Александр Красоткин
Родился в 1970 году в Рыбинске. Окончил Военный институт иностранных языков по специальности «журналистика и иностранные языки». С 2000 года занимается художественной фотографией. Неоднократно участвовал в фотовыставках и публиковался в периодических изданиях, в том числе в «Фоме» (№ 8, 2005; №1, 2012). Работает в различных жанрах, в последнее время — отдавая предпочтение классической черно-белой и пикториальной фотографии. Работы автора хранятся в музеях и частных собраниях в России и за рубежом. Член Союза фотохудожников России. Живет и работает в Москве.
— Когда Вы делаете снимок — думаете ли в этот момент о возможной реакции зрителя?
— Нет. Ни в момент съемки, ни после я о зрительском восприятии не думаю. Я сконцентрирован прежде всего на реализиции поставленной перед собой художественной задачи. Разработка творческого замысла — самое главное и самое сложное, но без этого нет искусства.
— У Вас довольно много портретов, жанровых снимков. А каких людей Вам самому интереснее фотографировать?
— Непростой вопрос. Непростой, потому что в обычной жизни мы соприкасаемся со множеством людей, но не все могут быть в равной степени интересными для художника. Мне интересны конкретные люди с точки зрения соответствия их определенному образу, сложившемуся у меня после прочитанного в литературе, прослушанного в музыке, просмотренного в классическом кино. В последнее время я совершенно перестал выходить на «свободную охоту», предпочитая готовить хорошую фотографию заранее. Как я уже сказал, в этом процессе очень много «домашней работы». Фотография — это лишь ее завершающая стадия. Без познания, или по меньшей мере четкого угадывания внутреннего мира человека, не получится хорошего портрета. Иногда достаточно угадать в нем только одну ноту, и рождается произведение. Все как в музыке…
— Бывает ли у Вас чувство неловкости, когда приходится снимать незнакомых людей?
— Бывает, конечно. Но я, как правило, стараюсь спрашивать разрешения на съемку. Впрочем, было у меня немало случаев, когда я снимал без разрешения, и честно скажу: в противном случае не было бы очень многих хороших фотографий, которыми я в истинном смысле горжусь. Главное — такт, чистота помыслов и открытость к людям. Я всегда дарил сделанные фотографии тем, кого снимал, как бы далеко от Москвы они ни жили — привозил их и в глухие деревни, и в дальние монастыри.
— С чего началось Ваше увлечение фотоискусством?
— С интереса к русской архитектуре и краеведению. В свое время я изучал историю тверских храмов, фотографировал их и даже сделал посвященный им сайт. Это было отправной точкой, храмы стали для меня, помимо своего духовного значения, еще и элементом пейзажа, и я стал совершенствоваться в пейзажной съемке, увидел тесную связь между пейзажной фотографией и живописью.
Вообще, живопись очень повлияла на меня как на фотохудожника. Я изучаю ее до сих пор, и, естественно, моя личная художественная планка все время поднимается. В моей библиотеке собрана большая коллекция книг по изобразительному искусству и истории фотографии.
— Как влияет на фотоискусство стремительный прогресс фотографической техники?
— Плохо влияет. С появлением цифровой техники фотография стала массовым увлечением, все стали за нее браться, думая, что достаточно нажать кнопку затвора — и получится «шедевр», который можно сразу же при помощи социальных сетей показать всему миру. Естественно, что это не искусство, а только лишь средство общения. Количество, увы, не переросло в качество. Настоящее искусство не может быть массовым. Это вообще очень тонкая и до конца еще не познанная субстанция, поскольку она имеет Божественную природу и потому заключает в себе огромную Тайну. Как сказал великий Леонардо Да Винчи: «Там где Дух не водит рукой художника, там нет искусства». Однако в итоге оно должно найти своего зрителя, но не должно деградировать. Ни Рафаэль, ни Вивальди не создавали свои произведения для широких масс. Они искали в них прежде всего себя и передавали тем, кто это мог оценить. Естественно, что далеко не каждая фотография может быть искусством, но главное — это поиск художественности во всем и везде. По крайней мере для меня. Про последующий труд я даже не говорю. Можно несколько месяцев или даже лет снимать одну фотографию, думать над ней, создавать и переписывать в своем воображении желаемый образ, выстрадать его, испытывать невезение с погодой, ловить свет, состояние природы, настроение человека. Это должно родиться, а это, как правило, долго и трудно, поэтому зачастую фотохудожники относятся к своим работам как к детям.
