Прости. Я, кажется, стал реже вспоминать о тебе, взял в руки твой портрет - защемило: как давно мы не смотрели друг другу в глаза.
Перечитал твою последнюю статью... Кажется, даже голос услышал. Многое стирается, уходит, оказывается по ту сторону плиты с надписью "Олег Константинович СЫСОЕВ. 29.VII. 1957 - 1.Х. 1994" - а голос звучит, интонации так четко - как будто я только что повесил трубку в телефонной будке.
Очень четко - твой голос, читающий стихи. Твои стихи. Помнишь, я как-то попытался декламировать твои стихи в твоей же комнате. Ты улыбнулся: "Очень уж страшно у тебя получается". Правда, я просто выделывался.А вот твой голос поющий помню хуже. Это потому, что ты не пел при мне, только прокручивал старые записи своих песен.
Когда я бываю в твоем доме, из памяти смотрят на меня лица с твоих рисунков. Из памяти - потому что незадолго до смерти ты снял со стен своей комнаты все, кроме двух иконок, текста молитвы оптинских старцев, приклеенного над диваном, и нескольких фотографий.
Надо попытаться восстановить ощущения от твоих дивных блюзовых композиций на ф-но. Попробую перелистать твой сборник "Одинокие вместе. Блюзы в прозе". На ф-но ли, на странице печатного текста блюз - это твоя стихия.
Лежат под слоем пыли старые газеты, где-то в них - твои статьи, зарисовки, очерки. Странные, ни под один жанр не подпадающие тексты в рубрике "64-я колонка " - их то ты писал, то кто-то из твоих друзей... Это был иногда поток сознания, иногда исповедь, иногда просто стеб. Из твоих колонок несколько - о смерти. До сих пор не могу понять, что это - за полтора года до той даты в колонке, где твое сердце грозилось, что остановится, если ты не будешь чаще о нем вспоминать, зависли ни к селу ни к городу странные фразы: "И сентябрь - это не осень. Это подготовка к новой весне. И тогда - снова жизнь, снова праздник, снова музыка". В медицинском заключении о причине смерти, наступившей В НОЧЬ ПОД ПЕРВОЕ ОКТЯБРЯ, было написано: "внезапная остановка сердца ". И еще - ты говорил нам не раз, что умрешь в 37. Олежек, откуда все это?!
... Еще я помню очень крепкий чай - это когда меня принесло к тебе с совсем съехавшей крышей и я попросил, идиот, найти что-нибудь выпить. Вместо вожделенной водки я получил чашку крепкого чая с бутербродом и неотложную психиатрическую помощь. Ушел счастливый. Врач-психиатр, ты вытаскивал меня из моих мелких гнилых болот, казавшихся мне тогда трагическими тупиками. Сам "сапожник без сапог", психиатр с вечными депресняками и прочими проблемами, ты напрочь забывал о своем собственном "плохо", когда плохо было кому-то еще, и весь выкладывался для того, чтобы помочь...
Спасибо, Олег.
Кажется... вряд ли я это слово произносил тогда...
Я мечтал познакомить тебя со своим духовником. Я помню, КАК ты рассказывал мне о встрече с батюшкой, когда она наконец ( причем без моего участия) состоялась. Он попросил тебя написать о твоем пути к вере. Ты так серьезно это воспринял тогда... Через две недели мы встретились около храма, и прежде, чем отдать материал батюшке, ты дал прочитать мне... Кажется. Я хмуро его проглядел и что-то себе под нос буркнул - мне в тот момент этот текст не покатил. И заголовок никакой, и вообще на тебя не похоже - как-то слишком распахнуто, даже чересчур просто.
На следующий день мы еще раз увиделись. Потом я все никак не мог собраться тебе позвонить. Через две недели батюшка сообщил мне о твоей смерти. У него дома я во второй раз взял в руки текст твоей статьи. Мороз по коже: ЭТО ЖЕ ПРЕДСМЕРТНАЯ ИСПОВЕДЬ.
Упокой, Господи, душу раба Твоего. Олег, прости - я ведь совсем не молюсь о тебе, особенно в последнее время. Я так рад возможности публикации твоего последнего материала за пределами нашего города. Может быть, еще чьей-нибудь душе ты поможешь. Может быть, кто-то перекрестится, читая твой текст, и попросит Господа о твоей душе.
Прости за весь этот сумбур... Хотел что-то написать о тебе в качестве предисловия к публикации, но -взглянул в твои глаза, перечитал твой текст и понял, что писать о тебе так, будто тебя больше нет, я не смогу. Вот, взялся писать - тебе.
