Семейная жизнь — это вовсе не оазис в пустыне, не островок в бушующем море, а как минимум громадный материк, на который опирается и проецируется все мироздание. Недаром семья в Священном Писании является одним из универсальных образов бытия — образом Церкви (см. Еф 5:22–33). И значит, никакие схемы, пусть даже самые гениальные и правильные, не работают в отношении семьи автоматически. Известное замечание великого писателя: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему» — глубоко верно… но только отчасти. Эта мысль прямо апеллирует к словам апостола Павла, противопоставляющего единый «плод духа», множественности «дел плоти» (см. Гал 5:22 и 19). Беда в том, что у самого Льва Толстого попытки описать счастливые семьи, например, Наташи Ростовой или Константина Левина, далеко не так убедительны и ярки, как бесконечный ряд созданных им же образов абсолютно несчастных семей. Но реальная жизнь подсказывает другое: несчастная семейная жизнь всегда скучна и однообразна, наполнена стереотипами и стандартными ошибками, с впечатляющим постоянством повторяющимися в совершенно разных семьях. При этом каждая счастливая семья, напротив, уникальна и неповторима, являя собой увлекательный и непрекращающийся, невероятно трудоемкий и кропотливый творческий процесс.
К тому же семейная жизнь ставит такое число вопросов, что даже их перечисление превращается в чрезвычайно сложную задачу. И каждый из вопросов имеет далеко не единственный и не всегда очевидный ответ. Потому очень важно уметь взглянуть на эти вопросы как можно шире, увидеть за ними нечто большее, чем то, что привычно лезет в глаза, а главное — все время помнить «о другой стороне». Семейная жизнь вообще таит в себе эту постоянную опасность «замыливания» глаз.
Все, что связано с церковным воспитанием детей, — тема особенно трудная. Для родителей с пятью детьми каждый поход в храм — это маленький, но при этом самый настоящий подвиг. Родители постоянно сталкиваются с тем, что приходская жизнь мало приспособлена для детей. Иногда это вызывает отчаяние. Недавно в Николо-Кузнецком храме в Москве, где я служу и где на Пасху причащается более пятисот детей, было родительское собрание. Молодые родители с большим жаром и воодушевлением говорили о проблемах воспитания детей в вере. Говорили и о том, как трудно научить ребенка любить службу, «если, стоя в храме в толпе, он в лучшем случае видит море ног». Протоиерей Владимир Воробьев, отец настоятель, терпеливо всех выслушал, а потом предложил несколько вполне разумных и простых мер, направленных на облегчение и упорядочение детского участия в богослужении. В основном эти меры оказались связаны с изменением сложившихся (под влиянием самого настоятеля) богослужебных традиций храма, от которых отец Владимир сам же предложил отказаться. На следующий день, в воскресенье, поздняя служба прошла по-новому. После нее один из прихожан, тоже многодетный отец с пятью детьми, бывший накануне на собрании, подошел и сказал: «Действительно, все очень здóрово и теперь гораздо легче и удобней… Но только не потеряем ли мы то, за что любим Кузнецы больше всего? Ведь ради сохранения этого неповторимого духа я готов на любые неудобства!» Мне кажется, что такая внутренняя готовность родителей «на любые неудобства» важнее самых лучших «внешних условий» для воспитания детей.
По поводу другой проблемы — отказа причащать детей — могу поделиться своим личным опытом из детства. Мне было шесть лет. Однажды мама привезла нас в Кузнецы на раннюю Литургию, чтобы причастить, но мы опоздали. И протоиерей Александр Куликов сказал маме, что причастить детей уже нельзя и надо остаться на следующую Литургию — позднюю… Отец Александр скончался год назад. Он был замечательным пастырем, кротким и смиренным, и те его слова были очень мягкими, а сам отказ, конечно, никак не был связан со стремлением «воспитывать» маму, просто это действительно было уже невозможно. Мы тогда опоздали даже на само Причастие, но все равно этим отказом очень огорчились. Однако и это наше огорчение, и ожидание поздней Литургии, и встречу с отцом Александром я, тем не менее, запомнил на всю жизнь. Без преувеличения могу сказать, что это был очень важный опыт ощущения ценности Евхаристии, который мне, шестилетнему ребенку, оказался понятным и важным. Я не хочу сказать, что отказывать детям в Причастии — хорошо. Если в каком-то храме так поступают по формальным и необоснованным причинам — ищите другой. Однако нужно понимать и помнить при этом, что, когда священник «по одному ему ведомым законам принимает положительное или отрицательное решение в отношении тебя и твоего ребенка», вполне может статься, что именно это важно и требуется здесь и сейчас тебе или твоему ребенку.
