Этот материал со стихами монаха Лазаря (Виктора Васильевича Афанасьева) в рубрику "Строфы" мы готовили еще зимой, опубликован он был в свежем мартовском номере "Фомы". А уже 5 марта в Москве на 83 году жизни выдающийся исследователь русской поэзии, литературовед, поэт и церковный историк скончался.
Царство Небесное новопреставленному монаху Лазарю. В субботу 7 марта он будет погребен на монастырском кладбище Введенской Оптиной пустыни.
...Это случилось в старом здании МГУ, там, где сейчас возрожденный храм святой мученицы Татианы, — в первый послевоенный год, перед началом публичных поэтических чтений. Автор знаменитого стихотворения «Мое поколение», израненный на фронтах поэт Семен Гудзенко, решил перед выходом на сцену — проверить, все ли желающие попасть на вечер сумели это сделать. В вестибюле он увидел подростка, который упрашивал билетершу разрешить ему войти в зал (видимо, у парня не было денег на входной билет).
Гудзенко быстро нашел слова: «Пропустите его, это… поэт». И мальчика пропустили. В тот же год в «Пионерской правде» состоялась первая публикация стихотворений Виктора Афанасьева — будущего литературоведа и биографа поэтов пушкинской эпохи.
Этому рвущемуся к стихам подростку, не получившему систематического образования, еще предстояло стать исследователем русской литературы, просветителем, православным детским писателем, наконец, историком русского монашества и — Свято-Введенской Оптиной пустыни, — где в самом конце века он примет постриг под именем Лазаря.
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Линия судьбы отца Лазаря — причудлива и промыслительна. Как рассказал мне один его нынешний постоянный собеседник (с устными размышлениями о. Лазаря о литературе и поэтах я знакомился в журнале «Лампада»), — именно война и сделала Виктора Афанасьева филологом. Представьте, что уже с двенадцати лет Виктор работал помощником библиотекаря в Ленинке. Он выкладывал на тележку подвального конвейера Дома Пашкова заказанные книги, которые успевал пролистывать под звуки бомбежки.
А стихи отец Лазарь писал всю жизнь, так, как иные люди пишут дневник. Пишет он и сейчас, живя на окраине Сергиева Посада, в деревенском доме с печным отоплением.
В сегодняшних «Строфах» — выборка из сочинений только одного года, позапрошлого.
По некоторым из них вы поймете, что монах Лазарь — хворает, что глаза и ноги ему нынче почти не помощники. Давайте помолимся о его здравии и бережно приобщимся к его счастливому, целительному покою.
Предначальное
Так я сжился с речью стихотворной,
Что не мыслю жизни без неё, –
Мне она и в светлый день и в чёрный
Отдаёт дыхание своё.
Где б ни пролегли мои дороги,
Стих мой утвердился на одном, –
Это размышления о Боге,
О Его присутствии во всём.
Веру, счастье, красоту, боренье
С натиском жестоких духов зла
Пусть вместят мои стихотворенья,
Чтобы в них душа моя жила.
* * *
Утро настало. В церкви звонят…
Звуки, кружась, полетели, –
Люди на Божию службу спешат, –
А я лежу на постели.
Послан мне, грешнику, тяжкий недуг,
Ноги лишились хожденья, –
Не выпускаю я четок из рук…
Грустно мое пробужденье.
Матушка Церковь! Роптать не могу,
Всё по грехам получаю, –
Но по тебе я, скажу – не солгу,
Матушка, сильно скучаю.
В Церкви душа пребывает моя,
Здесь хорошо ей молиться…
Хор возглашает, звучит ектенья,
Дым над кадилом струится…
Всех нас единым покровом храня,
Помнишь ты, матушка, и про меня.
Освещенное солнцем окно
Это было ужасно давно, –
Я проснулся в своей колыбели,
Небеса голубые глядели
В освещенное солнцем окно.
Облаков золотое руно
Улыбалось мне с лаской нездешней, –
Лился день удивительный, вешний
В освещенное солнцем окно.
С небом, с светом мы были одно,
Я не знал, что я что-то другое, –
И глядел в неотмирном покое
В освещенное солнцем окно.
В Кузьминках в 1944 году
Здесь роговая музыка звучала
Средь плавающей на пруду листвы,
Покачивались лодки у причала,
Где мирно спали каменные львы.
А ныне в парке тихо и пустынно,
Хотя деревья те же здесь растут,
И те же кони клодтовские стынут,
И отражает их всё тот же пруд.
Осенним золотом покрыт горбатый мостик;
Сорок четвертый – мне тринадцать лет…
Я из Москвы приехал к другу в гости,
Которого теперь на свете нет.
В аллеях, возле кованой ограды,
Дышали мы поэзией былой…
А на фронтах еще рвались снаряды, –
Парад победы прогремит весной.
* * *
На волю Божью, всё на волю Божью, –
Велит ли Он идти по бездорожью,
Попустит ли болезнь, печаль и нищету,
Когда, казалось бы, и жить невмоготу, –
Проси ослабы, но живи в смиренье, –
Жива душа в твоем телесном бренье,
И разу одного вздохнуть бы ты не мог,
Когда б тебе не дал дыханья Бог…
Иди по жизни как по бездорожью,
Всё отдавая – всё на волю Божью.
* * *
Вот и осень. Прощаюсь я с вами, цветы,
Неуютно в саду, всё дожди, холода,
А без вашей как буду я жить красоты
Среди снега, мороза, метелей и льда?
Аскетичен, суров нашей Родины нрав.
Как пустынница неприхотлива зима
И зовёт, чтоб, духовные силы собрав,
Мы часовнями сделали наши дома,
Чтобы благоухали молитвы цветы,
Чтоб молился о Родине каждый из нас,
Ведь ни в нас, ни в садах нет иной красоты,
Кроме той, что нам Бог в утешение даст.
* * *
Всё растет и зреет – благодать!
Радует нам душу мир зелёный, –
Сколько яблок! Листьев не видать,
Кажется, что рухнет ствол наклонный!
Бабочки порхают… тишина.
Дорогие, добрые минуты!
Можно позабыть, что времена
Наступают сатанински люты…
Но сейчас – отраден каждый вздох, –
Рай при жизни дышит в человеке, –
Не природа говорит, а Бог,
Что покой неистребим вовеки.
* * *
Хорошо нам не там, где железо куют,
А где тихий и скромный келейный уют,
Не в толпе, где кричат и торговля кипит,
А где мiр человека покоем покрыт,
Где лампада горит перед ликом святым,
И с молитвой стоит человек перед ним,
Просит дать ему силы грехи побороть,
И ему с состраданьем внимает Господь.
Хорошо, если кто, пребывая в мольбе,
Эту келью с иконою носит в себе –
И Господь с ним везде, и всегда тишина,
Будь хоть буря кругом или даже война.
