НАДПРОПАСТЬ

Ужас (с. 16) — это край пропасти, за ним нет опоры. Дальше — либо падение, либо полёт.

Страх Божий нас спасает, он и есть наше крыло, опирающееся на воздух. Утрата этого истинного чувства влечет за собой другую форму страха — неведомого, непонятного, необьяснимого.

Кто терялся в тайге, тому знакомо чувство мгновенного вероломного опустошения. Подобное же ощущение происходит от предчувствия близящегося падения в пропасть.

Раньше жутким считалось выражение провалиться сквозь землю, потому что из ада нет пути наверх. Но ужас сегодня — это ещё и террор как стремление подчинить себе мир нагнетанием ложного страха, выработать хроническое чувство неуправляемой боязни.

А при этом постоянно приходит на ум, что у людей попросту есть потребность пугаться. Откуда бы это?

Испуг — это, наверное, следствие нашего несовершенства, или точнее сказать, последствие утраты совершенства. А потребность в испуге — это уже признак немощности, дряхлости и мнимой смерти, причиной которых является духовное истощение, ведущее к истинной смерти.

Испуг — защитная реакция, рефлекс на опасность, проявление инстинкта самосохранения. Одни просыпаются в испуге, другие — в лучах солнечного света.

И в то же время совершенно очевидно, что человечество испытывает ужас и как-то пытается его преодолеть. Но можем ли мы этот ужас познать?

Ужас — он тем и ужасен, что неописуем. Он, как и чудо, воспринимается интуитивным образом и зависит от степени развитости нашего творческого сознания. Чем оно более развито, тем величественней чудо. И наоборот, чем скуднее наше творческое сознание, тем отвратительнее ужас.

Есть еще кошмары, но они более очевидны.

В последние десятилетия ощущается тенденция — желание обратить ужасающее, шокирующее в пародию, посмеяться над ним. С этим как быть, как к этому относиться?

Можно предположить, что пародия — это нынешняя тенденция развития времени в пространстве. Все мельчает, всех сдувает, мы не успеваем вникнуть в суть происходящего и вынуждены прибегнуть к печальному суррогатоусвоению. Смех нынче так же поверхностен, как и вызывающий его юмор, словно зуд от гнуса. Здоровый смех — в здоровом теле, живущем радостью и весельем.

Эта проблема, кажется, коренится в сущности человека и человечества, а решение ее пытаются найти в области психологии, так или иначе затрагивая и искусство постмодерна, и фильмы ужасов и т. п.

Но ведь все ответы — в Боге. Он вездесущ, Он един, Он всеведущ. И нам нужно не разделение одного целого на множество составляющих, а — в обратном порядке — начало процесса восстановления разрушенного и утраченного целомудрия, замысленного Богом в изначальном человеке. Ведь все хорошее в истории сводится к тому, что человечество из века в век самоотверженно собирает и скрепляет осколки разбитого по неосторожности вселенского драгоценного сосуда.

Так что получается, что единственное спасение от ужаса — это сотериологическая вера, то есть вера не просто в необходимость и возможность спасения, а в то, что у нас есть Спаситель, Который дорогой ценой нас спас. А правда ли, что для того, чтобы спастись, нужно испытать ужас — перед бессмысленностью мира без Бога, перед неизбежностью собственной смерти? И ведь еще вопрос, чего человек больше страшится — своего исчезновения из мира или же потери контроля над реальностью?

Мне думается, что спасение от ужаса заложено в понятии о всеобщем спасении человечества.

Помыл руки — кушай на здоровье, как это принято в детском саду. То есть, если соблюдаешь правила безопасности, то живешь без опаски, а соответственно и без ужасов. Наверное, их можно избежать, но это немыслимая степень бдительности для человека. Значит, в большинстве своем нам не избежать ужасаний. А если не удается избежать, значит, надо принять безропотно. Важно, что спасение еще более неизбежно.

В нашем внутреннем проекторе изначально заряжена чистая копия бытия, но от небрежного хранения и недобросовестного употребления она портится со временем, и перед нами предстает искаженная картина. В конечном счете вместо фильма со счастливым концом мы видим ужасающую дергающуюся проекцию, вызывающую раздражение, мозготрясение и интоксикацию.

Я знаком с несколькими людьми, которые пережили ужас в далеком детстве, и теперь без всяких сомнений живут только с Богом и только в Боге, и Бог в них, и Бог с ними.

* * *

Матушка Кира из Гонконга (с. 38) порадовала своей безмятежной решительностью, удивила информацией о подпольном Православии среди китайцев, успокоила размеренностью мысли.

«Без надежды на худшее». Владимир Легойда (с. 8) прав, «узаконенное» злорадство — это ужасная зараза нашего времени, какой-то адский ершик для чесания нечесуемого.

Упоминающийся атеистический ужас недавних времен действительно отрезвляет и возвращает к мыслям о надежде на лучшее. Я отчетливо помню эти серые унылые времена, несмотря на то что был молод и более восприимчив к маленьким жизненным радостям. Видимо, действительно наступили времена быть реалистами. Темной ночью Луна видится плоской потому, что на фоне черного неба видна только светлая сторона. Быть только пессимистом — значит быть утерянным для жизни. Для обьемности необходимо быть еще и оптимистом. У меня не было проблем, связаных с гонениями на веру, но от этого я ничуть не меньше ощущал себя загнанным. Наша жизнь равноправно лежит в области прошлого, настоящего и будущего, но всему свое время, и каждый из этих периодов мудро расположен в пространстве, а оттого и своевременен.