Фотография, как и любое произведение искусства, — это всегда отображение своего собственного внутреннего мира и послание его в мир внешний. К сожалению, в окружающем мире мы уже давно наблюдаем оскудение веры и духовного мира человека и, как итог этого, обмельчание чувств, упрощение форм, забивание человеческой жизни суетой и ненужной информацией. Наше «продвинутое и прогрессивное» время больше не рождает Чайковских, Васнецовых, Буниных, Третьяковых. И это грозный сигнал всем нам…
— Зачем фотографу-профессионалу нужны выставки? Ведь те же работы, и в куда большем количестве, можно размещать в Интернете...
— Фотография, как и живопись — это не просто визуальное искусство, это искусство предметное, и, как и картина, фотография подразумевает живой человеческий взгляд. Причем восприятие работы во многом зависит от места. Картины Рубенса в церквях Антверпена будут смотреться решительно не так, как просто в музеях, а про изображение в Интернете и говорить нечего. То же касается и фотографии. Если я представляю ручной черно-белый отпечаток на баритовой бумаге, с авторской подписью мягким карандашом, оформленный в паспарту и в раме, то зритель будет воспринимать такую работу совершенно по-другому. Он будет способен рассмотреть богатство тональных переходов от черного к белому через огромный диапазон серого цвета, ощутить объемность изображения, почувствовать его завершенность и тем самым развить в себе визуальную культуру.
Есть и еще одна причина. Сама подготовка материалов к выставке дает мощный душевный импульс, который ведет к новым творческим поискам. Выставка — это не просто возможность показать свои работы зрителям. Это еще и возможность что-то осмыслить самому — и в своем творчестве, и в себе самом, и в жизни.
— Бывают фотографы-портретисты, фотографы-пейзажисты. А Вы кто? Можете сами себя причислить к какому-то разряду?
— Не могу. В разные периоды жизни я снимал разную фотографию, и, как любой художник, искал себя и свой стиль. Во многом для меня лично это зависит от литературы, которую я сейчас читаю, или музыки, которой проникаюсь. Сейчас это русская классика XX ве-ка: Бу-нин, Шмелев, Зайцев. В музыке — Альбинони, Рахманинов, Скрябин. И как продолжение этого духовного потока, я уже несколько лет погружен в мир пикториальной фотографии — мир очень особенный, тайный, образный и очень лиричный, как вышеперечисленная проза и музыка. А иногда это вообще ни от чего не зависит, может, только от ощущения радости жизни, поэтому я уже больше года снимаю цветы — большую серию работ под общим названием «Цветомания». Неожиданно для себя я стал воспринимать цветы как живые существа, живущие какой-то особенной, непостижимой для нас жизнью.
Все в этом мире имеет Божественную природу, но среди этого Красота, увиденная и выраженная в искусстве, занимает особое место. Через красоту мира, запечатленную художниками, мы познаем красоту духовную, возвышенную, ту, что в христианской литературе называется добротолюбием, поэтому для меня фотография никогда не была самоцелью, а лишь средством запечатлеть эту красоту и передать тем, кто способен ее оценить.
— Какую фотографию Вы считаете идеальной? Ну или, по крайней мере, очень хорошей?
— Такую, к которой всегда мысленно возвращаешься, ту в которой звучит музыка твоего сердца. Могут пройти годы и десятилетия, в человеке может измениться очень многое: уйдет молодость, придет зрелость и затем старость — но всегда будешь смотреть на эту фотографию, как на самое дорогое, во что ты вложил свою душу. Так же, как на своего ребенка. И благодаря документальной черте, присущей только фотографии, этот ребенок никогда не постареет.
— Что объединяет Ваши работы, которые мы публикуем в этом номере журнала?
— Это глубокая связь с родиной, с Россией. Эти фотографии о ее прошлом, настоящем, о ее судьбе и родстве наших личных судеб с ее судьбой. И самое главное — это надежда на ее возрождение. Я глубоко и искренне верю в это, так же, как великий русский художник Михаил Нестеров, слова которого стали лейтмотивом моей предстоящей выставки: «Через Крестный путь и свою Голгофу Россия обязательно придет к великому своему воскресению».
