«Не могу любить врагов», часто слышу я от верующих людей. Да и сам о себе могу это сказать. С горечью и стыдом. Горечь и стыд — оттого, что прекрасно знаю: врагов любить надо. Это же прямые слова Христа:
Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любúте врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.
(Мф 5:43–48)
А дальше я начинаю размышлять. Что же получается? Господь дает Своим ученикам (а мы, современные христиане, тоже ведь Его ученики) заповедь о любви к врагам. Ее, эту заповедь, невозможно толковать в переносном смысле, здесь всё предельно четко и понятно. Любите, благословляйте, благотворите, молитесь. Если это невыполнимая заповедь, так зачем же Господь нам ее дал? А если выполнимая, то почему же у нас при всем желании не получается ее выполнять? Почему все попытки возлюбить тех, кто вызывает у нас ярость и отвращение, заканчиваются ничем?
На этот вопрос я постоянно слышал стандартный ответ: значит, плохо стараешься, недостаточно! Надо больше стараться, надо дольше молиться, надо понуждать себя, а ты мало понуждаешь! Разумеется, слышал такой ответ не только я, это в церковной среде звучит постоянно. Знаю случаи, когда люди начинали еще больше стараться, и кончалось это глубоким неврозом. Другие, убедившись, что, как ни старайся, ничего не получается, просто уходили из Церкви. Не хлопая дверью, а по-тихому. А кто-то, оставаясь в Церкви, просто смирялся со своей слабостью, воспринимал себя как ученика-двоечника, которого вечно будут держать в первом классе.
Читайте также:
«Люби ближнего твоего...» А кто он — мой ближний?
Между прочим, это ведь относится не только к заповеди о любви. С другими заповедями не легче. Например, ну никак не получается не надеяться на богатство, жить днем сегодняшним (уточню: богатство — это не только про деньги, это и таланты, способности, полезные навыки, профессионализм и так далее). Или заповедь о неосуждении. Или о половом воздержании (включая борьбу с соответствующими помыслами). Старается человек, исповедуется, пытается контролировать свои мысли и чувства, проходят годы, десятки лет — а воз и ныне там. Да, это касается не всех, но многих... подозреваю, даже большинства.
Самоощущение двоечника-неудачника было свойственно и мне, особенно в первые годы после воцерковления. И конечно, меня мучили вопросы. Как относиться к тому, что Бог призывает меня к совершенству, а у меня ничего не выходит? Это же не чепуха, не «пустяки, дело житейское»! Я исхожу из того, что если веровать всерьез, если считать Евангелие чем-то бóльшим, чем просто мудрая книга, то и жить надо по Евангелию. И то, что не получается, меня травмирует. Раз не получается, значит, я не приближаюсь ко Христу. Нарушаю данные в таинстве Крещения обеты. Или, если вспомнить выражение «христианин — это воин Христов», изменяю присяге.
Причем если у меня это было не в острой форме, то у многих в итоге возникала невротическая реакция. Что иногда приводило к совершенно очевидной душевной болезни.
Невроз — это тяжело, это больно, и потому наша психика интуитивно защищается. Самая распространенная линия защиты называется «уничижение паче гордости». То есть признать: да, я двоечник, я никогда не выучу таблицу умножения, не говоря уж об интегралах. Интегралы не для таких обывателей, как я, они для особо продвинутых. То есть для святых. А мы не святые, с нас спрос маленький. Чтобы Бог нас помиловал, достаточно не совершать совсем уж чудовищных грехов, то есть не убивать, не грабить, не насиловать. А все эти евангельские идеалы — возлюби врагов, не возжелай, будь как дети — не про нашу честь. Нам до святости как до Луны.
В чем, на мой взгляд, тут явная ошибка? В представлении, что «проходим духовное поприще» мы в одиночку, что Бог дал нам задание и, как строгий учитель, стоит сзади и смотрит в наши тетради, молча фиксирует ошибки, чтобы потом торжественно выставить двойку. На самом деле Церковь этому не учит, это попросту неверно. Духовная жизнь человека выстраивается на основе синергии, то есть совместного действия человека и Бога. Приведу аналогию: чтобы спастись, надо поднять камень весом в тонну. Но это же мне не под силу! Я могу поднять максимум пятьдесят килограммов! Да, но остальные девятьсот пятьдесят поднимет Господь. Только вот, чтобы он поднял, необходимо соблюдение двух условий. Во-первых, надо Его об этом попросить. Он ведь уважает нашу свободу и не действует насильно. Во-вторых, свои-то посильные пятьдесят килограммов поднять тоже надо.
Незачем стремиться собственными силами поднять тонну и впадать в невроз от невозможности этого сделать. Но не надо и отказываться вообще что-либо поднимать, поскольку на тонну у нас сил не хватает. «Всё или ничего» — очень распространенная и очень опасная ловушка.
Как же пройти между этими полюсами? Между неврозом и пофигизмом? Мне кажется, ответ — в слове «постепенность». Евангельский идеал на то и идеал, что задает вектор движения. И чем серьезнее хочешь достичь идеала, тем дальше сможешь дойти. Причем не сразу, а постепенно, медленно. Это дорога длиной в жизнь, причем не прямая, а очень и очень извилистая, с отступлениями, падениями. Ну или можно сравнить с винтовой лестницей, у которой высокие крутые ступени.
