МЫ - ЗАЛОЖНИКИ

…«Отмашка» на слова святого князя Владимира «веселие Руси есть пити» уже не работает. Равноапостольный князь говорит о веселии. А какое уж тут веселие... Наверное, все слышали под окнами дикие пьяные вопли, к которым в последнее время все чаще присоединяются нежные девичьи голоса. Децибелов много, сквернословия даже с избытком, а вот веселия что-то не слышно. А раньше за праздничным столом пели прекрасные песни...
По данным Минздрава на 2004 г. (более поздней статистики, кажется, нет), в стране около двух миллионов больных алкогольными психозами. И это только те, кто зафиксирован, то есть в реальности их значительно больше. И это не привычное пьянство, а зеленые чертики, розовые слоны и прочие несимпатичные явления, это голоса, повелевающие творить ужасное, так что попадется под руку что-нибудь тяжелое — и готово, а нет — так и в окно можно сигануть или дом поджечь. Не радует и статистика бытовых убийств; их много, и число их увеличивается, — а ведь они почти исключительно совершаются по пьяному делу.
Когда в одной деревне местный алкоголик на Троицын день возжелал убить двоих людей на церковном дворе (не удалось по милости Божией: один из них нечувственно ощутил приближение опасности и уклонился от занесенного сзади топора), прибежавшая сожительница преступника стала его активно защищать: «Он когда не пьяный, добрый».
Существует в расхожем языке множество синонимов пьянства и состояния опьянения. Перечислять их нет нужды. Но, кажется, выпало из обихода степенное и укоризненное глаза-то залил. Интересно, почему? Неужели состояние помрачения считается уже чем-то нормальным?
Давайте посмотрим правде в глаза: среди людей, просто пьющих или пьющих с экстраординарными последствиями, очень много потомственных, наследственных алкоголиков. А им много не нужно: один глоток — и человек над собой не властен. Только кто у нас одним-то глотком обходится? Случаи наследственного алкоголизма умножаются от поколения к поколению, и лавинообразно умножаются, когда пьют женщины. А они пьют. И какая там демография...
Нелишне будет вспомнить и о том, что в районах контактного проживания православных и мусульман православные девушки все чаще выходят замуж за мусульман, принимая при этом ислам: мусульмане не пьют, а на пьяниц-мужей эти девушки нагляделись. Легче всего их осудить, да и повод серьезный: как-никак, отступничество от Православия. Но может быть, уместно вспомнить слова Христа про ответственность, падающую на тех, кто способствует соблазнению малых сих (см. Мф 18:6; Мк 9:42)? И спрашивается, кто должен стать объектом миссии: эти отступницы или окружающие их отцы, братья, ровесники и друзья, сумевшие внушить им непреодолимый ужас?
Поздно нам говорить о культуре винопития; потомственного алкоголика никакая культура не спасет. Нечего кивать на пример других народов: на то они и другие. Чем воспевать красоту грузинского застолья (действительно вещь великолепная, с чередой тостов, в которых явственно проглядывают древние молитвы), давайте уж лучше вспомним о наших северных народах, которых водка буквально выкосила. В свое время советская печать гневно обличала угнетателей-капиталистов, запрещавших продажу алкоголя, например, кафрам в Южной Африке, но именно благодаря этому угнетению кафры и выжили.
Обидно, конечно. Но уж коль скоро мы говорим о народном здоровье, о проблемах демографии, то давайте говорить серьезно. И давайте вспомним, что многие из новомучеников до революции основывали общества трезвости, считая это делом Церкви, и причем делом первостепенной важности. А сейчас проповедь о вреде пьянства стала редкой гостьей на наших амвонах. Получается, что гораздо сподручнее обличать дамские брюки, так как они к собственному батюшкиному житью-бытью никакого отношения не имеют...
«Так что же получается? — слышатся голоса. — Мы что, протестанты какие, чтоб не пить?» Да нет, не протестанты. И нет в Православии запрета на вино, но только тогда, когда оно веселит сердце человека (Пс 103:15) или в малом количестве укрепляет здоровье (1 Тим 5:23). Однако же Писание предостерегает: вино глумливо (Притч 20:1); не будь между упивающимися вином (Притч 23:20), не следует засиживаться за вином (Притч 23:30) и даже не смотри на вино (Притч 20:31), хотя в Притч 31:6 говорится: дайте вина огорченному душой — это, наверное, кому как полезно. Пророк Исаия уподобляет вино сильному и коварному врагу, побеждающему людей. В книге пророка Даниила вино — главный атрибут нечестивых языческих пиршеств. Итог этой теме подводит апостол Павел: не упивайтесь вином, от которого бывает распутство, но исполняйтесь Духом (Еф 5:18). В церковнославянском тексте здесь стоит слово блуд, а это в языке Писания — символ богоотступничества.
