работе с несовершеннолетними правонарушителями? При прочих равных обстоятельствах он более грамотно и внимательно подойдет к делу. Другой вопрос, как у нас это будет реализовано, если вообще будет.
— Это, конечно, так, но в обществе под ювенальной юстицией обычно понимают нечто другое. Что же именно?
Борис Клин: Сторонники ювенальной юстиции обычно говорят, что речь идет исключительно о судах над несовершеннолетними преступниками. Но, как показывает опыт, у ювенальной юстиции на Западе есть и вторая составляющая — это «защита детей от родителей», то есть попросту отобрание детей из семьи за реальные, а чаще мнимые родительские прегрешения. Важно понимать, что и судом над юными преступниками, и лишением родительских прав там занимаются одни и те же судьи. А многие люди (и я в том числе) боятся, что если ювенальная юстиция будет внедрена у нас в общегосударственном масштабе, то эта ее «детоотбирательная» составляющая окажется основной.
П. А.: В нашем обществе бытует совершенно неправильное понимание ювенальной юстиции. Люди пересказывают друг другу всякие ужасы о том, что ювенальная юстиция — это такая форма судоустройства, которая позволит детям жаловаться на родителей и даст право государству отбирать детей из семьи. На мой взгляд, эти вещи не имеют с ювенальной юстицией ничего общего.
Е. А.: Люди часто спорят о ювенальной юстиции, иногда слабо понимая, что именно составляет предмет спора. В основном мне приходилось сталкиваться с мнением, что ювенальная юстиция — это право государства жестко вмешиваться в жизнь семьи, диктовать родителям, как они должны воспитывать детей, и при малейшем нарушении забирать детей в детдома.
Конечно, это неприемлемо. Однако к ювенальной юстиции как таковой эта проблема не имеет никакого отношения. Речь о другом: о том, какая политика по отношению к праву государства на вмешательство в частную жизнь доминирует в стране. А права государства в этой сфере огромны, чем чиновники вовсю и пользуются.
По нынешнему законодательству, ребенка можно забрать из семьи, руководствуясь абсолютно произвольными причинами. В 77-й статье Семейного кодекса РФ сказано, что органы опеки и попечительства могут без решения суда отобрать у родителей ребенка «в случае угрозы его жизни и здоровью». Что такое угроза жизни, еще можно понять, это довольно короткий перечень ситуаций. Но что такое угроза здоровью? Вегетарианство — это угроза здоровью? Открытые форточки? Отказ от прививок? Это решают работники органов опеки, а в итоге мы имеем огромное количество неправомочно отобранных детей, множество разрушенных семей. Если даже допустить, что ювенальные суды (которые в тех регионах, где они введены в порядке эксперимента, занимаются только делами несовершеннолетних правонарушителей), станут рассматривать и случаи лишения родительских прав — это, несомненно, будет лучше, чем нынешняя ситуация, когда такие дела разбирает суд общей юрисдикции. Ведь решение суда, в состав которого входят педагоги и психологи, будет более обоснованным и продуманным.
А. Ж.: Я обычно стараюсь воздерживаться от споров о ювенальной юстиции — именно потому, что каждый понимает под этими словами что-то свое. Фактически этот термин в общественном восприятии оказался чем-то вроде слова «фашизм», которым у нас любят обозначать любое зло. Так и под ювенальной юстицией обычно подразумевают любой беспредел государства по отношению к семье, да и не только беспредел, но и вполне законные и правомерные действия.
На самом деле в таких спорах, как правило, обсуждается вовсе не ювенальная юстиция, а более общий вопрос: в какой мере семья должна быть защищена от вмешательства чиновников и как ей противостоять чиновничьему произволу? Тема ювенальной юстиции — всего лишь одна грань этой гораздо более широкой проблемы.
— Но если рассматривать ювенальную юстицию как таковую, то почему наше государство решило ввести ее именно сейчас?
