В нашей рубрике друзья «Фомы» выбирают и советуют читателям книги, которые – Стоит перечитать.
Книгу рекомендует журналист, автор и ведущий программ на радио «Вера» и телеканале «Спас» Константин Мацан
Каждый год возникает настроение перечитать «Праздник, который всегда с тобой» Эрнеста Хемингуэя. Это автобиографическая повесть уже постаревшего человека, который рассказывает о своей юности. В тексте есть такие слова: «мы были очень бедны и очень счастливы». И это очень глубокая мысль: чтобы быть счастливым, не нужно многого. Нужно уметь ценить каждый день, ведь он — праздник просто потому, что ты живешь. И в этом слышится христианская нота. Например, у митрополита Сурожского Антония встречается такая мысль: мы живем либо в прошлом, либо в будущем, перекатываемся из прошлого в будущее, а момент перекатывания — это настоящее, и только в нем можно жить. Оно есть та точка, в которой можно быть перед Богом: именно здесь и сейчас. И книга Хемингуэя как раз о том, как можно просто быть, в каждый момент времени. В христианском понимании праздник, который ты всегда носишь с собой, — это вера. Христос в сердце — всегда с тобой. Так, простая мысль об умении ценить каждое мгновение соединяется с глубокой христианской интуицией.
Порой мне кажется, что мы счастливы только в воспоминаниях. Все время думаем, как было хорошо. А эта книга призывает: ухвати полноту бытия сейчас. Будь в этом моменте, в котором ты с Богом. Счастлив в эту самую секунду. Цени Богом данную жизнь.
И еще. Если у вас есть 10 минут, то прочтите рассказ того же Хемингуэя «Там, где светло и чисто». Он рифмуется с «Праздником…» и может быть предисловием к нему. Там тоже, с одной стороны, дан фрагмент простой жизни — беседа двух официантов, а с другой — за каждым словом просвечивает невероятная глубина — тоска героя по подлинному бытию человека, которое можно обрести только в Боге.
Автор
Эрнест Хемингуэй (1899–1961) — американский писатель, журналист. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года «За высокое мастерство в искусстве повествования, продемонстрированное недавно в “Старике и море”, и за влияние, которое он оказал на современный стиль».
О чем книга
«Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж — это праздник, который всегда с тобой», — так начинает свою книгу воспоминаний Хемингуэй. В «Празднике…» он вспоминает свои молодые годы, проведенные в Париже в 1920-х годах. Париж здесь ключевой персонаж — любимый город, которому писатель до конца жизни был благодарен.
История создания
Над своей автобиографической книгой о временах молодости писатель трудился уже в зрелом возрасте, с 1956 по 1960 год, однако не успел ее подготовить к публикации. Мемуары вышли в свет только после смерти автора. Книга была собрана из черновиков писателя его женой Мэри. Книга была опубликована в 1964 году. Предлагались различные названия для последнего текста Хемингуэя, например, «Парижские очерки». Однако близкий друг писателя — репортер Аарон Хотчнер — утверждал, что как-то в разговоре с ним писатель употребил выражение «A Moveable Feast» применительно к Парижу. Moveable Feast буквально означает «переходящий», «передвижной» религиозный праздник, наподобие Пасхи, дата которого постоянно варьируется, но его духовный смысл остается неизменным. На русский язык название перевели как «Праздник, который всегда с тобой».
Писатель и Город
Париж был любимым городом Хемингуэя. Впервые он побывал здесь еще во время Первой мировой, в 1918 году. Он видел, как немцы обстреливали французскую столицу из новейшего дальнобойного орудия — «Большой Берты», и находился рядом с церковью святой Мадлен в тот момент, когда в нее угодил снаряд.
В 1921 году двадцатидвухлетний Хемингуэй-журналист в качестве иностранного корреспондента газеты «Торонто стар» вместе с женой приехал в Париж, где, по словам самого писателя, они жили «бедно, но очень счастливо». Ему приходилось писать много газетных очерков: «Я зарабатывал на хлеб наш насущный, — говорил он, — этой пишущей машинкой». Несмотря на бедность, Хемингуэй упорно не хотел, чтобы его литературное, а не журналистское, творчество становилось источником денег: «Будь я проклят, если напишу роман только ради того, чтобы обедать каждый день!» Писатель восхищался Парижем. Одним из его любимых мест для прогулок был Люксембургский сад, часто он ходил в Люксембургский музей, где видел картины любимых художников: «Я ходил туда почти каждый день, — писал он, — из-за Сезанна и чтобы посмотреть полотна Мане и Моне, а также других импрессионистов». В Париже он много читает, знакомится с мировой литературой, в том числе, с «Записками охотника» Тургенева, «Войной и миром» Толстого, «Игроком» Достоевского…
Именно здесь его всерьез захватывает увлечение литературным творчеством.
Интересные факты
1.