И прошу отметить — это все говорится о вине; никакие более крепкие напитки в Писании просто не упоминаются.
Этот далеко не полный обзор позволяет увидеть, что Священное Писание взывает к нашей рассудительности, которую православные и должны проявить. Однако пресловутое «нужно знать свою меру» здесь ни при чем; знала я среди погибших от пьянства (у каждого из нас, увы, есть список таких погибших, и если не на бумаге, то в душе) и тех, кто сверзался в могилу, неукоснительно эту меру соблюдая, и «теоретиков», рассуждавших о разных сортах зелья, о разных закусках и т. д. (очень похоже на изобретателей систем выигрыша в рулетку).
О причинах пьянства говорилось много, подробно и убедительно. Не повторяя множество умных построений, хочу привести один-единственный текст: молитву о пьянице святого праведного Иоанна Кронштадтского:
Господи, призри милостивно на раба Твоего, прельщеннаго лестию чрева и плотскаго веселия, даруй ему познать сладость воздержания и поста и проистекающих от него плодов Духа.
Нелишне вспомнить, что церковнославянская лесть означает ложь, и тем самым Кронштадтский пастырь очень точно указывает механизм пьянства: ложное животное стремление к утешению, к «поднятию настроения». А ложь — она известно от кого. А Утешитель наш — Дух Святой. Поэтому, в самом общем виде, можно сказать, что пьют те, кто не может или не умеет искать духовного утешения. Совсем уж стирать их в порошок презрением не годится: «ты меня уважаешь?» — это вопль истерзанной, заблудившейся, замученной души, которая плачет о своем утраченном христианском достоинстве. Тем не менее врачуется пагубная страсть именно Духом Святым.
Но для поддавшихся пороку пьянства выбраться на путь духовного исправления чрезвычайно непросто; недаром народная мудрость гласит: пьяного молитва до Бога не доходит. И недаром Церковь предлагает нам не столько молитвы пьющих, сколько молитвы за пьющих.
Так, может быть, будем молиться о них (очень удобно также возлагать этот нелегкий труд на священников), о тех, которые совсем уж пропащие, и жить себе потихоньку, поскольку мы-то в порядке? По-моему, сейчас человек, потребляющий алкоголь только по праздникам, уже твердо считается непьющим. Правда, праздников у нас сильно много; известный журналист подсчитал, что средний россиянин работает 100 дней в году. Но в любом случае давайте подумаем: такой ли уж непроницаемой стеной отделены мы, хорошие, порядочные и «даже» верующие, от тех, кто стоит на пути погибели?
В том-то все и дело, что совсем даже не отделены, так что впору вводить термин пассивный алкоголизм, как существует понятие пассивного курения. Но здесь дело не в том, что мы дышим перегаром, а в том, что мы живем по бытовым правилам, определяемым алкоголиками. Мысль о том, что отдыхать можно без пьянства, уже мало кому приходит в голову. Выпивкой сопровождаются деловые встречи, командировки, отдых на природе, свидания влюбленных и спортивные занятия — а все это, казалось бы, вещи, просто несовместимые с алкогольной стимуляцией. А «модное» купание в проруби на Крещение сопровождается таким массовым потреблением крепких спиртных напитков, что страшно становится. Наверное, пора сказать, что это увлечение с Православием мало связано (конечно, повод — христианский праздник, а как Церковь боролась с разгулом языческих оргий на Ивана Купалу — забыто?).
Нынешнее бытование человечества бок о бок с террористами выявило одну слабость, расцветающую в падшем мире, когда он становится толерантным. Речь идет о пресловутом синдроме заложника, когда захваченные начинают вживаться в ход мысли тех, кто их захватил, понимать, восхвалять, и даже вполне искренне любить и сугубо искренне требовать от мировой общественности, чтобы требования злодеев были удовлетворены. В этом смысле мы практически все — заложники алкоголизма; мы готовы осуждать всех и все, но только не пьяниц, потому что это страшно, ибо мировая закулиса до нас не доберется, а безумец с топором — в любую минуту. И дело ведь не в том, чтобы обличать в лицо невменяемого человека, ибо это бессмысленно и действительно опасно, тем более что своего рода чуткость у пьяных обострена, неприязнь они ощущают — и реагируют на нее сугубо агрессивно, а в том, чтобы запретить себе оправдание пьянства, заместив его молитвенным состраданием к жертвам зеленого змия.