П. А.: Думаю, главная причина — это очень высокий уровень преступности среди несовершеннолетних, причем очень высок процент рецидива. Я бывал во многих колониях в России, беседовал с ребятами. Там много тех, кто сидит уже по второму и третьему разу. Вы только представьте себе: в период с 14 до 18 лет подросток трижды успевает побывать в колонии. Что ожидает его после совершеннолетия? Да все то же — колонии, тюрьмы, следственные изоляторы.
Именно ювенальная юстиция дает возможность существенно уменьшить число таких рецидивистов. Дело в том, что задача ювенального суда — не только наказать юного преступника, но и разобраться в причинах, толкнувших его на преступление, и предотвратить его дальнейшее криминальное поведение. С этой целью в состав ювенального суда входят психологи и педагоги, которые помогают подростку осознать, чтó он совершил, а социальные работники помогают ему изменить образ жизни, предотвратить обстоятельства, провоцирующие его нарушать закон. Практика работы ювенальных судов в Ростовской области и Чувашии привела к тому, что там резко снизился уровень повторной преступности среди несовершеннолетних. Таким образом, ювенальная юстиция — это реально работающий инструмент.
А. Ж.: Мне трудно судить о причинах, побуждающих государство вводить ювенальную юстицию, тем более что, кроме эксперимента в нескольких регионах, есть лишь пока не принятые Государственной Думой законопроекты «О ювенальных судах» от 2002 года и «Об основах системы ювенальной юстиции» от 2005 года. Признаться, наличие этих двух отложенных законопроектов не кажется мне признаком такого уж сильного желания немедленно ввести по всей стране ювенальные суды. Другое дело, что есть, конечно, люди, лоббирующие эти законопроекты, и их мотивацию вряд ли стоит обсуждать.
Мне думается, что даже если ювенальную юстицию у нас действительно введут, то ничего принципиально не изменится. Да, в определенных случаях от нее может быть польза — там, где в составе ювенальных судов будут заседать неравнодушные, честные и компетентные люди. Но в целом по стране ювенальные суды едва ли будут особо отличаться от судов обычных. А по поводу обычных судов у нас мало кто способен обольщаться. Образно говоря, ювенальная юстиция — это не шаг вперед и не шаг назад, а прыжок на месте.
Е. А.: Не вижу большой решимости нашего государства в этом вопросе. Ювенальную юстицию одиннадцать лет пытались «продвигать» общественники, но, надо заметить, безуспешно. И сейчас система существует лишь в виде отдельных экспериментальных площадок по инициативе тех же общественников и самих судей. Что необходимо объективно — так это изменение подхода к работе по профилактике правонарушений, по профилактике так называемого детского неблагополучия. Ребенку надо подать руку, ведь его еще можно — и нужно! — исправить.
Б. К.: Главная причина — это стремление руководства нашей страны соответствовать неким мировым стандартам. И дело даже не в формальной необходимости выполнять подписанную в 1999 году Европейскую социальную хартию, предусматривающую ювенальную юстицию, а именно в желании устроить все «как у них». Причем «как у них» почему-то априори считается правильным, хотя, на мой взгляд, «у них» ювенальная юстиция уже породила огромнейшие проблемы. То есть речь идет об ошибочном понимании интересов детей и их родителей.
Чем это опасно
Б. К.: Я вижу несколько опасностей от введения ювенальной юстиции. Поговорим сначала о первой ее составляющей, уголовной — то есть об отдельном судопроизводстве для несовершеннолетних преступников. Казалось бы, цель очень благородная, гуманная — избавить подростков от тюрьмы. Считается, что это сократит количество рецидивов. Но чем это может обернуться реально? Тем, что юные преступники ощутят полную безнаказанность. Большинство из них находится на том уровне развития, когда только страх лишения свободы может их как-то притормозить. Наивно думать, что беседы с психологом произведут тот же эффект.