Олег... Помнишь, какими словами кончается ТА САМАЯ твоя 'колонка" - "Не смейся. Мы встретимся ТАМ, если упорно не желаем встречаться здесь. Только это будет совсем другое, мы не знаем - что..."
До встречи.
СЫСОЕВ Олег Константинович. Годы жизни 1957 - 1994. Родился и жил в Воронеже. В 1980 г. окончил медицинский институт. Психиатр-нарколог. Первые годы работал по специальности, потом 7 лет терапевтом на "скорой помощи". О своей работе психиатром Олег с горечью писал в последней своей статье: "...и на моей совести оглушенные и доведенные до состояния "растения" больные, пусть несколько, вся "шизофрения" которых состояла лишь в том, что они "говорили с Богом" и всюду открыто проповедовали Христовы заповеди".
С 1980-х годов Олег начинает всерьез заниматься литературным трудом.
1980-е - публикации рассказов и статей в областных газетах и журналах. В 1987 г. в сборнике "Молодая проза Черноземья" повесть "Я обещаю вам снег...". В 1991-м - сборник "Одинокие вместе. Блюзы в прозе".
1992 - 1993 гг. - постоянная работа в газете "Вечерний Воронеж".
Этот переход совпал для Олега с принятием христианства. Однако еще полтора года длился период колебаний, связанных с отношением к Церкви. И лишь за месяц до кончины произошло внутреннее примирение: последняя статья Олега "БОГ, ДУША, ВЕРА: подступы к проблеме" была первым материалом, написанным по благословению священника. Эта статья (опубликованная уже после смерти автора) привела в Церковь многих сомневавшихся...
Олег Сысоев умер внезапно. Просто остановилось сердце во сне. О своей смерти, о сердце, которое грозится, что остановится, он написал в одной из "64-х колонок". Одна примечательная, странная фраза "зависла" в этом тексте - "И сентябрь - это не осень. Это подготовка к новой весне"... Он ушел в ночь на первое октября.
СТИХОТВОРЕНИЕ И ФРАГМЕНТЫ СТАТЕЙ ОЛЕГА СЫСОЕВА
* * *
Мне хочется плакать, как плачут в психушке
лекарства, врачи и больные старушки.
Как плачут игрушки,
уткнувшись в подушки.
Как плачут зверушки
зимою в теплушке.
И кошки, и мышки, и даже лягушки.
Как плачет медведь, засыпая в берлоге.
Как плачут о роге одном носороги.
Мне хочется плакать, как та Ярославна -
и горько, и громко, прилюдно и славно.
Как плачет майор КГБ на дежурстве,
и как самодур о своем самодурстве.
Как плачет разбойник, раскаявшись в доску.
Как плачет свеча синтетическим воском...
Как плачет сосулька, желая мороза.
Как плачет весна по сосулькиным слезам...
как плачет карась на крючке рыболова.
Как плачет рыбак, когда нету улова.
Как плакала Марья над гробом Ивана.
Как плакали рыбы в сети Иоанна...
Как плачет спортсмен над страданьем урода.
Как плакал Пилат по дурному народу...
Как плакали воины, гвозди вбивая...
Как вьюга тоскует, в ночи завывая...
Мне хочется плакать, как плакал Христос, и чтобы никто не увидел бы слез...
* * *
Когда жизнь начинает неумолимо гаснуть, а это происходит неизбежно, если уже прожита юность, и у тебя ничего нет, кроме странного слова "опыт", - тогда хочется окинуть умственным взором новую эру. И вдруг видишь, что это, в общем-то, совсем немного, и все, что было - было недавно, ну вот только что - еще запах слышится, еще воздух колеблется от взмаха плети или веера.... И всего-то 70 поколений от распявших Христа и поверивших в Него. Вот же, Петр с друзьями ловил рыбу и не поймал ничего, а потом рассвело, и туманная дымка стелилась над берегом, и увидели они человека на берегу; и был костер, и хлеб, и рыба у Него. Но как они ничего не поймали, Он сказал им забросить сеть по правую сторону лодки; и вытащили они много рыбы по слову Его. И написавший о том сосчитал: было сто пятьдесят три рыбы... Вот, слышно, как плещется волна о песок; и не смеют они говорить, узнавши воскресшего Учителя., и было тихо, и птицы не кричали...
Кто не помнит этого утра? Кто не пытается пересчитать рыбу в сети?.. Но сколько ни пытайся - получится одно число: сто пятьдесят три.
