Как известно, до 1917 года Русская Православная Церковь молилась за христолюбивое русское воинство и благословляла его. Но сегодня нашу армию чаще награждают другими эпитетами. Многие годы мы слышим, главным образом, о тяжелейших армейских проблемах, причем складывается впечатление, что либо их решением никто всерьез заниматься не хочет, либо они уже в принципе неразрешимы. Может ли Русская Православная Церковь чем-то помочь в этой ситуации, и если да, то как?
Найти ответ на этот вопрос мы попытались у людей, знакомых с реальным положением дел в российской армии не понаслышке – профессиональными военными и священниками, работающими в воинских частях. И первым нашим собеседником стал протоиерей Димитрий Смирнов, председатель Отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями Московской Патриархии Русской Православной Церкви.
Протоиерей Димитрий Смирнов родился в Москве 7 марта 1951 года. Окончил художественно-графический факультет Московского государственного педагогического института. В августе 1978 года поступил в Московскую духовную семинарию в Сергиевом Посаде, которую закончил экстерном за два года, и через год поступил в Академию, которую закончил также экстерном за полтора года. В 1980 году был назначен священником в штат Крестовоздвиженского храма г. Москвы. С января 1991 года является настоятелем храма cв. Митрофана Воронежского. Впоследствии – настоятель еще восьми храмов, два из которых находятся в Московской области. В настоящее время – председатель Отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями, декан факультета Православной культуры Академии ракетных войск стратегического назначения им. Петра Великого, сопредседатель Церковно-общественного совета по биомедицинской этике Московского Патриархата. Женат, дочери тридцать два года.
Изменения – после Второго пришествия
– Отец Димитрий, как Церкви работать с нынешней армией?
– Очень просто. Армия, как известно, состоит из людей. У каждого человека есть душа. И деятельность Русской Православной Церкви направлена к этой душе. Какая разница – солдат это или пекарь, учитель или дворник, космонавт или спортсмен?
– Но, в отличие от пекаря или космонавта, военный – это «человек с ружьем». В Требнике* Петра Могилы** есть чин освящения оружия. Но с тех пор отношение к человеку, у которого в руках оружие, изменилось – или не изменилось? Ведь он должен его применять…
– Конечно, должен. А иначе зачем же оно нужно?
– И до какой степени простирается влияние Церкви на этого «человека с ружьем»? Государство-то у нас светское.
– А Россия всегда была светским государством. Со времен крещения Руси. Что там было до этого – полный мрак, этого мы не знаем.
– То есть ничего принципиально не изменилось?
– Ну, принципиально с тех пор, как Бог создал человека и Адам согрешил в раю – вообще ничего не меняется. Принципиальные изменения будут по Втором пришествии Христа.
– Однако до 1917 года духовное окормление военных в России осуществляла Русская Православная Церковь. Начиная с военных училищ, потом непосредственно в войсках и дальше на всех уровнях.
– Начиная с начальных школ – в стране было восемьдесят тысяч церковно-приходских школ.
– Но потом у нас почти на сто лет священников в армии заменили комиссары. А теперь светский характер государства подчеркивается, как правило, тогда, когда утверждается, что Церковь не должна активно вмешиваться в работу государственных институтов. И раз армия – государственный институт, значит, Церковь не должна ее духовно окормлять.
– Простите, но это уже нарушение Конституции. Большинство наших солдат – православные христиане. И они не желают на время своей службы отрываться от Церкви. По какому праву их лишают возможности исповедовать свою религию?
– А они действительно хотят ее исповедовать?
– Конечно. Особенно в местах военных действий. Жаждут! Если кто не крещен – жаждут принять крещение, причащаться, исповедоваться. Вот недавно были учения, называются «Щит», в них участвовали тысячи солдат. Стоит палатка – храм, и рядом палатка армейского воспитателя: храм полон, а к воспитателю идут единицы. Вот вам и ответ. Человек без религии жить не может. Глубина, степень, качество его религиозности, естественно, разные. Но сама религиозность есть абсолютно у всех.
– Ну, в «горячих точках» – это понятно…
– А у нас долго был такой период, когда через «горячие точки» прошла не только вся армия, но и практически вся милиция. Как пули засвистят – сразу: «Господи, помоги!»
