Слово «добродетель» сегодня непопулярно. И дело не только в том, что оно выглядит старомодно, почти как «ланиты» или «лепота». Также, кстати, как и слово «грех». У этой старомодности должны быть исходные причины, не имеющие прямого отношения к лингвистике.
Дело наверно в том, что, во-первых, современный человек считает себя самостоятельной личностью, и поэтому не любит, когда ему читают мораль или проповедь. В этом он видит покушение на свою индивидуальность и зрелость. Очень вероятно, что упоминание о добродетели в разговоре или статье будет сочтено признаком того, что его, читателя или слушателя, считают за ребенка и хотят чему-нибудь поучить.
Действительно, поза проповедника-моралиста, поучающего других, духовно опасна прежде всего для него же самого, потому что грозит автору суждений прелестью (преувеличенным мнением о самом себе) и гордыней. Но это вовсе не означает, будто из современного, как теперь говорят, дискурса, вообще должна уйти тема добродетели и греха, различения добра и зла. И потом — одно дело, когда «чтением морали» занимается какой-нибудь самоуверенный человек, и совсем другое, когда о необходимости следования евангельским заповедям (а это и есть христианские добродетели) говорит священник на проповеди, опираясь на Священное Писание, учение Церкви и свой пастырский опыт.
Вторая причина нынешнего легкомысленного отношения к слову «добродетель» — в том, что мы живем в очень расслабленное время, и сами очень расслаблены. Нам, например, ничего не грозит за то, что мы называем себя христианами: нет никаких гонений за веру, мы можем спокойно работать и делать карьеру. У нас по большому счету очень удобная жизнь: никто не голодает, у нас теплое жилье, бытовой комфорт и отпуск каждый год. Никогда еще в мировой истории на европейском континенте в массе своей люди не жили так благополучно, как живем и мы — жители России, пытающиеся прилепиться к так называемому «золотому миллиарду». Такая комфортная среда делает нас неготовыми к серьезным испытаниям и усилиям.
Соответственно, ослабевает и тяга к тому, что в христианстве зовется добродетелями: нищете, воздержанности, кротости, самопожертвованию и др. Ведь евангельская норма — совсем другая. Она ищет не выгоды, а самоутеснения, не удовольствия, а страдания ради Христа. Апостол Павел, призывал: «Страдай со мной, как добрый воин Христов» (2Тим 2:3). В «Деяниях апостолов», когда апостолы были схвачены и избиты за проповедь Христа, то, вырвавшись на свободу, «...пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса Христа удостоились принять бесчестие» (Деян 5:41).
То, что жизненный комфорт и собственная расслабленность не способствуют добродетельному (т. е. евангельскому) образу жизни, подсказывает древнегреческий язык. В нем слово, обозначающее добродетель, ἡ ἀρετή (aretē), значило одновременно «мужество», «храбрость», «стойкость». Также и в латинском языке virtus (от vir — «муж», «мужчина») значило одновременно и «добродетель», и «мужество».
Неслучайность этой лексической связки выражается, например, в том, что христиан в Церкви призывают быть верными воинами Бога Христа. Имеется в виду, что в следовании Христу и евангельским добродетелям необходимо проявлять настоящую воинскую стойкость. При этом, как говорят в Церкви, это ни в коем случае не должна быть война с людьми, но с бесами, с собственными страстями и грехами. Также, например, неслучайно в слове «пост» сочетание двух смыслов: поста религиозного и поста воинского, когда солдат стоит на страже.
Даже перелетные птицы два раза в год меняют среду обитания, подвергая себя при этом смертельному риску. Тем более человек, решивший быть христианином, должен помнить, что на пути к жизни будущего века и от него требуется предельное усилие: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие овладевают им» (Мф 11:12). А начинать можно с малого: ну, скажем, не напиться, когда хочется выпить. Не пуститься в ссору, а хотя бы смолчать. Это уже будет пусть и небольшое, но проявление мужества, или — добродетели.