Я сейчас выскажу, наверное, очень жесткое мнение — но, поверьте, так думают очень и очень многие. А именно: тюрьмы существуют не для исправления преступников, а для их изоляции от общества. Наказание должно быть соразмерно преступлению: чем опаснее для общества преступление, тем дольше преступник должен находиться в заключении. Вспомним недавнюю историю, когда на Алтае юный уголовник убил журналиста вместе с его семьей, маленьким деткам головы прикладом разбивал! Дали ему десять лет, и, мне кажется, это чрезвычайно мало за убийство четверых человек. А если бы его судил ювенальный суд? Оказался бы он вообще за решеткой? Сильно сомневаюсь. А вот другой пример: в Таганроге ювенальный суд отпустил на волю подростка, а тот затем убил маленького мальчика, ставшего свидетелем попытки обокрасть дом, в котором жил.
Другой миф насчет гуманности ювенального суда — что он позволит не сажать в тюрьму юных воришек, совершивших незначительные кражи. Уточню: под незначительными кражами обычно понимается кража мобильных телефонов, но чаще всего это бывает не кражей, а самым настоящим грабежом, с применением насилия, с нанесением увечий пострадавшему. Так ли уж безобидны подобные детишки-воришки? Кроме того, крайне редко бывает, чтобы за первую же кражу подростка сразу отправляли в колонию. Как правило, его ставят на учет в комиссии по делам несовершеннолетних, вызывают для профилактических бесед после каждого нового «подвига», предупреждают о последствиях. Ясно, что это порождает у него ощущение безнаказанности, поэтому от краж он переходит к грабежу, насилию, членовредительству. В конце концов его сажают. А вот ювенальный суд, «заточенный» на «гуманность», вместо вынесения справедливого приговора продолжил бы ту самую бесплодную «воспитательную работу» милиции и школы. Вот этого-то и боятся люди — что благодаря ювенальной юстиции умножится количество несовершеннолетних уголовников, которые будут чувствовать себя абсолютно безнаказанными.
Теперь перейдем ко второй, а на самом деле главной составляющей ювенальной юстиции — к процессам против родителей, к отобранию детей. Сейчас детей отбирают органы опеки, но после введения в масштабах всей страны ювенальной юстиции это будут делать по приговору ювенальных судов. А как это могут делать, мы видим на примере той же Франции, где отобрано два миллиона детей, причем в половине случаев, как выясняется, совершенно неправомерно (кстати, наказания за это ювенальные судьи не несут). Где гарантия, что того же не случится и в России?
Кроме того, ювенальная юстиция, безусловно, предусматривает доносы детей на своих родителей. Именно для этого при школах вводятся должности «омбудсменов» — своего рода посредников между ребенком и ювенальным судом. Надо ли доказывать, что доносы на родителей — это разрушение семейных устоев? Естественно, ребенок, которого родители наказали (причем даже не обязательно физически), в течение какого-то времени испытывает обиду, раздражение. И если именно в такой момент его сознание умело обработают взрослые «детозащитники», вытянут из него заявление на родителей, то вот и готово дело для ювенального суда. А ведь ребенок в силу своего малого жизненного опыта просто не понимает последствий, не осознает, что может вообще оказаться без мамы с папой, в детдоме. И даже если ювенальный суд не станет разлучать его с родителями, то представьте, какая атмосфера возникнет в семье, когда родители станут бояться собственного ребенка! Как в таких условиях его воспитывать? Ведь воспитание всегда сопряжено с ограничением детского своеволия, с предъявлением ребенку разумных требований и с наказанием за их нарушение. Если в этот процесс станет вмешиваться суд — значит, семьи не будет, а будет нечто иное. Будет просто соседство ребенка со взрослыми, обязанными его содержать, но не имеющими никакого права его воспитывать.
А есть ведь еще отдельная и, уверен, важная для читателей «Фомы» тема: религиозное воспитание детей. Ювенальная юстиция вполне способна объявить его вне закона. В самом деле, религиозное воспитание предполагает некие запреты (хотя, разумеется, не должно к ним сводиться). Даже самое обыкновенное требование соблюдать пост может быть воспринято «ювенальщиками» как покушение на здоровье ребенка. А как с религиозной точки зрения оценивать доносы детей на родителей? Неслучайно же не только православные, но и верующие всех традиционных российских конфессий так обеспокоены.