Давно пора, потому что непьющим стало жить затруднительно. Пойти в гости и не пить — мука мученическая: застыдят, засмеют, обвинят в том, что праздник-де испортил, а в обществе менее культурном могут и побить. Вот и получается, что мы вынуждены либо отказаться от общения (что, в конце концов, обидно), либо «отдыхать» по правилам, навязанным нам пьяницами.
Посещение мест мирного отдыха (парков и т. д.) также чревато тем, что можно на уединенной аллее нарваться на такую компанию, что и не уцелеешь; это не говоря о том, что вопящие, шатающиеся, ко всем пристающие или уже лежащие фигуры обильно декорируют садовую перспективу, архитектура которой такого украшения отнюдь не предусматривает.
А как с работой? Уже понятно, что из интенсивной рабочей жизни выпадают дни перед праздниками и дни после праздников. Понятно также, что «деловые переговоры», проводимые за бутылкой, сильно проигрывают именно в своем деловом компоненте. Но пагубнее всего, наверное, то, что у алкоголиков своя иерархия ценностей и стратегий поведения (Если я чего решил — выпью обязательно, по Высоцкому), и мы бьемся в сетях этой стратегии. Для пьющего человека деловая договоренность — ничто, если она препятствует выпивке. Обещания, даваемые коллегам и семье — звук пустой, если на жизненном горизонте маячит бутылка. Вот и получается, что всех нас втягивают в эту липкую паутину необязательности, неопределенности сроков сдачи работы и нарушений тех сроков, которые вроде бы даже определены. О качестве работы можно умолчать вопреки абсолютно лживой — и отцом лжи внушенной — поговорке мастерство не пропьешь: именно мастерство пропивается совершенно нечувствительным для бывшего мастера образом, так что он искренне обижается на то, что результаты его трудов встречаются непониманием — и ищет утешения в бутылке.
И тут вновь проявляется синдром заложника: мы не только невольно втягиваемся в систему нарушений обязательств, но и сами по себе потихоньку привыкаем пренебрегать обязанностями, уговаривая себя, что-де на общем фоне этого все равно никто не заметит. Еще как заметят — и наша повреждаемая душа, и сотворивший нас Господь. Да и люди кругом не такие уж глупые. И вот идет молва: а че православные? такие же, как и все мы прочие, ничуть не более обязательные, и так же плюют на свои обещания. Такой вот апостолат мирян.
Только не надо принимать резолюции, публиковать обращения и устраивать собрания. Молитва — дело тихое. И покаяние тоже.
К сожалению, не могу промолчать о том, что необходимо несчастным алкоголикам, кроме нашего понимания (понимания не стремлений опохмелиться, а пагубности ситуации), кроме наших молитв. Все методы лечения алкоголизма (в особенности женского) оказываются недействительными, если не соблюдается одно жесткое условие: полная пожизненная абстиненция не только для больного, но и для окружающих. Вот оно, место для христианского подвига! В доме, где живет алкоголик, пусть даже отрекшийся от этой пагубы и прошедший курс лечения, просто не должно быть винной посуды. Так что лучше давайте расстанемся с распрекрасными фужерами, будь они хоть Фаберже. Пить при «завязавшем» — хоть дома, хоть в гостях — это просто садизм. Все разговоры о «постепенном» и «частичном» бросании пить — такой же абсурд, как, скажем, идея, что искренне покаявшаяся блудница, укрывшаяся в монастыре, может время от времени посещать злачные места.
Такая позиция требует не только выдержки и воли, но и совершенно творческого подхода к бытовым вещам: как принимать гостей, чтобы все не завяли от тоски, коль скоро нам для хорошего настроения обязательно нужна алкогольная стимуляция? А вот так: придумать и воплотить в жизнь иные формы досуга, нежели пьяное застолье. А для этого нужно и мозгами пошевелить, и как-то расширить мир своих знаний и представлений. Я вот думаю: в состоянии ли мы играть в «салонные игры», которыми развлекались и образованные люди, и даже предмет общей насмешки — провинциальные барышни и мелкие чиновники? Просто так — вряд ли; значит, хорошо бы подучиться. И елку для детей когда-то устраивали родители и их друзья (принято было собирать на нее детей всех родных и близких), и в голову никому не могло прийти, что просвещенные потомки будут нанимать пьяного актера в гриме Деда Мороза, ожидать его опять-таки за бутылкой, выпивать с ним и ограничивать праздник для томящегося ребенка нелепым экзаменом, который устраивает ему этот сомнительный персонаж, и вручением предметов, праздничность которых определяется их стоимостью.
Так что при достаточном — и трезвом — понимании ситуации скучать не приходится. А если подумать, что цена такой «аскезы» — нормальная жизнь семьи и спасение души, то цена эта представляется не слишком высокой. Во всяком случае, посильной.
Бог не дает крест не по силам.