Я уверен, что не пережил бы даже одного «обычного» дня многодетной матери. В моей жизни были, конечно, случаи, когда я оставался со своими детьми, но я проживал их в твердом уповании на возвращение жены. В распорядке дня многодетной мамы «найти время для подготовки к исповеди или уединенной молитвы, да даже для чтения духовной литературы» и хотя бы для сна — практически невозможно. Многодетная мать проводит всю свою жизнь на шумной «детской площадке». И, тем не менее, можно и нужно находить время для молитвы, хотя она и не всегда будет уединенной. Молитва может быть разной. Очень важна молитва матери вместе со своими детьми. А еще надо помнить, что мужчина — глава семьи, подобно тому, как Христос — глава Церкви. Это значит, что мужчина несет и царское, и пророческое, и священническое служение, то есть и руководит, и принимает решения о том, что согласно воле Божьей, а что нет, и, наконец, молится за свою семью, предстоит перед Лицом Божьим вместе с ней и за нее. Я знаю несколько самоотверженных молодых мам, которые живут очень напряженной и счастливой семейной жизнью, но все они находят время и на то, чтобы сидеть «В Контакте». Наверное, у каждого есть свой «контакт», которым можно пожертвовать ради молитвы. Мне возразят, что это максимализм, но без пресловутого максимализма в христианской жизни не обойтись. Как недавно сказала мне одна многодетная мама: «Так уж устроено Богом: если хочешь, чтобы получилось что-то хорошее, то должен жизнь свою на это положить, не меньше».
Боюсь, что как сотни книг «о спасении, борьбе со страстями и аскетике», написанных для монахов, так и немногочисленная современная публицистика о семейной жизни могут помочь в устроении духовной жизни лишь до некоторой степени. Я соглашусь с тем, что не существует каких-то «общепризнанных правил» семейного благочестия, но боюсь, что не существует таковых и для «православного благочестия одиноких людей». В этом смысле любая форма духовной жизни — это всегда риск, в котором приходится полагаться на церковное Предание, «частные мнения частных священников» и, наконец, на личный опыт и опыт тех, кто рядом с тобой. С одной стороны, семейная жизнь — это самостоятельный материк, а с другой — она, как материк, омывается волнами даже не житейского моря, а целого океана жизни и требует постоянной связи с окружающим миром. Без этого семья не живет. Это общение важно не потому, что нет хороших книжек или общепризнанных правил и традиций или что так уж необходимы советы более опытных родителей. Общение важно потому, что даже самые лучшие традиции и правила, включая утвержденные Соборами документы, такие как «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», должны быть восприняты церковным сознанием. Это восприятие требует живого соборного опыта по их применению. Такой опыт в Церкви всегда есть, его надо постоянно искать и в нем участвовать. И отвечает за это вовсе не Патриарх, не епископы, не священники, не ученые богословы. В ответе за это каждый из нас, то есть те, кто реализует данный опыт в своей жизни.
Недавно скончался мой отец. Он вырастил шестерых детей, а на его отпевании собрались все 29 его внуков. Воспитание своих детей он воспринимал как служение Богу и Церкви и как послушание отцу Иоанну (Крестьянкину), особым образом благословившего его на это служение. Однажды моего отца спросили: «Вы наказывали своих детей?» — и он ответил: «Когда я шел с работы домой, я всегда думал, чем их порадовать». Этот ответ мне кажется самым ярким примером того, что за каждым вопросом о семейной жизни можно увидеть нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
Я не был в раю и не знаю, есть ли там детские площадки, хотя и мне что-то подсказывает, что недостатка там не будет ни в чем. Я не могу написать учебник «семейного богословия». Чем старше становлюсь, тем меньше мне хочется давать какие-то советы по вопросам семейной жизни. Я только верю и надеюсь, что мой отец, всю свою жизнь очень много работавший, а все остававшееся время проводивший с нами — своими детьми, в каком-то смысле «на детской площадке», и через это тоже обрел рай.