Да, я примерно представляю, что мне могли бы возразить. Привели бы массу примеров чудовищного насилия в семьях, избиений, издевательств. Но все такие случаи вполне подпадают под действие статей Уголовного кодекса. Таких родителей-извергов, конечно, надо наказывать, но для этого уже существует правовой механизм. Если он плохо работает — давайте его улучшать, реформировать правоприменительную практику, но не следует создавать новые и крайне сомнительные правовые институты.
Е. А.: Явной опасности от введения ювенальных судов я не вижу. В самом деле: чем плохо, что наряду с судьями судьбу подростка будут решать психологи и социальные работники? Но мы как будто боимся этого — что детей, совершивших правонарушения, не будут тупо распихивать по колониям, а попробуют перевоспитать, помочь им и их семьям. Мы теряем детей, легко, не глядя, — и при этом обеспокоены надуманными проблемами. Надо, наконец, обратиться к проблемам, существующим реально: к безнадзорности, ненужности наших детей обществу, раз уж оно так просто избавляется от них с помощью колоний для несовершеннолетних. Какими мы стали эгоистами: боимся лишь за себя, но нам безразличны проблемы чужих детей, чужих семей! Многим борцам с ювенальной юстицией нужно только, чтобы их, «хороших», не тронули, а вот из «плохих» семей они готовы чуть ли не сами детей отбирать.
Другая часть проблемы — в том, как действует нынешняя система. Есть административный аппарат, который наделен широчайшими полномочиями в решении вопросов о жизни ребенка внутри семьи, — а вот специалистов, которые бы несли ответственность за свои ошибки, нет.
Помощь тому, кто оступился, но еще может быть возвращен в общество, — вот, на мой взгляд, основной принцип ювенальной юстиции, который мы должны усвоить. Многие сейчас просто-напросто испугались ее мифологизированного образа. Надо остановиться и задуматься о том, чем порождены наши эмоции. Не окажется ли, что исключительно страхом и эгоизмом?
А. Ж.: Лично меня не пугает появление ювенальных судов. Ведь множество элементов ювенальной юстиции у нас уже действует, просто они так не называются. Немногие знают о существовании закона «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений». Он касается детей, находящихся в асоциальных семьях, которые попали в беду, то есть в так называемое «социально опасное положение». А между тем в этом законе есть все инструкции, там подробно расписано, кто что делает: органы опеки и попечительства, комиссии по делам несовершеннолетних, органы социальной защиты, органы труда и занятости. Там перечислено, кто из них на что имеет право, кто и как должен действовать. Причем особых проблем с правоприменением этого закона на сегодняшний день нет. По сути, этот закон регулирует все функции, которые, по идее, будет исполнять ювенальный суд.То есть на практике изменилась бы только терминология, а система осталась бы прежней.
Большинство людей считает, что ювенальный суд будет отбирать детей у родителей. Как будто сейчас их не отбирают органы опеки! Ведь зачастую они это делают совершенно несправедливо, с массой нарушений. И, кстати, после отобрания ребенка органы опеки в семидневный срок обязаны возбудить дело о лишении родительских прав! Вот где реальная проблема!
Но обратите внимание: так было всегда. И в советское время, и в 90-е годы. За последние двадцать лет количество отобранных детей держится на уровне трех-четырех процентов. И лишь недавно этому начали ужасаться, появились разоблачительные материалы в прессе, бурные дискуссии в интернете. То есть изменилась лишь реакция общества, а не сама практика. Да, эта практика, мягко сказать, несовершенна, она требует массы исправлений. Но давайте обсуждать именно эти реальные проблемы, а не ужастики про ювенальную юстицию.
Кроме того, насколько я понимаю, противники ювенальной юстиции опасаются, что ювенальный суд окажется вне рамок обычного правосудия, предполагающего состязательный характер, то есть что родители не смогут защититься ни самостоятельно, ни с помощью адвоката, а на решение ювенального суда некуда будет пожаловаться. На самом деле легко убедиться, что эти опасения несостоятельны, — достаточно прочесть законопроект о ювенальном суде*, где сказано, что такие суды создаются в рамках судебной системы общей юрисдикции, где прописаны порядок подотчетности ювенальных судов и порядок обжалования их решений.