Мода на ужасы (с. 16) — это само по себе ужасно, хотя здесь утешает недолговечность всякой модности.

В одном эпизоде статьи меня охватил восторг совпадения: «…Как говорил святитель Филарет, митрополит Московский, “творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездной Божией бесконечности и над бездной собственного ничтожества”».

Я вспомнил знакомые строки:

Посмотри, как узки

через черные канавы.

Опять же, если мы научимся вдумчиво высмеивать ужасы, то обретем долгожданную полноту покоя. Не знаю, смог ли бы я дотронуться до черта со сковородкой, но ради смеха попросил бы его испечь блюдо мексиканской кухни.

Страх Божий — это еще и страх потерять связь с Богом.

Кинематограф страха (с. 24) — это по всей видимости иллюзия страха. А всякий иллюзион предполагает какие-нибудь фокусы. А фокусы — это ловкость рук и никакого мошенничества. Значит, без обмана. И значит, само собой, без лукавого. А значит, с Богом. Иначе опять пустота.

Поэтому ужасно все, в чем нет Бога.

Не удержусь и скажу, что продюсерское кино можно было бы назвать пародией на кино, если бы оно способно было насмешить. Видимо, призвание продюсерского кино в том, чтобы напугать зрителя. Это у продюсеров получается намного чаще. Даешь терапевтическое кино!

Дети минут (с. 52) — это секунды, то есть мгновенья. А минуты — дети часов, как часы — дети времени, как время — дитя вечности, как вечность — детище Господа.

Цой — мощный в своей цельности человек. Его тексты ясны и просты. Я поддерживаю размах Марины Андреевны, когда она говорит о текстах Виктора в масштабах всемирной культуры. Это достойно того. И это уже определено нашей историей. В данном случае нет нужды прибедняться, Виктор — вполне подходящий пример возможности человека нашего времени приблизиться к состоянию совершенства. Со временем мы удостоимся более убедительных примеров.

Я видел сон про Виктора Цоя, он действительно с нами, но только далеко в пределах видимости. А в пределах слышимости по-прежнему близок. Потому что, как точно пишет Марина Андреевна, он «лаконичен», и речь идет не просто о лаконичности, а о «художественной лаконичности», имеющей древнейшие истоки.

В этом номере несколько раз употребляется эпитет художественный; может, в этом и есть панацея от ужаса. Творец и художник близки по родству духа, значит, спасение хотя бы отчасти лежит в области творчества, где главенствует особый воздух необязательного созидания и где, хочешь не хочешь, но сам восторженно запоешь.

Письма о любви (с. 4). Писать о любви — это счастье иметь такой высокий позыв. Вот уж действительно, тема любви — это песнь всех песен. Любовь облагораживает и открывает невиданную красоту во всем — и в людях, и вне людей. Письма ценны тем, что это хроники дней. Они не выдуманы, они документальны. Это метафизическая машина времени, да еще с perpetuum mobile в придачу.

Одно слово — ЛЮБОВЬ, и больше ничего не надо. В нем есть все, в нем корень вселенской жизни. Бери это все — или сколько можешь. Правильно битлы спели в своем письме к человечеству — All You Need Is Love!

Краткая история творения (с. 28) вполне закономерно проистекает из темы любви с упоминанием слов апостола Иоанна о Боге: «…Он прежде возлюбил нас». Вот и вся краткая история творения, казалось бы.

Спасибо Сергею Худиеву за призыв к вечной радости. К стыду своему, не помню, где прочел долгожданный ответ на вопрос о смысле жизни, но там было упомянуто высказывание старца, которое гласило, что смысл жизни заключается в блаженстве. Наверное, вечная радость и есть блаженство. А кто блажен, тот уже вступил в жизнь вечную.

Почему-то «Божественная комедия» у нас легко прижилась, а Божественная драма — не очень. Популярность в вещественном мире — это показатель уровня зарядки нашей духовной батарейки.

И вновь — мысль о том, что творчество поможет нам спастись; в нем по сути все делается из ничего, как и полагается с начала времен. Господь сотворил нас не по необходимости, но по образу и подобию Своему. А нас ничем не обязал, тем самым предоставив истинную свободу, зная, что душа не предаст своего Создателя и всегда будет стремиться к Нему.

Слава Богу за то, что он претворяет зло в добро, иначе пришлось бы придумывать неологическое значение слова ужас. Как говорится, ужас — это не то слово!

Счастливый страдалец (с. 34). Здесь мне, конечно, просто плакать хотелось. Вообще в ходе чтения сотого выпуска «Фомы» во мне созрели два желания, первое — познать любовь во всей ее значимости, второе — почувствовать себя счастливым страдальцем. Но теперь понимаю, что это неразрывные вещи, и вполне достаточно обойтись чем-то одним. Радует то, что это вполне доступно.

P. S. Чувствую себя ужасно неловко, мысленно прыгая от одной статьи к другой и выщипывая у авторов по кусочку из общего смысла, но пусть это будет своеобразной беззвучной кодой «Фомы».

Слава Богу за все!