Армия как… детский коллектив
– Но сегодня армия у нас ассоциируется, в первую очередь, не с боевыми действиями, а с дедовщиной, неуставными отношениями.
– Естественно. Всегда обсуждаются пожары, убийства, большие автокатастрофы. Потому что это аномально, это беспокоит людей. Но дедовщину ведь не армия создает, а весь строй нашей жизни. Дедовщина возникает тогда, когда семьи становятся однодетными. Ребенок вырастает в тепличных условиях под маменькиным крылом, а потом попадает в экстремальную среду и впадает в состояние стресса. А если бы в семье было три парня, он бы знал, как за себя постоять, и вообще никаких проблем не было бы. Ведь раньше этой проблемы никогда и не было. Она возникла из-за колоссального количества абортов. И из-за того, что 40% мальчиков растут без отцов.
Наша армия – это детский коллектив, где собраны люди одного возраста. А это ведь противоестественно: в нормальной многодетной семье ребенок живет в разновозрастной группе – один братик старше, другая сестренка младше – и он в течение восемнадцати лет учится выстраивать с ними отношения. В однодетной семье этого не происходит. И, естественно, тот, кто посильнее, начинает клевать слабых.
Дедовщину порождает сознание народа, который ненавидит детей. Народа, чьи женщины не хотят рожать. Они хотят самореализовываться и комфортно отдыхать. И вот – плоды.
– Но проблема-то не только во взаимоотношениях солдат между собой, с офицерским составом тоже все неблагополучно.
– Так офицеры-то такие же, из таких же однодетных семей. Они тоже не знают, как обращаться со старшими, как с младшими. Этому же в военном училище не учат. Есть, конечно, устав, но устав – это чистая теория, а практических навыков-то нет. Поэтому-то присутствие священника в армии и необходимо – чтобы, обращаясь к духовным корням человека, все доброе воскресить. В армии сейчас трудятся две тысячи священников, но этого, конечно, недостаточно. Хотя все-таки есть надежда, что те, кто в нашей стране принимают решения, захотят присоединиться к сообществу цивилизованных государств: ведь во всех странах, кроме Китая и Северной Кореи, военное духовенство есть. Даже в Америке.
– И к какой конфессии это военное духовенство принадлежит?
– К разным. На каждую тысячу представителей одной конфессии есть свой военный священник.
– Но ведь некоторые военные, по-видимому, до конца еще не решили для себя вопрос своей религиозной принадлежности или считают себя атеистами.
– Конечно, определенный процент атеистов есть. Правда, обычно сознательный атеизм бывает скорее у людей зрелого возраста. А молодежь… она вся в Бога верит. Это единичные случаи, когда молодой человек говорит: «Я в Бога не верю!» Таких один, ну, может быть, два найдется на дивизию. А некоторые вообще заявляют: «А я – сатанист!» Но это же несерьезно, это говорится просто чтобы подразнить взрослых.
– А что говорят отцы-командиры? Те, которые заканчивали еще советские училища и академии со всем их обязательным идеологическим набором, и те, кто сейчас заканчивает военные училища и академии.
– Молодые офицеры – практически все верующие. Но они духовно необразованы, потому что в военных училищах до сих пор нет соответствующей дисциплины. Что очень печально. Их надо было бы духовно образовать, тогда бы и отношение к солдату было другое, и в солдатских коллективах они бы во многом могли бы помочь, чтобы не было всех этих аномальных явлений. Но они не вооружены христианским учением. Заядлые атеисты встречаются только среди старших офицеров, ближе к пенсии – все-таки советская власть рухнула уже давно, и за это время выросло совсем новое поколение и офицеров, и солдат.
– В одном из интервью Вы говорили, что в некоторых высших военных учебных заведениях читается курс введения в Православие. Приносит ли это какие-нибудь плоды?
– Ну, если бы это не приносило плодов, то этим, наверное, уже бросили бы заниматься. А здесь эффективность просто потрясающая. Вот я пятнадцать лет возглавляю факультет православной культуры в Академии ракетных войск стратегического назначения. И среди тех людей, которые за это время прошли наш факультет, нет ни одного правонарушителя. У них и процент успеваемости намного выше, чем у всех остальных. Эти люди востребованы, они и служат все прекрасно – восемьсот офицеров уже служат. Это совершенно другой народ. Надежный. Однажды провели даже такой эксперимент: была устроена провокация – выборочно некоторым слушателям предложили десять тысяч долларов за то, чтобы какую-то там информацию передать «враждебной разведке». И ни один из прошедших факультет православной культуры на это не поддался. А что такое для курсанта десять тысяч долларов? Вы можете себе это представить? Вот какая нравственная устойчивость. Вот что дает вера.