И совсем недавно князь Владимир по долгом размышлении принял решение крестить в православную веру, ибо в язычестве тосковал и беспокоился, а иные веры хмуры были и запретами строги, особенно на вино. Не годились князю и народу его также. И столь недавно это случилось, что можно усомниться в его решении и поспорить с князем... Ибо гудит еще земля от копыт монгольских лошадей, и еще не изменил своей радиоактивности углерод в костях воинов и монахов на Куликовом поле. И река не изменила русла своего...
И совсем недавно стало известно, как умирают гигантские звезды, превращаясь в "черные дыры"... И невозможно вспомнить момент своего рождения в этот мир, но так ясно помнится тот день, когда первый спутник вышел на орбиту Земли, - и звезды стали роднее и ближе каждому видящему их.
И лишь вот только что бывшее, происходившее -мысль, взгляд, жест, фраза - они уже унеслись в прошлое, далеко, дальше Вифлеемской ночи, и еще дальше, с огромной скоростью - к началу всего, к Замыслу Творения... Но если скорость света действительно предел всего видимого и невидимого, то мысль движется и уносится в прошлое именно с такой скоростью - как успеть записать ее?., поняв это, мы любуемся по ночам звездами, которых уже нет, но свет их все идет, и его - Свет без источника - мы и видим в черном небе, ожидая последний троллейбус зимним вечером на пустынной остановке...
И если все относительно, то эти минуты ожидания могут вобрать в себя историю Вселенной. Надо только не прозевать такое состояние, когда ум и душа открываются вдруг всему сущему. Единожды испытавший подобное обретает спокойную уверенность в своей вечности - телесной или без-... - это уже не имеет значения. Во Вселенной есть точки, где пространство и время меняются местами, - это "черные дыры"; и есть точки, где время течет в обратную сторону - это "белые дыры"...
Наверное, когда ученые додумались до этого - Бог одобрительно улыбнулся...
* * *
Когда становится невыносимо скучно и страшно от предстоящего однообразия, то можно одним резким движением спутать все рифмы своей жизни. Как костяшки домино: точками вниз и - перемешать... Тогда снова может появиться интерес: перевернешь одну - а там пусто, перевернешь другую - а там тоже пусто, и третью, и еще, и...
Могут быть одни шестерки. Тогда считаешь себя счастливым, везучим, и не думаешь даже - почему это вдруг одни шестерки?.. Думать начинаешь только тогда, когда вокруг - пусто. Когда возникает такое состояние, в сравнении с которым даже ноль что-то значит... Полная и абсолютная душевная пустота. В тот момент, когда осознаешь ее - хватаешься за свои воспоминания, как альпинист за страховку. Пустота - это не пропасть, это бездна. Это страшно. Даже страдания - лучше, они заполняют душу, они очищают ее, "потому что при печали лица сердце делается лучше. Сердце мудрых - в доме плача..."
Но я знаю, я испытал: бывает так, что слез нет, и даже плач невозможен, потому что неспособен чувствовать ничего вообще - ни горя, ни радости, ни жалости, ни боли. Ни покоя. Ни тревоги. Между тобой и действительностью - прозрачная стена, сфера, купол...
Это тоже надо испытать. И бесполезно пробиваться в окружающий мир, в живую жизнь, насильно стараясь себя развеселить, растревожить. Сделанная улыбка - отвратительная гримаса. Сделанное чувство - пошло и фальшиво. Сделанная мысль -пуста и банальна. Не надо. Не выйдет. Замолчать, смириться и ждать, ждать, ждать, ждать... это не от нас зависит, это биохимия мозга - долго объяснять. Не ускоришь ничем возвращение чувства, пока не ощутишь его вдруг, бессонной ночью, перед рассветом - вот тебе будет награда за терпение!
Когда схватишься за голову от внезапно нахлынувшего, начнешь шагать по комнате в радостном беспокойстве , и тогда захочется поделиться с кем-то своим "озарением" немедленно. Но все спят, - а будить ты не смеешь, потому что чувствуешь их покой и отдых, ощущаешь невозможность для себя потревожить кого бы то ни было...
И какой смех и стыд вызовут у тебя в эти ночные часы твои же еще вчерашние мысли о том, как бы "все это" прекратить одним разом. Как остро, до слез тебе захочется жить - смело, весело, без оглядки, безрассудно! - с кутежами, женщинами, глупыми шутками, умными разговорами, ночевками в открытом поле и фатально-пижонским: "А, блин, один раз живем!"... И плевать тебе будет на зеркало... И с каким восторгом, полной грудью, ты будешь вдыхать ночной воздух, с каким внутренним трепетом всматриваться в мерцающие галактики над полем и прудом с дремлющими карасями... С какой нежностью ты будешь поправлять теплую куртку на спящей в палатке женщине - твоей женщине. Как аккуратно, неторопливо и задумчиво будешь подкладывать сухие ветки в костер, ожидая рассвета рядом с Богом... Но так и не поймешь, что это и есть настоящее счастье...
Надо чаще спутывать рифмы своей жизни - тогда будет поэзия без конца...
* * *
Но заложено в тебе свыше стремление к свету, и, преодолевая самого себя, как ночь, ты увидишь Свет, и захочешь показать его другим людям, там, на Земле, и не увидишь иного способа, как через Слово, ибо оно и есть свет - и не будет тогда ни дня, ни ночи...
И все-таки жаль уходить из этого мира. Пусть в нем только болезни, похмелье, неудачи, одиночество, отчаяние и тоска... Жаль этой чудесной музыки, этих дорогих сердцу фотографий и картин, этих запечатленных улыбок жаль. Как же будет душа моя без них?.. Там? Пусть даже и вправду простятся мне все грехи, и окажется моя уставшая душа в вечной любви, понятая и принятая другими душами. И тела уже не будет, а значит и жажды уже не будет, и зубной боли не будет, и руки уже не будут дрожать, и сердце перестанет вырываться наружу из грудной клетки - это, наверное, здорово, когда нет тела.
И времени уже не будет, а лишь покой и блаженство в абсолютной любви. И так - бесконечно, всегда... Не к тому ли мы все стремимся, не от том ли мечтаем среди ночных стонов, примирившись с бессонницей? А вот скоро уже придет ЭТО - и так жалко уходить отсюда навсегда...
Я не знаю, что я отвечу божественному Свету, когда Он спросит меня, готов ли я уйти насовсем из земной жизни? - В общем, да, но... не впадулиятам, в мире ином, в грех, вдруг захотев хотя бы на минуточку зубной боли или глоток холодного пива? - А это невозможно.
Конечно, я не знаю, как это будет. Может, все мои сомнения и сожаления - детский лепет, и то, что придет взамен сущему, не сравнимо с тем, что есть здесь...Но когда я, уступив на мгновение неземному воображению, вдруг понимаю полностью, что вот, меня нет здесь - все осталось, а меня нет, и никогда уже не будет, - все-таки выступает пот, и хочется встать и ходить по комнате, просто, чтобы чувствовать твердость пола и тяжесть мышц в ногах...
Слаб человек. Слаб...
Не помню, где слышал: "О, если бы вы знали, какое это блаженство - смерть!" - Возможно. Но кто может сказать, что он всем телом своим, каждой клеточкой прочувствовал и понял, догадался, какое это блаженство - жить. Можно каждые пять минут хвататься за голову и плакать - это еще ничего не значит, такое мгновенное озарение приходит вдруг, внезапно, не по нашей воле. Это как чувство Бога...
И важно, догадавшись, задержать его, переживать его вновь и вновь, умышленно, по своей воле. Тогда и муха, упорно садящаяся на лоб, вызовет лишь снисходительную улыбку. И жара в июле будет не жарой, а лишь очень теплым воздухом под очень ярким небом. И тополиный пух будет всего лишь пухом, который разлетелся на отдельные пушинки, и каждая из них хочет коснуться лица, ресниц, губ... И сердце не будет мучительно трепыхаться, а просто сильно и неровно стучать внутри, как бы напоминая о себе: мол, почему забыл? Ведь я же самое главное у тебя. Если не будешь обо мне чаще вспоминать -остановлюсь!.. Преувеличивает. Просто так устроено все живое - оно хочет, чтобы другое живое замечало его. хвалило, помнило о нем... Не то, чтобы в центре внимания, но все же. Разве это плохо? И разве это трудно?.. И сентябрь - это не осень. Это подготовка к новой весне. И тогда - снова жизнь, снова праздник, снова музыка. Даже если ты один, и у тебя болит зуб. Потому что в апреле даже зубы перестают болеть...
Господи, да неужели я не увижу всего этого никогда?..
Не смейся. Мы встретимся ТАМ, если упорно не желаем встречаться здесь. Только это будет совсем другое, мы не знаем - что...
* * *
...Люблю я бабушек неграмотных в белых косынках, что тихо стоят в церкви воскресным утром и молятся, и кланяются в пояс на лики Святых... Никто не посвятит им поэму, а ведь это они так долго хранили Бога в сердцах своих - тихо, молча, смиренно...- И сохранили/Для нас, дураков...
