Я родился в 1968 году в семье врачей. Художником лет до четырнадцати даже и не думал быть, хотя с детского сада много рисовал. Первый культурный шок случился со мной лет в десять после посещения Третьяковки. Именно тогда я впервые впечатлился мастерством русских художников-реалистов и всё спрашивал маму, глядя то на один, то на другой шедевр: «А как это сделано?!» Мне казалось невероятным, что на картинах люди и предметы «как живые».
Момент, когда я всем своим существом захотел стать художником, помню как сейчас. В подарок отцу на день рождения я решил своими руками написать картину. Натюрморт в интерьере, написанный мною дома с натуры, без знания технологии на куске какой-то белой тряпки, наклеенной на фанерку, без разбавителя, сухой кистью, так вот этот натюрморт — и сам процесс, и результат (которого ни я, ни мои родители не ожидали) — запустил во мне «вирусную» программу. И этот вирус творчества сидит во мне до сих пор. За плечами 12 лет учебы: 2 года подготовки в художественной школе, 4 года учебы в Московском академическом художественном училище памяти 1905 года, 6 лет учебы в Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, годы самостоятельного творчества по окончании Академии, вступление в 2000 г. в Союз художников России, многочисленные выставки и публикации. А «вирус» только крепнет и размножается…
Подвиг Пересвета. 2015
Многие художники обращались к этой теме: Виктор Васнецов, Михаил Авилов, Павел Рыженко. Каждый по-своему видел и изображал этот символический для русского народа поединок. Я еще в детстве мечтал написать такую картину, даже пытался слепить из пластилина фигурки всадников на конях, чтобы потом их рисовать в разных ракурсах, но, конечно, тогда я был не в силах справиться с такой непростой задачей. Но через много лет случай мне помог осуществить мечту детства. Один коллекционер современной русской живописи заказал мне работу именно на этот сюжет. Я назвал ее «Подвиг Пересвета». Из нескольких эскизов заказчик выбрал классическую сцену битвы на фоне грозового неба, озаренного вспышкой молнии как символа несокрушимой мощи русского духа. Как будто сама природа поддерживает благословенного воина-монаха, пронзающего копьем шею огромного и сильного врага. Тот со звериным оскалом вот-вот выпадет из седла от праведного удара. Пересвет с молитвой в сердце несгибаемо мчится вперед на верную смерть. Уже пораженный более длинным вражеским копьем, он хватается за его древко и, не замечая боли от смертельной раны, довершает свой подвиг. Толпы соплеменников Челубея орут, стучат мечами по щитам, трясут басурманскими знамёнами, в то время как русичи напряжены, но внешне спокойны, ведь с ними Бог, он на их стороне. Думаю, что правы те, кто говорит, что для русского народа Пересвет в своей победе символически подобен Георгию Победоносцу, сразившему змия.
В объятиях старой сосны. 2023
Идея этой картины родилась у меня лет 20 назад под Звенигородом, на высоком, поросшем соснами берегу Москвы-реки, в тех местах еще не такой полноводной, как мы привыкли ее видеть в столице. Там находится детский лагерь, где летом работала врачом-педиатром моя на тот момент будущая жена Ольга и где отдыхала ее дочка Катя. Катюша и есть героиня моей картины. Я тогда сделал серию фотографий, написал этюд с Кати и отдельно — корявую старую сосну, которая своими извивающимися корнями и стволом походила на какое-то сказочное существо, царящее над всем лесом. Если забраться внутрь переплетения этих корней, то чувствуешь себя более защищенным, как будто сосна обнимает тебя множеством своих рук. Эта картина — о сказочности детства, когда необычное притягивает и пугает одновременно. Ребенком я тоже любил забраться куда-нибудь, где никто тебя не потревожит, и созерцать мир, будто бы не думая ни о чем особенном, лишь ощущая тихую радость и тайну бытия.
Святой страстотерпец Глеб. 2000
Глеб — князь Муромский, сын князя Владимира, крестившего Русь. Он, как и его брат Борис, князь Ростовский, был убит по приказу Святополка Окаянного в 1015 г. Убийцы бросили тело Глеба между двух колод на берегу реки Смядыни и забросали хворостом. С осени до весны пролежало оно там, пока не было найдено нетленным пастухами, проходившими мимо. Братья Борис и Глеб были захоронены вместе в храме св. Василия в Вышгороде и впоследствии канонизированы Русской Православной Церковью.
Пластическое и композиционное решение картины «Святой страстотерпец Глеб» долго не находилось. Было много разных эскизов, но они меня не удовлетворяли. Как написать заваленное хворостом тело, да еще и между двух колод — ведь ничего не будет видно. Идея пришла внезапно: убийцы могли из-за спешки сломать деревце и его ветками прикрыть тело Глеба. Я нашел в окрестностях Академической Дачи под Вышним Волочком поломанное деревце, покрытое мхом и лишайником, и написал несколько этюдов с местного деревенского мальчика Миши с чисто русским светлым лицом и непростой судьбой. Символический образный ряд складывался постепенно и насыщал картину дополнительными смыслами: лучи солнца сквозь ветви — одновременно и погребальная свеча и свет надежды, окоченевшая в судороге рука будто сложена в крестном знамении, открытые глаза — вроде бы так бывает у умерших людей, но у моего Глеба это не случайность: они видят незримое, они видят вечность.
Святой страстотерпец Борис. 2007
Это вторая часть моего триптиха о святых Борисе и Глебе, написанная через семь лет после первой. Тут задача была еще сложнее, так как нужно было не только раскрыть тему, но и композиционно связать эту работу с предыдущей, найдя иные символические, колористические и пластические решения, чтобы работы получились в одном ключе, но разными.
Борис изображен еще живым, но уже смертельно раненным, завернутым в шатер, в котором он молился в момент совершенного над ним злодеяния. Подосланные Святополком убийцы везут Бориса на телеге в Вышгород, как написано в летописи, а позже в дороге добивают мечом в сердце. Ночь, вспышки молний, проливной дождь, телега вязнет в грязи, нависающие ветки мешают двигаться — природа негодует и оплакивает невинную жертву. Для наемных убийц это просто работа. Они не испытывают эмоций, их больше тревожит техническая сторона транспортировки.
Болдинская осень. 2015
Идея картины впервые пришла мне в голову очень давно: после училищной пленэрной практики в Пушкиногорье, после посещения сёл Михайловского и Тригорского, а также Святогорского монастыря, где похоронен Пушкин. Но тогда мне не хватало опыта и мастерства для воплощения задуманного. Я сделал только небольшой эскиз в несколько мазков. По прошествии более чем двадцати лет один известный человек, коллекционер, увидев мой старый эскиз, заказал мне эту картину. Перенос действия в Болдино мне показался интересным, так как именно там за короткий срок Пушкин создал многие значительные и разнообразные по жанру произведения. Я погрузился в поиски подлинных вещей, принадлежавших Александру Сергеевичу, так как хотел добиться максимальной убедительности в деталях, но все-таки ставя выше документальной художественную правду. Возможно, пушкиноведы найдут какие-то неточности в деталях интерьера, но для меня не это было главным. Я хотел создать образ погруженного в работу поэта, как если бы мы случайно застали его в момент вдохновения. Пушкин — проводник Божественного Света: таковой мне видится тема картины. Лучи света и порыв ветра, сливаясь воедино, олицетворяют тайну творчества. Остальное только антураж ради исторической убедительности.
