По мнению таких мифотворцев, Церковь, «ненавистница просвещения», натравливала темный народ на заезжих европейских типографов, преследовала и изгоняла русских печатников, публично сжигала книги. И даже если вынуждена была в конце концов уступить требованиям времени, то лишь потому, что массовое тиражирование книг случайно совпало с ее собственными интересами.
Накануне Дня славянской письменности и культуры мы попробуем разобраться, как же было на самом деле.
Миф 1. Утопили немца
Однажды на лекции по истории книги нам, студентам Полиграфического университета, рассказывали о первой попытке европейского печатника создать на Руси типографию. Дело было в Новгороде в конце XV века. Дама-лектор с иронией поведала о том, как горожанам не понравилось новшество и они утопили немецкого просветителя Бартоломея Готана в реке. Аудитория смеялась невежеству новгородцев.
Миф этот, одно время бытовавший среди историков русской культуры, вырос из нескольких фраз немецкой хроники XVI века. Ее автор настолько фантастически описывает попытку введения на Руси книгопечатания в 1490-х годах, что заставляет глубоко усомниться в своей осведомленности.
Бартоломей Готан, типограф из Любека, был одним из тех, кто действительно знакомил русских с западной печатной книгой. На Русь он приехал по приглашению Церкви, ко двору новгородского архиепископа Геннадия, развернувшего в те годы широкую просветительско-переводческую деятельность. С собой Готан привез немало печатных книг, в том числе из своей любекской типографии. Среди них были Библия и богословско-полемические сочинения, в которых нуждался владыка Геннадий для борьбы с распространившейся тогда ересью. Были и светские книги, «научно-популярные». Не исключено, что архиепископ Геннадий лелеял замысел с помощью Готана устроить в Новгороде типографию. Исполниться этому было не суждено. Однако смерть любекского печатника совершенно не связана с книгоизданием. Предполагают, что он мог погибнуть во время разгрома в Новгороде Ганзейского двора — торговой конторы немцев. А этот разгром был произведен по причинам экономическим, ничуть не связанным с вопросами просвещения.
К концу XV века на Руси уже хорошо знали европейскую типографскую книгу. Печатные экземпляры привозили из стран Европы московские посольства, иностранные дипломаты, специалисты, во множестве приглашаемые на русскую службу. Ученый афонский монах Максим Грек, поселившийся в Москве в 1518 году по просьбе великого князя Василия III, имел при себе книги, напечатанные в Италии знаменитым издателем Мануцием. Когда-то Максим жил в Венеции, был лично знаком с Мануцием и на Руси хвалебно отзывался о нем.
Но заводить собственную печатню в Москве не торопились.
Миф 2. Запретили «частный бизнес»
До устроения книгопечатания у правительства просто не доходили руки. Современники Готана и Максима Грека еще помнили относительно недавние времена, когда никакой России не существовало. Единое русское государство рождалось на их глазах, прирастая бывшими удельными княжествами. Последним из них стало Рязанское, павшее в 1521 году. Стремительное, можно сказать, взрывное явление сильной державы проходило в трудах и тяготах, в напряженной физической и умственной работе. Тяжелым бременем на страну ложилась внешняя политика: отвоевание исконно русских земель у соседней Литвы, изнурительное ратное противостояние с Казанским и Крымским ханствами. После смерти в 1533 году Василия III московскому правительству стало вовсе не до культурных нововведений. Между группировками знати разгорелась война за власть. В стране утвердилось недоброе «боярское царство», когда ничего не значили ни малолетний Иван IV, ни даже глава Церкви. Выбираться из этого неправедного боярского самовластия страна начала лишь во второй половине 1540-х годов.
Возможно ли было появление в русских городах частных типографий, как в других странах Европы? На Западе собственные коммерческие печатни создавали купцы, ремесленники, образованные люди. Но в Московской Руси положение было иным. Для устроения печатни требовались иностранные инженеры. А их могло выписать и принять на службу только государство. В крайнем случае — Церковь. Частных инициатив со стороны иноземцев московские государи не терпели. Заграничных гостей жестко ограничивали в свободных перемещениях по стране.
Кроме того, книгоделание на Руси традиционно находилось по преимуществу в церковном ведении. Основная масса церковных и светских книг испокон веку переписывалась в монастырях, при архиерейских подворьях и крупных храмах. Иными словами, частная типография если и могла возникнуть, то лишь при дворе какого-нибудь достаточно энергичного и радеющего о христианском просвещении епископа. Например, новгородского.
Миф 3. Развели костры из книг
В соседнюю Литовскую Русь книгопечатание проникло на 30 лет раньше, чем на Русь Московскую. Доктор медицины Франциск Скорина, родом из Полоцка, основал печатню сперва в Праге, затем в литовском Вильно. В 1517–1525 годах он напечатал славянскую Псалтырь, 23 книги Ветхого Завета в собственном переводе на старобелорусский язык, Апостол и др.
А затем, как гласит черный миф, белорусский гуманист и просветитель поехал продавать свои издания в Москву, надеясь встретить там понимание. Ведь в предисловиях к своим книгам Скорина писал об общечеловеческих ценностях и нравственном совершенствовании общества («добром научении»), о любви к родине и пользе чтения, которое есть «лекарство душевное».
