Это случилось полтора года назад. Я ходила в театральную группу, мы ставили спектакль из наших историй — разных, настоящих, жизненных. Моя история была о том, как мама в детстве просила меня не звучать. Ругалась, если я громко пела или много говорила.
— Не звучи, у меня от тебя уже голова болит!
И в какой-то момент я обиделась, закрылась. Перестала петь, громко говорить, односложно отвечала.
История заканчивалась тем, что сейчас я снова ищу свой голос: хожу на вокал, пробую петь громче, пишу рассказы и повести, постепенно возвращаю себе право звучать. Мы много готовились, репетировали, подбирали костюмы. Наша режиссёр, Юля, показывала, как нужно говорить:
— Ты не бойся, как олененок! Выходи к зрителю ярче, громче! Ты как будто извиняешься за то, что стоишь на сцене!
«Что-то личное»
Канал о том, что важно для каждого из нас: о психологии и отношениях с ближними, о любви, о том, что эмоционально трогает и может поддержать в сложную минуту. О людях и для людей. Подпишитесь, чтобы быть в своей компании:
Я старалась. Выходила — ярче, громче, как могла. А ещё ходила на вокал, чтобы спеть свою песню сама. Для меня это был вызов — и одновременно проживание той самой детской истории.
За день до спектакля Юля спросила:
— Ну что у тебя с песней?
Я ответила:
— Всё хорошо, я её пою, тренируюсь на вокале.
— Ну давай, спой.
Я включила музыку и начала.
— Не-не, не пойдёт, — замахала Юля руками. — Ты не попадаешь в ритм, и немного фальшивишь, не хватает сил вытянуть. Не знаю... если ты завтра так будешь петь, лучше под фонограмму.
На финальной репетиции, в день спектакля, я снова включила песню. Дрожащим от волнения голосом старалась попасть в ноты.
— Нет, не пойдёт. У нас же спектакль, а не самодеятельность! — отрезала Юля, сидя в бигудях и маске. — Просто спой под фонограмму. Пусть голос певицы тебя поддерживает.
И меня накрыло. Я будто провалилась в ту самую девятилетнюю девочку, которой снова говорят: «Ты плохо поешь. Не звучи».
В слезах я выскочила из театра — за час до спектакля. Бродила вокруг, глядя, как солнце просвечивает сквозь нежные майские листья. Всё было размыто от слёз. Мне казалось, я больше не вернусь туда. Пусть они выступают без меня.
Но где-то внутри вдруг зашептал другой голос: «Подожди. Твоя история тоже важна. Ты не можешь подвести команду».
Я посмотрела на солнце, на птиц. Воробей скакал по веткам и самозабвенно чирикал свою песню. «Ведь и я могу!», — подумала я. И вдруг во мне поднялась волна злости: «Ах, под фонограмму? Ну хорошо. Я вам так спою под фонограмму, что её слышно не будет! Я своим голосом её заглушу!».
Я вытерла слёзы вместе с тушью и двинулась в гримерку. Накрасилась заново — и почувствовала, как решимость закипает во мне пузырьками, как шампанское.
Начался спектакль. Каждая из нас выступала в полную силу: Света дралась на шпагах со своей мамой, Ирина танцевала и рассказывала, как учится заново любить своё тело. А потом — я. Девочка, которой сказали: «Не звучи». Женщина, которой сказали то же самое.
Теплый зал, взгляды, аплодисменты и смех. Я делюсь своей историей и говорю в конце:
— И у меня есть мечта, что когда-нибудь я выйду на сцену и ка-а-ак зазвучу! И я верю, что она обязательно сбудется.
Я делаю пару шагов к кулисам, а потом вдруг останавливаюсь:
— Погодите, а чего ждать-то? Я уже на сцене! — все громко и тепло захлопали, заглушив мои слова:
— И сейчас я хочу спеть вам песню.
Включается музыка, та самая, до боли знакомая. Я начинаю петь — громко, со всей силы. Попадаю, не попадаю в ритм, мне неважно. Подключаются мои девчонки, команда, они подпевают, обнимают меня. Фонограммы почти не слышно — мой голос заглушает её.
После спектакля ко мне подходили знакомые: «Ты пела так мощно! Под фонограмму? Не может быть, её и не слышно было!»
После этой истории я полгода по-детски дулась на Юлю. А потом однажды взяла бумагу, ручку и написала ей письмо. Пока писала — вдруг поняла: она не моя мама.
У неё не было задачи прожить со мной мою детскую боль. Она — режиссер. Ей нужно было сделать спектакль хорошим, профессиональным. А я сама навесила на неё ожидания, что она станет моей поддерживающей мамой.
Как часто мы ждем от других того, что бы нам хотелось. Мы можем годами обижаться, дуться, ждать, что человек изменится, поймет, догадается. Но воздух и свет в отношениях появляются тогда, когда мы можем выдохнуть, простить и увидеть: человек ничего не должен. Он просто есть и звучит — как может.
