То, что суррогатное материнство появилось только сейчас, связано с тем, что технологически оно требует весьма высокого уровня развития медицины и органотерапии, отсутствовавшего еще несколько десятилетий — не говоря уже о столетиях — тому назад. Притом, что даже не все чисто медицинские последствия новой технологии ясны и сегодня, так что победный рапорт, которым у Гете сопровождалось появление на свет гомункулуса — "Прежнее детей прижитье для нас нелепость, сданная в архив" — явно преждевременен.
Однако острая — порой крайне острая — социальная потребность в изощренной технологии существовала отнюдь не сегодня, а несколько веков назад, в эпоху, лежащую между совсем уж темными веками и более или менее состоявшимся (по крайней мере в развитых странах Запада) утверждением демократического принципа смены власти. Эта эпоха, примерно охватывающая период с XIII по XIX век (то есть весьма немалая) характеризовалась не просто монархическим (СССР тоже в известном смысле был монархией) и даже не просто родственным (власть по родству передавалась много где) принципом организации власти, но принципом более или менее упорядоченным, предполагающим властное преемство по нисходящей линии. От отца к сыну, проще говоря.
Нарушение этого преемства — вполне возможное, ведь царственная чета может оказаться бездетной, наследник может преждевременно умереть — в обществе, устроенным по-средневековски, влечет за собой крайне неприятные последствия. Угасание династии — "Князей варяжских царствующей ветви // Последний я потомок. С мной вместе // Мой род умрет" — было великим несчастием для всей страны, ибо с большой долей вероятности порождало разрушительные войны и смуты. Угасание прямой ветви Капетингов в XIV веке повлекло за собой Столетнюю войну; угасание династии Валуа в веке XVI-м — не менее пагубные религиозные войны. Гибель династии Плантагенетов сотрясла Англию в XV веке, а Смутному времени Русь была обязана угасанию варяжской династии.
Все эти события были настолько печальны, что если предположить невероятное — суррогатное материнство было бы доступно (пускай только особо богатым и знатным особам) в Средние века, — то соблазн узаконить его и на уровне человеческих установлений, и на уровне религиозно-нравственном был бы очень велик.
Чтобы избежать пагубного шатания земли, и светские, и духовные власти, возможно, были бы готовы закрыть глаза на многие вопросы, которые бы возникли даже и при таком фантастическом допущении. Хотя бы на тот, что Богу виднее и если Ему не угодно благословить царственную чету рождением наследника, то будет ли таковым будущим помазанником Божьим плод суррогатной машинерии. В конце концов императорский Рим знал способ решения проблемы властного преемства путем усыновления, и что, казалось бы, проще возродить практику цезарей в христианских царствующих домах — но вот, не возродилась. Смуты при угасании правильной династии казались меньшим злом, нежели бесконечное продление династии путем простой адаптации.
Если в Средние века некоторыми вещами не могли бы поступиться даже и при прямой государственной нужде, к тому вроде бы склонявшей, то в XXI веке такой нужды, соблазняющей к применению закона, вроде бы и нет. Власть передается путем демократических выборов и уж точно не по мужской нисходящей линии, а собственность — на основе гражданских законов, не делающих различия между родным и правильно усыновленным ребенком. Кто заботится о наследнике, имеет все средства обрести такового, тем более, что риски неправильного развития, отпугивающие иных от детдомовцев, в той же мере присутствуют и при взращивании суррогатных детей.
Но странным образом фантастическое допущение, касающееся средневековых владетельных особ, ныне реализовалось на практике, причем преимущественно в специфической среде современной quasi-знати. Суррогатное усыновление практикуется в среде деятелей шоу-бизнеса — певцов, артистов, клоунов, в перьях и блестках подвизающихся на подмостках у всего мира, под каковым миром разумеется эстрада и телеэкран. Прежде такое публичное подвизание было отличительной чертой владетельных особ, место которых теперь заняли артисты. С одним только отличием. Кроме театральности и публичности бытия, свойственных знати прежних времен, та прежняя знать руководствовалась еще чувством долга и чести. Уж там волей или неволей, сознательно или по обычаю, но иначе было нельзя. Совсем без чувства долга властвование твое будет слишком коротко.
Фото derekGaveyСуррогатная знать сегодняшнего мира в этих устарелых чувствах нимало не нуждается. Она поет и пляшет без всякого дополнительного обременения. Но когда, что мозги, что сердце совершенно куриные, тщеславие зато фантастическое и никаким долгом, никакой честью все это не стесняется, то отчего же не ухватиться за новое изобретение? Это любопытно, это cool, это привлекает к нам дополнительное внимание публики, нам это не стоит ничего или почти ничего, все скорби, буде они возникнут, достанутся на долю суррогатной матери — что о ней думать? — так отчего же не обогатить вечную пляску на подмостках новым, доселе невиданным коленцем. Show must go on.
Смотрите также:
