Бог сердится? Христианский взгляд на катастрофы
В разговорах о происхождении зла, о его причинах и смысле, часто сквозит что-то неприятное, режущее нравственный слух. Наверное, потому, что с одной стороны здесь стоит реальная человеческая боль и горе, а с другой — холодное рассудочное построение, непричастное к этой боли и лишь спокойно раскладывающее ее на составляющие компоненты, как бы говоря: «Вот видишь — все сходится. По-другому и быть не могло». Но вряд ли страдающему от зла человеку станет легче от подобных объяснений.
Плач воевавшего старца
К 9 маю 2011 года в «Фоме» мы публиковали рассказ Александра Недоступа, врача много лет лечившего архимандрита Кирилла.
Свекровь моей мечты
Мы приглянулись друг другу с первой улыбки. Посмотрели друг на друга и улыбнулись. Она сразу поняла, что ее подросший вундеркинд и дальше будет хорошо присмотрен.
Идеальная свекровь, как известно, помогает материально и при этом не учит жить. Моя помогала втихаря от обоих мужей, своего и моего. Уж она-то понимала, каково жить с ее сыночком. В редчайших наших с ним ссорах она бывала на моей стороне.
ИНОЕ НЕБО. Книга о настоящем
Лозунг под названием книги уже звучит провокационно: «Все пути ведут в Сибирь!» Сразу вспоминаются хрестоматийные каторжники, гремящие кандалами по Владимирке…
Но в том и состоит задача авторов — с первых строк разбить читательские стереотипы о Сибири как о месте, где «даже черти не живут». Восхитительно оформленная книга — журнал (книга — по форме издания, журнал — по системе подачи материала) рассказывает о сибирской жизни в самых неожиданных ее проявлениях.
ПИСЬМА О РАДОСТИ
До определенного времени моя инвалидность не сильно заботила меня. То, что я был «прикован» к инвалидной коляске, не мешало мне учиться в обычной школе, быть отличником, активным, общительным человеком, хотя и замечающим, насколько мир здоровых людей далек от моего.
Выполнить должное. Поэзия Виктора Куллэ
Поэты читают по-разному. Когда я впервые увидел, как произносит свои стихи Виктор Куллэ, то позабыть это действо уже не смог: держа одну руку на горле, словно страдая от произносимого, словно бы ныряя с головой или выходя к барьеру, — читал этот — почти пятидесятилетний сегодня — стихотворец свое сокровенное. Помню, тогда я подумал: а ведь стихи — главное, если не единственное, что может предъявить поэт миру и Богу.
ДИАЛОГ С ИСТОРИЕЙ
Путешествуя ли по выставке братьев Ткачевых или просто листая альбом с репродукциями их картин, как будто шаг за шагом проходишь, проживаешь непростую историю своей страны. Историю, осмысленную художниками через человеческие лица. И при всей своей собирательности образы тех, кто изображен ими на полотнах, конкретны и узнаваемы.
Михаил Булгаков: писатель, который не заслужил покоя
Михаил Булгаков (1891–1940) не дожил двух месяцев до своего сорокадевятилетнего юбилея. Юбилея — потому что сорок девять — семь отрезков по семь лет. Каждый из них обладает определенной законченностью, и по ним можно судить о том, как распорядился человек тем даром, который Пушкин в минуту уныния назвал напрасным и случайным.
Библиография. «Фома» №5(97) – май 2011
Илья Любимов. В чем правда Экклезиаста? Разговор в гримерке о жизни и ролях
Чудеса массового поражения
Как христианину относиться к чуду. Это проблема глобальная, а из нее уже вытекает проблема частная: как верующему автору следует писать о чудесах…
Воин Христов. История одного монаха
Иеродиакон Прохор (Андрейчук) решил стать монахом в совсем юном возрасте — ему не было и 16 лет, судьба привела его в Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, единственную обитель, которая не закрывалась в советские годы…
Илья Любимов. В чем правда Экклезиаста?
Огромное окно гримерной Ильи Любимова выходит на Москву-реку. Ровно напротив, на другом берегу — Москва-Сити. Вместе с ним в гримерке прописаны Евгений Цыганов и Томас Моцкус, все трое — артисты прекрасного театра «Мастерская Петра Фоменко». Под потолком на леске развешены солнцезащитные очки, чуть ниже болтается связка плюшевых котов — подарки поклонниц. У окна — там-тамы и пыльный шлем, на столе ноутбук, под наклейками на крышке виден знак надкусанного яблока. Разговор зашел о книгах, Илья лезет в тумбочку и вытаскивает жизнеописание архимандрита Павла (Груздева) — увесистый том, испещренный закладками. Другие любимые авторы — Иоанн (Крестьянкин), Феофан Затворник, Паисий Святогорец… Говорить о них Илья может часами.