– Но ведь курс введения в православную культуру не тождественен воцерковлению. И если человек не ходит в храм, не исповедуется и не причащается…
– А они ходят. И исповедуются, и причащаются. Они, пока учатся, начинают воцерковляться. Сами. Все сугубо добровольно. Никто их силком на аркане не тянет.
Мусульманин – понятнее неверующего
– И все-таки проблемы в армии существуют.
– Безусловно. Ситуация в армии много хуже, чем мы можем представить. Нравственный уровень, язык, на котором там говорят, количество выпиваемого и так далее. Есть очень много реальных проблем, которые нуждаются в решении. И без духовенства, которое всегда укрепляет нравственную силу в народе, их не решишь.
– А не пытаются ли на духовенство возложить функции комиссаров?
– Наоборот, вся инертная коммунистическая система этому сопротивляется. И только энтузиазм духовенства пытается это преодолеть. Нам приходится туда пробиваться. Потому что мы любим солдат, любим наших парней и хотим им помочь. А больше никого вообще это не волнует. Всех волнуют только деньги. Причем – в своем кармане.
– Но здесь есть некоторое противоречие: с одой стороны – Вы говорите, что у людей есть доверие к Церкви и тяга к ней, а с другой – наоборот, что идет инерция отторжения.
– Так одно дело, когда я говорю о людях, которые действительно идут в Церковь, а другое – о чиновниках, которые Церкви мешают. Ведь кто такой чиновник? Это человек, который хочет минимально работать и максимально за это получить. Зачем ему лишние проблемы? Пришел священник – значит, нужно организовать встречу, нужно устраивать какую-то молитвенную комнату… И чиновник говорит: в уставе про это все ничего не написано. Понимаете? Ну, неохота ему ничего делать. Это лишние хлопоты.
– А есть прецеденты, когда воцерковляются офицеры?
– Да, безусловно. Сколько угодно.
– Вы говорите, что в армии сейчас служат две тысячи священников. Это специально подготовленные люди?
– Никакой специальной подготовки у них нет. Это обычные приходские священники, исполненные энтузиазма и любви к воинам, которые в свободное от основной службы время, по благословению своего правящего архиерея, приходят в военные части и начинают там работать. Совершенно бесплатно.
– То есть Вы считаете, что никакой особой подготовки не нужно?
– Нет, какая-то минимальная нужна. Поэтому раз в год мы устраиваем сборы для военного духовенства, проводим инструктажи, рассказываем о методиках, делимся опытом.
– А непосредственно в каких-то военных дисциплинах священник должен разбираться?
– Так если уж он начинает работать в войсках, через год он в этой специфике уже как рыба в воде. А потом, большинство наших священников – бывшие офицеры. Практически 100% прошли армию. Это для них знакомая среда.
– Обычно на приходе священник имеет дело и с детьми, и со стариками, с проблемами родителей и детей, вопросами воспитания. В армии же состав более или менее однородный по возрасту и полу.
– Но это же члены тех самых семей, внуки тех самых стариков, с которыми батюшка общается на приходе. Просто они в данный момент «экстерриториальны» по отношению к своим семьям. Какая разница?
– Разница в том, что в армии совершенно по-другому выстроена внутренняя жизнь, и это замкнутое сообщество вполне может начать отторгать верующих или даже преследовать их, потому что они живут не по тем правилам.
– Да, такие явления бывают. Ну, не то чтобы преследуют, подсмеиваются, например…
– А не бьют?
– За это? При советской власти – было. Сейчас нет.
– То есть сейчас в армии в целом к верующим отношение лояльное?
– Доброжелательное.
– А с мусульманами, которые оказываются в одной части с православными, бывает какая-то конфронтация?
– На религиозной почве – никогда. Наоборот, мусульмане очень уважают русское духовенство. Хотя бы потому, что мы к ним хорошо относимся. Верующий мусульманин – он нам гораздо понятнее, чем неверующий наш.