1 сентября 1952 года вышел номер журнала «Лайф», где была полностью напечатана повесть Хемингуэя «Старик и море». В течение 48 часов было распродано 5 миллионов 318 тысяч 655 экземпляров.
2.
Когда началась Первая мировая война, Хемингуэй очень хотел попасть на фронт, но из-за плохого зрения его не брали в армию. Тогда он записался шофером-добровольцем Красного Креста. Отличился на передовой, был тяжело ранен. Он вспоминал: «Когда уходишь на войну, тобой владеет великая иллюзия бессмертия. Других убивают, но не тебя. Потом, когда тебя в первый раз тяжело ранят, эта иллюзия пропадает, и ты понимаешь, что это может случиться с тобой». Писатель активно участвовал в антифашистской агитации в годы Второй мировой.
Италия, 1918
3.
Произведения Хемингуэя многократно экранизировались. Одна из самых известных — оскароносная киноадаптация его романа «Прощай, оружие!» (1932) режиссера Фрэнка Борзага. Отдельного внимания заслуживает анимационный фильм Александра Петрова «Старик и море» (1999), который тоже был награжден премией «Оскар».
4.
По воспоминаниям жены Мэри, Хемингуэй читал одновременно пять-шесть книг и читал их по-английски, по-испански, по-итальянски и по-французски: «Читал он беспрерывно и повсюду, даже в море, когда они выезжали ловить рыбу. Он почти никогда не переставал читать».
5.
Когда у Хемингуэя спросили, вносит ли он правки в свои произведения после их завершения, он ответил следующее: «Финал романа „Прощай, оружие!“ я переписывал 39 раз, прежде чем остался доволен».
6.
Ежегодно во Флориде, в городе Ки-Уэсте, где жил писатель в 1930-х годах, проводится конкурс двойников Хемингуэя. Конкурсу уже 40 лет, и каждый год более сотни мужчин борются за звание самого похожего на «старину Хема».
Картины смотрятся лучше на пустой желудок
Отрывок из произведения Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой»
Когда в Париже живешь впроголодь, есть хочется особенно сильно, потому что в витринах всех булочных выставлены всевозможные вкусные вещи, а люди едят за столиками прямо на тротуаре, и ты видишь еду и вдыхаешь ее запах. Если ты бросил журналистику и пишешь вещи, которые в Америке никто не купит, а своим домашним сказал, что приглашен кем-то на обед, то лучше всего пойти в Люксембургский сад, где на всем пути от площади Обсерватории до улицы Вожирар тебя не смутит ни вид, ни запах съестного. И можно зайти в Люксембургский музей, где картины становятся яснее, проникновеннее и прекраснее, когда сосет под ложечкой и живот подвело от голода. Пока я голодал, я научился гораздо лучше понимать Сезанна и по-настоящему постиг, как он создавал свои пейзажи. Я часто спрашивал себя, не голодал ли и он, когда работал. Но решил, что он, наверно, просто забывал поесть. Такие не слишком здравые мысли-открытия приходят в голову от бессонницы или недоедания. Позднее я решил, что Сезанн все-таки испытывал голод, но другой.
Из Люксембургского сада можно пройти по узкой улице Феру к площади Сен-Сюльпис, где тоже нет ни одного ресторана, а только тихий сквер со скамьями и деревьями. И фонтан со львами, а по мостовой бродят голуби и усаживаются на статуи епископов. На северной стороне площади — церковь и лавки, торгующие разной церковной утварью.
Если отправиться отсюда дальше, к реке, то не минуешь булочных, кондитерских и лавок, торгующих фруктами, овощами и вином. Однако, тщательно обдумав, какой дорогой идти, можно повернуть направо, обойти вокруг серо-белой церкви и выйти на улицу Одеон, а там еще раз повернуть направо, к книжной лавке Сильвии Бич — на этом пути не так уж много заведений, торгующих едой. На улице Одеон нет ни кафе, ни закусочных до самой площади, где три ресторана.
Пока доберешься до дома двенадцать по улице Одеон, голод уже притупится, зато восприятие снова обостряется. Фотографии кажутся другими, и ты видишь книги, которых прежде никогда не замечал.
— Вы что-то похудели, Хемингуэй, — сказала Сильвия. — Вы хорошо питаетесь?
— Конечно.
— Что вы ели на обед?
Меня мутило от голода, но я ответил:
— Я как раз иду домой обедать.
— В три-то часа?
— Я не заметил, что так поздно.
— На днях Адриенна сказала, что хочет пригласить вас с Хэдли на ужин. <…> Не работайте так много, раз вы едите кое-как.
— Не буду.
— Ну, идите домой, а то опоздаете к обеду.
— Ничего, мне оставят.
— Только не ешьте ничего холодного. Хороший горячий обед — вот что вам нужно. <…> Слушайте, Хемингуэй, не думайте о том, сколько вам сейчас платят за рассказы. Важно то, что вы можете их писать.