П. А.: Я не вижу никакой опасности от введения ювенальной юстиции. Что же касается более общей проблемы — отобрания детей у родителей, то здесь у меня позиция осторожная. Раньше мне тоже казалось, что существует множество несправедливых, ничем не обоснованных решений об отобрании ребенка из семьи. Но когда я стал детально вникать в конкретные ситуации, все оказалось гораздо сложнее, неоднозначнее. Когда мы читаем в прессе статьи на эту тему, то видим только часть правды. Тут очень много мифов, спекуляций и прямой лжи. Вот, к примеру, случай с Верой Камкиной, многодетной мамой из города Колпино. Вспомните, сколько кричали, как у нее за долги по квартплате отобрали детей. Я ездил в Питер разбираться с этим делом и собственными глазами видел заявление, написанное ею два года назад, в котором она сама (!) отказалась от своих детей. Вот уже два года она не хочет устраиваться на работу, хотя органы опеки постоянно предлагали ей варианты.
И ведь таких примеров масса. Просто те люди, которые «пиарятся» на этой теме, никогда не скажут невыгодную им правду. А начнешь разбираться — и видишь: было насилие над ребенком, была опасная для его жизни ситуация.
Хотелось бы мне, чтобы не было необходимости ни в 77-й статье Семейного кодекса, ни в 156-й статье Уголовного. Но эти статьи нельзя отменять до тех пор, пока очень многие родители умышленно не исполняют свои родительские обязательства. Потому и приходится усиливать ответственность. Ничего страшного в этом я не вижу. Так ведь можно на любую тему спекулировать и говорить: давайте, например, отменим статью за хулиганство, потому что под хулиганство сейчас можно все что угодно подтянуть, даже выступление на митинге (кстати, и митинги тоже бывают хулиганскими). Да, есть злоупотребления, и с ними надо бороться, но злоупотребления — не повод отменять закон.
Люди, спекулирующие на теме ювенальной юстиции, нередко умышленно закрывают глаза на чудовищные масштабы насилия в семьях. Но почему у нас так много убитых родителями детей? Детей искалеченных, изнасилованных именно в семьях? Почему при живых родителях так много детей-маугли вырастает? Почему дети дистрофией страдают, когда живут в полной семье?
У нас есть меры, которые разрешают временно забирать ребенка на срок до шести месяцев. И это правильно, на мой взгляд. Это нужно для того, чтобы была возможность вернуть в нормальное состояние маму, если она сама не может понять, что ей сейчас надо заниматься ребенком, а не своим ухажером, сожителем, другом или даже мужем. Потому что и такое бывает: пьют вместе, а на ребенка наплевать. Надо заниматься ребенком, пока он маленький. Поэтому во временном изъятии из семьи ничего страшного нет. Страшнее, когда лишают родительских прав. Но во всех этих ситуациях мы стараемся разбираться. Тем более что пост уполномоченного по делам ребенка при Президенте и в регионах введен специально для этого — чтобы контролировать действия органов опеки и попечительства. Не подменять собой, а именно контролировать. Всегда и везде своим уполномоченным я ставлю задачу: вставать на сторону мамы и семьи до тех пор, пока это возможно. Наша задача — спасти семью и поддержать матерей. Но если это невозможно, если уже все средства использованы и не помогли, то тогда надо действовать по закону и лишать родительских прав.
Между прочим, сторонники ювенальной юстиции, которые предлагают ввести ее в России, как раз и говорят о том, что не органы опеки должны отбирать детей, а суды должны это решать. Суды могут более разумно и взвешено подходить к тем ситуациям, когда детей действительно необходимо изымать из опасной для жизни среды.
Что делать?
— Итак, опасна не столько ювенальная юстиция сама по себе, сколько система, когда чиновник по своему произволу может разрушить семью. И не столь важно, называется ли этот чиновник ювенальным судьей или сотрудником органов опеки. Но что же в таком случае делать? Как справиться с этой проблемой?