Что из этого следует? А то, что не надо себя обманывать, будто идеал достигается мгновенным и притом запредельным усилием воли. Наша воля не настолько тренированная, чтобы совершать такие рывки. Но не надо и внушать себе, что бесполезно стремиться, что идеал недостижим, что он как горизонт.
Идеал дан Богом, он недостижим одними лишь человеческими силами, но человек же не один. Есть старинная притча из патерика — о том, как после смерти человек спрашивает Бога, почему при жизни не видел явной помощи свыше. Бог в ответ показывает ему его жизнь — две цепочки следов на песке. «Видишь, в самых трудных обстоятельствах Я незримо был рядом с тобой!» И тут человек замечает, что в одном месте вместо двух цепочек тянется лишь одна. «Значит, здесь Ты мне не помогал, не был рядом со мной, Твоих следов здесь нет!» — обиженно говорит он. «Это мои следы, — отвечает Господь, — тут было такое трудное место, что ты бы никак не прошел, Мне пришлось нести тебя на руках».
Читайте также:
Как случилось, что Небесный Отец внушает некоторым из нас ужас? Божьи дети на грани нервного срыва
Вспоминается и момент из Евангелия, когда, услышав слова Христа о том, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божие, Его ученики недоумевают: Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? (Мф 19:25). И получают ответ: А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно (Мф 19:26).
Вернемся к теме о неспособности любить врагов. Когда, вдохновляемый евангельской заповедью, я пытался их возлюбить, я ведь пытался — что? Пытался искусственно сгенерировать в своей душе некие глубокие чувства, сопоставимые с любовью к родным людям. Позднее понял, что это неправильная цель. Все равно не получится.
В итоге решил для себя так: надо ставить достижимую цель. То есть не вдохновляться ненавистью, злостью. Постараться отнестись к своим врагам максимально спокойно, то есть понизить градус эмоций. Поступать по отношению к ним так, как того требуют заповеди. Не делать им зла, не проклинать и, более того, — помогать, если они попали в серьезную беду и у меня есть возможность им помочь. Не испытывая при этом к ним теплых чувств, но понимая, что так — надо, так — правильно. И это вполне реально, потому что здесь от меня требуются не чувства (которые возникают внутри самопроизвольно), а дела, которые в разумной мере выполнимы.
Далее, что тоже вполне достижимо, что требует отнюдь не запредельного волевого усилия — это молитва за врагов. Естественно, молиться за них не означает просить Бога, чтобы они, враги, и далее преуспевали в своих злодеяниях, чтобы все у них было разлюли-малина. В такой молитве надо настроиться на то, что твои враги — враги для тебя, но не для Бога. Даже если они сами Его ненавидят, Он-то их все равно любит. И поэтому просить нужно об их спасении, а значит — об их покаянии, о пробуждении спящей совести, об очищении загрязненного ума. Надо просить Бога, чтобы Он использовал все возможности, все зацепки для их духовного исцеления. Это и будет выполнением Христовой заповеди.
Вообще, давайте вспомним, что слово любовь, которое мы читаем в русском переводе Евангелия, в греческом оригинале звучит как агапе, и главный смысл этого слова не столько любовь как внутренние переживания, сколько дела любви, некие внешние действия. Агапе — это, проще говоря, деятельная любовь, дела милосердия. Именно к делам любви по отношению к врагам призывает нас Христос, а не к тому, чтобы испытывать к ним симпатию.
Но молиться нужно не только о врагах, а еще и о себе. То есть нужно просить Бога, чтобы Он помог тебе постепенно двигаться в сторону любви, причем любви к тем, с кем Он сводит тебя по жизни (иначе говоря, к ближним) и кого ты любишь недостаточно или неправильно. Неправильно — в том смысле, что любовь выходит слишком эгоистичной, не дотягивает до той, о какой писал апостол Павел в Первом послании к Коринфянам.
То есть фокусировка — на ближних. Чем сильнее и чище мы будем любить ближних, тем нам будет легче гасить в себе ненависть к дальним. И в любом случае нужно молиться о том, чтобы наши души оказались способны к подлинной любви. Как писал, обращаясь к Богу, блаженный Августин в своей «Исповеди»: «тесен дом души моей, чтобы Тебе войти туда: расширь его».
Перейдет ли когда-нибудь это отсутствие ненависти в любовь — лучше заранее не загадывать, это знает только Бог. Но я думаю, что обязательно перейдет, — если будет, куда переходить. Если дом души расширится и очистится от грязи. Потому что я трезво смотрю на себя и понимаю, что Бог пока не может даровать мне любовь ко всем гитлерам, чикатилам и прочим крокодилам — такая любовь в меня не вместится.
А уж думать, что вот прямо сейчас я обязан возлюбить злодеев, и если кишка тонка, то тем самым предаю Христа — это уж тем более глупо и вредно для души. Не надо стараться запрыгнуть с первой ступеньки лестницы сразу на последнюю. Разобьешься.