— Знаю. Я могу писать рассказы. Но ведь их никто не берет. С тех пор как я бросил журналистику, я ничего не зарабатываю. Извините, Сильвия. Простите, что я заговорил об этом.
— За что же извиняться? Говорите сколько угодно и об этом, и о чем хотите. Разве вы не знаете, что писатели только и говорят, что о своих бедах? Но обещайте мне, что перестанете волноваться и будете питаться как следует.
— Обещаю.
— Тогда отправляйтесь домой обедать.
Выйдя из лавки на улицу Одеон, я почувствовал отвращение к себе за эти жалобы. Всему виной моя собственная глупость. Надо было купить большой ломоть хлеба и съесть его, вместо того чтобы ходить голодным. Я даже почувствовал вкус румяной, хрустящей корочки. Но ее надо чем-то запить. «Ах ты, чертов нытик, вздумал корчить из себя святого мученика! — сказал я себе. — Ты все стараешься найти себе оправдание. Голод полезен для здоровья, и картины действительно смотрятся лучше на пустой желудок. Но еда тоже чудесная штука, и знаешь ли ты, где будешь сейчас обедать?»
До Липпа было недалеко, и все те места на пути к нему, которые мой желудок замечал так же быстро, как глаза или нос, теперь делали этот путь особенно приятным. В кафе было пусто, и, когда я сел за столик у стены, спиной к зеркалу, и официант спросил, подать ли мне пива, я заказал большую стеклянную литровую кружку и картофельный салат. <…>
«Вовсе я не волнуюсь», — думал я. Я знал, что мои рассказы хороши и что рано или поздно кто-нибудь напечатает их и на родине. Отказываясь от газетной работы, я не сомневался, что рассказы будут опубликованы. Но один за другим они возвращались ко мне. <…>
Ну что ж, подумал я, теперь я пишу рассказы, которых никто не понимает. Это совершенно ясно. И уж совершенно несомненно то, что на них нет спроса. Но их поймут — точно так, как это бывает с картинами. Нужно лишь время и вера в себя.
Когда приходится экономить на еде, надо держать себя в руках, чтобы не думать слишком много о голоде. Голод хорошо дисциплинирует и многому учит. И до тех пор, пока читатели не понимают этого, ты впереди них. «Еще бы, — подумал я, — сейчас я настолько впереди них, что даже не могу обедать каждый день. Было бы неплохо, если бы они немного сократили разрыв».
Я знал, что должен написать роман, но эта задача казалась непосильной, раз мне с трудом давались даже абзацы, которые были лишь выжимкой того, из чего делаются романы. Нужно попробовать писать более длинные рассказы, словно тренируясь к бегу на более длинную дистанцию. Когда я писал свой роман, тот, который украли с чемоданом на Лионском вокзале, я еще не утратил лирической легкости юности, такой же непрочной и обманчивой, как сама юность. Я понимаю, что, быть может, и хорошо, что этот роман пропал, но понимал и другое: я должен написать новый. Но начну я его лишь тогда, когда уже не смогу больше откладывать. Будь я проклят, если напишу роман только ради того, чтобы обедать каждый день! Я начну его, когда не смогу заниматься ничем другим и иного выбора у меня не будет. Пусть потребность становится все настоятельнее. А тем временем я напишу длинный рассказ о том, что знаю лучше всего.
К этому времени я уже расплатился, вышел и, повернув направо, пересек улицу Ренн, чтобы избежать искушения выпить кофе в «Дё маго», и пошел по улице Бонапарта кратчайшим путем домой.
Что же из не написанного и не потерянного мною я знаю лучше всего? Что я знаю всего достовернее и что мне больше всего дорого? Мне нечего было выбирать. Я мог выбирать только улицы, которые быстрее привели бы меня к рабочему столу. По улице Бонапарта я дошел до улицы Гинемэ, потом до улицы Асса и зашагал дальше по Нотр-Дам-де-Шан к кафе «Клозери-де-Лила».
Я сел в углу — так, чтобы через мое плечо падали лучи вечернего солнца, и стал писать в блокноте. Официант принес мне кофе, я подождал, пока он остыл, выпил полчашки и, отодвинув чашку, продолжал писать. Я кончил писать, но мне не хотелось расставаться с рекой, с форелью в заводи, со вздувающейся у свай водой. Это был рассказ о возвращении с войны, но война в нем не упоминалась.
Но ведь река и утром будет здесь, и я должен написать о ней, и об этом крае, и обо всем, что тут произойдет. И каждый день — много дней — я буду делать это. Все остальное ничего не значит. У меня в кармане деньги, которые я получил из Германии, и можно ни о чем не думать. Когда они кончатся, появятся какие-нибудь другие.
А сейчас нужно одно: сохранить ясность мысли до утра, когда я снова возьмусь за работу.
Перевод с английского М. Брука, Л. Петрова и Ф. Розенталя
Заголовок отрывка дан редакцией
