Подозрение следствия в поджоге заводского склада пало на отца и сына Анниковых. Основная улика против Киприана Григорьевича, по мнению следователя, была та, что он служил псаломщиком и часто посещал церковь и, соответственно, не мог сочувствовать советской власти, которая не скрывала своей непримиримой враждебности к религии. Доказательством того, что поджог был Анниковыми спланирован, служил факт, что Киприан Григорьевич пригласил сына работать на тот же завод, где трудился сам.
И этого хватило, чтобы приговорить его и сына к заключению в концлагерь, откуда Киприан Григорьевич уже не вернется.
***
На фото: мученик Киприан. Бутырская тюрьма, 1932
Мученик Киприан родился в 1875 году в селе Зеленое Козловского уезда Тамбовской губернии в семье благочестивого крестьянина Григория Анникова. С восьми лет Киприан стал петь на клиросе и не пропускал ни одного воскресного и праздничного богослужения; впоследствии он стал членом церковной двадцатки, а затем и ее председателем. С 1929 года он стал служить в храме псаломщиком, и это ему было поставлено в вину гонителями Церкви. У него отобрали имущество и лишили гражданских прав. Киприан Григорьевич подал заявление властям и опротестовал незаконное решение — ему вернули имущество и восстановили в правах. Но он понимал: это ненадолго, государство, начав уничтожать христиан и крестьянство, доведет запланированное до конца. И в августе 1930 года он уехал в Москву и устроился сторожем на склад фибролитового завода при трудовой коммуне № 2 ОГПУ, располагавшейся неподалеку от города в зданиях уже закрытого к этому времени Николо-Угрешского монастыря, пригласив и сына Андрея переехать к нему. Приехав, тот устроился землекопом туда же, где работал отец. Предчувствие грядущих бед не обмануло Киприана Григорьевича — в 1931 году оставшиеся жить в селе члены его семьи были лишены гражданских прав и сосланы в Казахстан.
В использовавшихся не по назначению монастырских зданиях не раз случались пожары. В 1930 году в Спасо-Преображенском соборе, переоборудованном под клуб, случился пожар, во время которого сгорело почти всё клубное имущество. В следующий раз, 19 октября 1932 года, около трех часов ночи во время дежурства Киприана Григорьевича загорелся склад фибролитового завода, в котором хранилось дорогостоящее импортное оборудование. Были допрошены свидетели, четверо из них были задержаны как подозреваемые и заключены в Бутырскую тюрьму: Киприан Анников с сыном Андреем, Матфей Анохин (выходец из тех же мест, что и Анниковы, сказавший в тот день в шутку уходившему с поста пожарному: «Зачем уходишь, вот я возьму и подожгу») и прораб Василий Глотов. Незадолго перед пожаром прораб повздорил с одним из работавших в коммуне сотрудников ОГПУ из-за запрета продать ему теплую одежду и обувь: в помещении, где он работал, было холодно, а съездить домой он не мог, потому что работа велась без выходных. Объясняясь с сотрудником ОГПУ и прося исполнить свою просьбу, на что дал согласие директор завода, он сказал в сердцах: «Брошу всё дело, уеду в Москву, а там хоть присылай за мной черного ворона». Этой фразы оказалось достаточно, чтобы быть уволенным. И когда через день после этого случился пожар, то прораб оказался под подозрением.
Следствие не выяснило, был ли это поджог или чья-то халатность, и остановилось в своих подозрениях на отце и сыне Анниковых. Киприан Григорьевич был допрошен сразу же в день ареста. Рассказав, где он был во время пожара, он по просьбе следователя дополнил рассказ показаниями о преследовании его советской властью. «Меня раскулачили первый раз в 1929 году, второй раз — в 1931 году за то, что я работал в приходе псаломщиком, — сказал он. — В 1931 году семью сослали в Казахстан, а я уехал в 1930 году и больше в село не возвращался. Семья моя — жена Татьяна, сын Семен и его жена Аграфена — сосланы, за исключением дочери Нины и сына Андрея».
В тот же день был допрошен сын Киприана Григорьевича Андрей. Видя, к чему клонится дело, он отказался отвечать на какие-либо вопросы и лишь через месяц согласился давать показания, из которых следовало, что они с отцом не могли поджечь склад. 29 ноября следователь снова его допросил. Ответив, где был и что делал в ту ночь, когда случился пожар, Андрей, завершая свои показания, сказал: «С отцом я не делился по вопросам политики, хотя мы и жили в одном бараке с ним и каждый день виделись. Виновным себя в поджоге не признаю».
20 декабря следователь вновь допросил Андрея; тот ответил, что не признает себя виновным в поджоге склада и с отцом он никогда не говорил о поджоге.