Нельзя любить того, кого боишься
– Сейчас много говорят о необходимости патриотического воспитания. Но никто толком не может определить, что это такое. Вот в СССР – там все было понятно. А сейчас каким оно должно быть? Это религиозное воспитание?
– Для нас это, конечно, религиозное воспитание. Потому что мы воспринимаем свою Родину как Святую Русь.
– Но на государственном уровне нет общепринятого определения.
– Нет. Считается, что должна быть любовь к Родине. Как ее воспитывают? Естественно, с помощью мероприятий. Это провели, это провели… И от этого возникнет любовь?
– А как ее воспитывает Церковь?
– Мы возвращаем людей ко Христу. На примере тех святых, которые жили здесь, на нашей Родине. Показывая идеал человека в нравственном развитии. В частности, воинов. Мы говорим: посмотри, вот ты – воин, и Александр Невский – воин.
– А опыт Великой Отечественной войны используете?
– Конечно. Вот, к примеру, Николай Гастелло и две сотни человек, которые так же, как он, вместо того чтобы выброситься с парашютом, ценой собственной жизни нанесли ущерб врагу и отдали душу свою за други своя.
– Так ведь они погибли за советскую Родину…
– Да это все пропаганда. Ну, может, какой-то политрук и крикнул пару раз: «За Родину, за Сталина!»… Просто раньше было: за веру, царя и отечество. Веру большевики убрали, отечество подкорректировали, место царя занял Сталин. Вот и получилось – за Родину, за Сталина! Но народ-то был верующий. В 1937 году была перепись населения – так больше половины населения написало в анкетах, что они верующие, православные. Письменно! Если бы исход войны зависел от советских людей, Сталин не восстановил бы патриаршество. Это молодежь была оболванена, как хунвейбины у Мао Цзедуна. А люди зрелые все прекрасно понимали.
– А что бы хотелось получить в идеале?
– Структуру военного духовенства, как везде – и в Америке, и в Европе.
– Вы имеете в виду, чтобы было принято решение на государственном уровне?
– Да. И чтобы была финансовая поддержка. Чтобы не на одном энтузиазме все держалось. А то выдохнется ведь. Нужно, чтобы государство осознало, что это необходимо нашей армии, и выделило на это средства. Чтобы создать определенную структуру, обдумав все по-умному. Даже если на это потребуется не один год.
– И чиновники, принимающие решения, к этому склоняются?
– Движение к этому есть. С каждым годом все больше и больше.
– А контрактная армия не могла бы помочь решению армейских проблем? Сейчас многие видят в ней панацею.
– Знаете почему? Потому что людей нет. Молодежи нет при таком чудовищном количестве абортов. Вот и вынуждены искать способ набирать в армию стариков. Неужели государство стало бы давать на это деньги, если бы было достаточное количество солдат призывного возраста? Но их нет, поэтому и обращаются к взрослым мужикам, причем к таким, у которых ни семьи, ни работы… Представляете, что за качество будет у этой армии? Это не панацея – это вынужденная мера, чтобы заткнуть хоть какие-то дыры.
– Есть смысл священнику работать с контрактниками?
– Это раз в десять тяжелее. Ну, представляете, взрослые мужики, а тут дядя с бородой им что-то рассказывает… А они уже прожженные циники, у некоторых алкоголизм по меньшей мере второй степени. Молодые ребята – они верующие, а эти кто? Еще Суворов говорил: неверующее войско учить – все равно что перекаленное железо точить. Полная бессмыслица. То есть какие-то задачи они, конечно, могут решать, но это уже не армия…
– А руководство вооруженных сил считает так же?
– Мы проблему понимаем одинаково и болеем за это одинаково. Но у них руки связаны, они же люди военные. Это все властями решается.
– Но «косить»-то от армии не перестают. И родители стремятся уберечь своего ребенка от призыва.
– Единственного – всегда будут стараться уберечь. Даже если каждому призывнику будут выдавать золотые сапоги, белого коня и обслугу. Потому что единственный. А когда у матери восемь детей – фу, хоть старшего отправила! Эта проблема решается только в семье. Восстановится нормальная семья – будет и нормальная армия. Не будет семьи – не будет армии. Не будет армии – не будет государства. Не будет государства – не будет народа.
На заставке фрагмент фото с pk-semya.ru