— А. Ж.: Надо действовать сразу по нескольким направлениям. Во-первых, на законодательном уровне. Многим кажется, что у нас слишком много законов, защищающих детей. А на самом деле тут, наоборот, правовая лакуна. Существующие законы декларативны, неконкретны, допускают произвольные толкования, зачастую не подкреплены детальными подзаконными актами и инструкциями. Взять ту же 156-ю статью Уголовного кодекса о ненадлежащем исполнении родителями своих обязанностей по воспитанию детей. А что такое «надлежащее исполнение»? Да и возможно ли детально это прописать? Это было бы равнозначно исчерпывающей инструкции по воспитанию детей — что совершенно нереально. Сфера воспитания не может быть алгоритмизирована. Но можно сделать другое — сформулировать перечень того, что безусловно запрещается. Перечислить, «как не надо», гораздо проще, чем сказать, «как надо». Следовательно, законодатель должен действовать очень тонко и продуманно, чтобы не удариться в излишнюю регламентацию и при этом не допустить возможность произвольного толкования.
Во-вторых, надо заниматься правовым просвещением — и родителей, и педагогов, и работников органов опеки. В России сейчас правовая безграмотность просто чудовищная. Родители совершенно не знают своих прав, поэтому, попадая в трудную ситуацию, делают массу глупостей, которые потом будет нелегко исправить. То же касается и школьных учителей, которые подчас хуже знают свои права, чем их малолетние ученики. И уж конечно, надо просвещать сотрудников органов опеки, которые в силу своей юридической неграмотности способны наломать массу дров, испортить жизнь и детям, и взрослым. Я, кстати, преподаю им на курсах повышения квалификации и должен сказать, что зачастую уровень их знаний просто ужасающий! К тому же в органах опеки огромная текучка кадров, и далеко не всегда там работают люди не только с педагогическим, но и вообще с высшим образованием. Тем не менее, такое обучение дает плоды.
А вот чего делать нельзя ни в коем случае — это создать под руководством одного начальника этакое большое «министерство детства» — потому что структура, существующая под одним начальником, очень скоро начнет служить своим корпоративным целям.
Е. А.: Необходима ответственность государства за вмешательство в судьбу и семей, и отдельных детей.
У нас как минимум восемь ведомств, отвечающих за разные аспекты судьбы ребенка, но, случись неправомочное отобрание ребенка из семьи, ответственности не понесет никто. То же и с отсутствием работы по профилактике. Возможно, нам помогло бы единое ведомство, которое отвечало бы в целом за государственную политику в отношении семьи и детей и выстраивало бы взаимодействие других структур и ведомств.
Кроме того, нужно, чтобы общество глубоко осознало проблему защиты семей и детей. Мы ведь очень многое можем сделать и решить. Только активность наша должна быть конструктивной, а не сводиться к истеричным лозунгам и призывам уничтожить всех, кто за ювенальную юстицию. Лучше обсуждать конкретные предложения, что и как следует изменить в законодательстве, и реально помогать детям и их семьям в сложных жизненных ситуациях. Разумеется, нужно всячески отстаивать приоритет жизни ребенка в семье. И затягивать с обсуждением не стоит: Дума может принять законы, не учитывая нашего мнения.
И еще одно. Ясно, что нельзя бездействовать, консервируя нынешнюю ситуацию: в нашей стране ребенок пока что практически полностью беззащитен перед насилием в семье. Но если и вводить ювенальную юстицию, то не простым копированием опыта некоторых западных стран. Кое-где там действительно перегнули палку, и нам не стоит брать за основу самый плохой вариант.
П. А.: Государственные органы должны контролировать семьи, в которых уже все неблагополучно. Есть, конечно, муниципальные органы в лице соцзащиты и различных социально-реабилитационных центров, которые сегодня существуют во многих местах. И они достаточно эффективно работают с неблагополучными семьями.