Люблю я церковь - там так красиво, покойно. Туда приходишь, как в родной дом - тебя всегда ждут там.
Знающие люди говорят, что в церкви живет Бог...
Я люблю Бога нашего, Сына Человеческого. Я жалкий раб Его, но я люблю это рабство, ибо оно и есть свобода...
И ВСПОМНИЛИ О НЕМ
Из последней статьи Олега Сысоева *
"Любящего меня я люблю, и ищущие меня найдут меня" (Прит. 8,17)
*
Приступая к делу, я поймал себя на том, что слишком уж много пафоса и патетики... Но, с другой стороны, когда берешься писать о такой великой теме, насколько же трудно удержаться от, надеюсь, здорового и не пошлого пафоса и передать свои ощущения и мысли простыми, понятными, привычными словами. Не знаю, смогу ли...
*
Тех, кто в разном возрасте обращается к Господу с чистыми помыслами и в самой глубине сердца и души, мне кажется, объединяет НЕЧТО. К этому "нечто" каждый из них приходит своей дорогой, ведь у каждого своя жизнь, свои горести и проблемы, свои несчастья и свои вопросы - "зачем я появился на свет? что будет, когда я умру? как это так: я - и умру?!" и так далее.
Неисчислимы вопросы думающей души... так вот, это "нечто", к чему все эти люди приходят (и к чему пришел два года назад я сам) - это абсолютный жизненный тупик. Духовный, бытовой, интеллектуальный, нравственный. Когда все: или в петлю, или...
И только дойдя до последней черты, мы вдруг вспоминаем о Спасителе. И оказывается, что никого, кроме Него, у нас не было и нет.
*
Какое душевное спокойствие и обновление я ощутил, крестившись в 35 лет, каким новым и необычным предстал моим глазам мир, все люди. Да и сам я почувствовал себя совсем другим человеком. И какое это вообще счастье - верить в Бога, знать, что Он всегда видит и любит тебя... И что ничего-то от Него не скроешь, да честному человеку и скрывать нечего. И если чего-то нельзя сказать людям, даже близким, - это всегда можно сказать Богу, - и Он услышит и поймет нас. И простит. И поможет...
*
Возможно, только неосознаваемая потребность в понимании, помощи, защите и любви, которых не в состоянии дать нам люди, способны привести к вере. Тогда Бог становится и помощником, и защитником. И лишь Он может дать нам такую любовь, название которой говорит само за себя - Любовь Небесную, если угодно - бесконечную, абсолютную. Не этого ли мы жаждем всю жизнь, дети греха, даже не осознавая порой своей потребности в самом главном - в любви, понимании и доброте.
*
Есть один дар Божий, о котором мы часто вспоминаем и который даже мучит нас порой за грехи, но это мучение - во благо. Я говорю о совести. Человек, не растерявший совесть, не может уподобиться сатане и делать зло, он не может покончить с собой. Так куда же, спрашивается, ему податься?..
И когда думаешь, то оказывается, что пути-то всего два - или Бог, или Дьявол. Третьего пути нет. Не пробалансируешь между ними, не получится. По себе знаю.
*
Что такое счастье? Много об этом сказано!.. - Я же скажу так: счастье - это быть в ладу с самим собой. А иными словами, со своей совестью. Но это возможно только с верою в добро и любовь, которые способен дать лишь Бог.
*
Смысл в земной жизни, тот самый смысл, который годами и веками ищут все - от студента до философа и академика, пока не находят, не увидят Христа у дверей своего сердца, не впустят Его - тогда-то и начинают понимать, ч т о же Он нам заповедовал, за что и почему так пострадал. Что значат для нас Его мучения на кресте, смерть и воскресение. Почему Он был гоним, осмеян, предан, охаян и отвергнут толпой... Некоторые утверждают, что Он был просто не понят. В том и дело, что Он был понят, а именно потому и не принят, и поныне то же... Ибо если бы человечество последовало вдруг всем Его заповедям, Его учению, - оно должно было бы просто самоуничтожиться, разрушить ту тупиковую, техническую, бессмысленную, безбожную и "безверную" цивилизацию, которую с такими усилиями и жертвами строило, даже и не понимая, что эта дорога - в никуда...
А ведь Он предупредил нас, и мы поняли и сделали по-своему... - И растерялись. И вспомнили о Нем...
* "БОГ, ДУША И ВЕРА: ПОДСТУПЫ К ПРОБЛЕМЕ", опубликована в газете "Вечерний Воронеж" после смерти О.Сысоева Вернуться