27 декабря 1932 года следователь составил обвинительное заключение, в котором написал, что Андрей Анников «достаточно изобличается в том, что по договоренности со своим отцом Киприаном Григорьевичем Анниковым, работавшим на той же постройке в качестве сторожа, совершил умышленный поджог склада фибролитового завода трудовой коммуны № 2 с импортным оборудованием». Киприан Анников «изобличается в том, что, будучи противником советской власти, с целью мести ей через своего сына, работавшего землекопом, совершил поджог склада фибролитового завода».
2 января 1933 года Киприан Григорьевич был снова допрошен.
— За что вас раскулачили? — спросил его следователь.
— Как псаломщика. Я считаю, что раскулачен и лишен избирательных прав я неправильно. Да вообще теперь не поймешь, всех раскулачивают ни за что.
— Согласны ли вы с политикой партии и власти в области раскулачивания и организации колхозов в деревне?
— Не согласен.
— Признаете ли вы себя виновным в поджоге?
— Нет, — категорично ответил Киприан Григорьевич.
Следствие было закончено. Отца и сына обвинили в том, что они, «будучи противниками советской власти, с целью мести совершили поджог склада фибролитового завода трудовой коммуны № 2 с импортным оборудованием».
Тройка ОГПУ предложила их расстрелять. Однако прокурор опротестовал это решение ввиду того, что не было никаких доказательств, что они совершили поджог, и предложил приговорить их к десяти годам заключения. И 16 января 1933 года Коллегия ОГПУ приговорила их к десяти годам заключения в концлагерь.
26 февраля 1933 года Киприан Григорьевич с очередным этапом прибыл в распределитель Сиблага НКВД в Кемеровской области, имевший здесь 16 отделений, то есть 16 концлагерей. Он был заключен в Ново-Ивановское отделение, занимавшееся выращиванием сельскохозяйственной продукции и животноводством. В бараке, где он жил, было три архиерея, много духовенства и верующих, и в свободное от работы время они собирались за бараком, чтобы вместе помолиться. Чаще всего эти богослужения возглавлял архиепископ Могилевский Павлин (Крошечкин).
Срок заключения Киприана Григорьевича заканчивался 19 октября 1942 года, но с учетом сверхурочной работы он должен был освободиться 28 июня 1938 года. Однако вышедшее в 1937 году секретное распоряжение Сталина о новых массовых арестах тех, кто был на свободе, и тех, кто уже находился в заключении, не оставляло ему шансов на освобождение.
Допрошенный как свидетель 26 сентября 1937 года Матвей Наумович Бойков, которого заключенные считали осведомителем, показал, что знает архиепископа Павлина с 1936 года, поскольку работает вместе с ним в подконвойном городке 3-й свинофермы Ново-Ивановского отделения. Ему неоднократно приходилось наблюдать, как Крошечкин вместе с Анниковым и другими заключенными собираются за 2-й палаткой подконвойного городка, где отправляют богослужения, группируя вокруг себя заключенных. После богослужения они ведут антисоветские беседы, но прекращают их при его приближении.
Здание Бутырской тюрьмы. 1930-е
1 октября 1937 года Киприану Григорьевичу было предъявлено заключение следователя: «Рассмотрев следственные материалы по делу и приняв во внимание, что зека Киприан Григорьевич Анников, кулак-псаломщик, достаточно изобличается в том, что, отбывая наказание в Ново-Ивановском отделении Сиблага, участвовал в контрреволюционной группе, возглавляемой зека Крошечкиным, постановил: зека Анникова привлечь в качестве обвиняемого, мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей в арестном помещении Ново-Ивановского отделения».
В тот же день Киприан Григорьевич был арестован, и начальник 3-го отделения секретно-политического отдела Шишкин допросил его.
— Вам предъявляется обвинение, что вы, отбывая наказание в Ново-Ивановском отделении, участвовали в контрреволюционной группе, возглавляемой зека Крошечкиным, с которым проводили среди заключенных контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию советской власти. Дайте показания по существу предъявленного вам обвинения, — потребовал от него Шишкин.
— Виновным себя в этом не признаю, — ответил Киприан Григорьевич. — Не отрицаю только того, что вместе с Крошечкиным иногда читал газеты и участвовал вместе с ним в молебнах, которые устраивались за бараком во дворе подконвойного городка.
На этом допросы были закончены, и 28 октября 1937 года тройка УНКВД по Новосибирской области приговорила псаломщика Киприана Григорьевича Анникова к расстрелу. Он был расстрелян 3 ноября вместе с архиепископом Павлином (Крошечкиным), священниками и мирянами и погребен в безвестной общей могиле. О судьбе его сына Андрея после ареста ничего не известно.