Но не менее, а может, и даже более тут важна деятельность общественных организаций. Здесь для них огромнейшее поле, пока что мало освоенное. Хотя есть и положительные примеры — скажем, объединения мам с детьми-инвалидами. Случилось вот такое несчастье в семье, и для того, чтобы самим не впасть в отчаяние, не потерять смысл жизни, они объединяются и вместе двигаются, вместе решают эти колоссальные проблемы. Я уверен, что общественные организации должны обратить внимание на неблагополучные семьи.
Б. К.: Во-первых, необходимо разработать инструкцию для родителей — что можно, а что нельзя. Ведь сейчас любой родитель ходит, так сказать, по минному полю. Почти никто не знает, за какие действия его могут привлечь к ответственности. Можно ли оставлять ребенка одного в квартире и в каком возрасте? Можно ли его послать за хлебом и в каком возрасте? Можно ли его одного отпустить в школу и в каком возрасте? В США вот в некоторых штатах такие инструкции существуют и не вызывают массовых возражений. Нам следовало бы это перенять, причем безотносительно к введению ювенальной юстиции. Разумеется, такие инструкции нужно разрабатывать гласно, посредством широкой общественной дискуссии и с учетом разных мнений, в том числе и мнений верующих людей.
Во-вторых, для защиты прав родителей (от ювенальной ли юстиции, от органов ли опеки) нужны правозащитные организации, поскольку большинству людей самостоятельно защищать свои права крайне трудно: нет ни правовых знаний, ни денег на адвоката, ни времени ходить по инстанциям. К сожалению, таких правозащитных организаций у нас практически нет, а те, что на слуху, вызывают огромные сомнения.
Нормальная правозащитная организация действует следующим образом: аккумулирует средства для найма квалифицированных адвокатов, а по итогам рассмотрения финансируемых ею дел составляет отчет. Так появляются мониторинги правозащитных организаций, и подобным образом это устроено во всем мире. У нас же, в силу некоторых исторических особенностей, любой, кто кричал «долой самодержавие!», автоматически объявлялся правозащитником. Вот таких правозащитных организаций нам, конечно, не надо — ни за деньги, ни даром. Нам не нужны правозащитники, которые будут заседать в каких-то президиумах и от имени непонятно кого, не будучи никем уполномоченными, делать какие-то заявления, участвовать в разработке каких-то законодательных актов.
***
Итак, у наших собеседников оказались разные взгляды на то, что необходимо делать. Кто-то за единое ведомство по делам детей, кто-то против. Одни считают необходимым бороться с самой ювенальной юстицией, другие основную опасность видят в органах опеки. Одним важнее участие общественных организаций в помощи неблагополучным семьям, другим — в защите прав родителей, пострадавших от чиновничьего произвола. Есть лишь один общий знаменатель — это убежденность в том, что для решения проблемы необходима общественная активность, поскольку, как известно, под лежачий камень вода не течет.
*См. http://www.juvenaljustice.ru/index.php/documenty/41-proekty/77-proekt-zakona-o-yuvenalnyh-sudah. — Ред.
21 марта в Москве на Болотной площади прошел организованный движением «Народный собор» митинг против введения в России ювенальной юстиции. По некоторым подсчетам, на нем собралось более трех тысяч человек. Эта весьма масштабная даже по столичным меркам акция стала самой крупной в череде общественных протестов против введения ювенальной юстиции. В митинге принимали участие юристы, общественные деятели, а также представители Церкви.
Фото Виталия Каплана
Православный детский приют «Никита» из Подмосковья несколько лет назад оказался под угрозой закрытия. Несмотря на то, что обстановка и уровень жизни детей
в нем были очевидно выше, чем во многих других приютах, власти обвинили руководство «Никиты» в несоблюдении юридических формальностей.
От расформирования приют спасло лишь вмешательство широкой общественности.
фото Вячеслава Лагуткина / журнал «Нескучный сад»
Дальневосточная деревня для семей с усыновленными детьми «Семейный очаг» также столкнулась несколько лет назад с серьезными юридическими проблемами, которые фактически не позволили ее жителям продолжить усыновлять новых детей.
фото из архива «Семейного очага»
Здесь Вы можете обсудить эту статью в Блогах "Фомы" (Живой Журнал). Регистрация не требуется.