В 2013 году на российский экран вышел документальный фильм «Франциск Скорина». Начинается он такими словами: «На главной площади Москвы полыхал огромный костер. Пламя пожирало книги. Глашатай громко зачитывал приказ великого князя московского: признать Библию, привезенную купцом Франциском Скориной в Московское княжество, ересью. Толпа восторженно загудела…»
Откуда это взялось? Документальных или иных свидетельств приезда Скорины в Москву не существует. Не известно ни единого факта публичного сожжения на Руси книг. Такие костры, бывало, полыхали в католической Европе. И толпы «восторженно гудели» там же, взирая на огненные казни. Оказывается, миф родился из наивного доверия некоторых историков к письму польского короля Сигизмунда Августа, отправленному в середине XVI века римскому папе. Послание это выдержано в неприязненных к России тонах, традиционных для польской дипломатии. В письме говорится: Москва не приемлет католичества до такой степени, что публично сожгла книги, напечатанные на русском языке подданным католического короля. Впрочем, даже там имя Скорины не названо. Но недобросовестные публицисты приписали Русской Церкви злобный выпад против белорусского просветителя…
А вот то, что Максим Грек имел в Москве знакомство с книгами Скорины, установлено точно. Несмотря на их полную неканоничность для того времени (перевод на белорусский, тексты «от издателя» и пр.), никто их публично не жег.
Более того, постановления церковного Стоглавого собора 1551 года ничего не говорят о необходимости уничтожения даже явно антихристианских книг, которых на Руси в те годы ходило немало.
Тут мы подошли к основному мифу. О том, что Церковь осуждала не просто книгопечатание, но само чтение книг христианами, опасаясь распространения знаний. Иными словами, держала народ во мраке невежества.
Миф 4. Народу читать запретили
До нас дошли отголоски острой полемики в русском образованном обществе середины XVI столетия. Какая-то часть духовенства и мирян решительно утверждала, что от изучения книг приключается духовный вред для человека. «Нельзя читать много книг, от этого впадают в ересь и безумие!» — говорили они и показывали на тех, кого поразил этот гибельный недуг. Другие возражали: вред не от умственных упражнений и избытка знаний, а, напротив, от духовного невежества, неразумения «божественных писаний». Такие «неуки» легко верят разным «басням» и ложным идеям, вроде протестантизма (его называли «люторовой ересью»), лишаются истины и чистоты ума.Мнение первых, якобы отражающее всю полноту точки зрения Церкви, и было века спустя использовано в качестве свидетельства против нее.
При этом как-то упускалось из виду, что огромное число книг того времени не имело никакого отношения к просвещению, а тем более к христианству — «Звездочетьи», «Шестокрыл», «Воронограй» и тому подобная литература.
В этих книгах черпали свои познания приверженцы «тайных наук» — магии, астрологии и прочих, сторонники разнообразных учений, уводивших в язычество, отвергавших истины христианства. Любой христианин, что средневековый, что современный, настороженно отнесется к подобным учениям, которыми увлеклась Европа эпохи Возрождения. Тем более что смута, посеянная таким чтением в душе верующего, вынуждает его искаженно толковать Священное Писание. Примеров подобного рода ложных умствований над Библией в XV–XVI веках предостаточно. Это и соблазнило некоторую часть русского общества на призывы не читать книг вообще. Но здравый смысл многих церковных иерархов говорил обратное: читать надо, учить грамоте и образовывать людей надо, преумножать неложные книги необходимо. Книгопечатание и мыслилось средством противостояния темени антихристианских мудрований, «козням бесовским».
Тот же Стоглавый собор вводил на Руси систему училищ для детей при домах церковных клириков, обязывал духовенство проводить редакторскую работу при переписке книг. То и другое требовало приведения церковных текстов к единой норме, что при рукописном производстве было затруднительно. За века переписывания книг в них накопилось море ошибок, которые сами по себе могли становиться источником ложных толкований, а значит, и ересей.
Проблема неисправности («растленности») книжных рукописей стала прямым поводом для того, чтобы в Москве «начали изыскивать мастерство печатных книг».
Случилось это в 1550-х годах, когда обнаружилось, что для церквей Казанского края, только что присоединенного к России и «новокрещеного», невозможно найти нужное число исправных книг. В послесловии к Апостолу Иван Федоров коротко описал всю предысторию. «И это стало известно царю, и он начал размышлять, как бы издать печатные книги, как у греков, и в Венеции, и в Италии, и у прочих народов, чтобы впредь святые книги излагались правильно. И так возвещает мысль свою преосвященному Макарию, митрополиту всея Руси. Святитель же, услыхав, весьма обрадовался и, воздав благодарение Богу, сказал царю, что мысль эта ниспослана Богом и есть дар, нисходящий свыше».
В тот же год в Москве заработала типография, названная историками Анонимной. Узнать о ней удалось благодаря считанным единицам напечатанных там церковных книг, которые дошли до нашего времени. Где она находилась, кто в ней работал, кто ее «курировал», точно неизвестно. Даже датировать ее книги удалось только по косвенным признакам. Все они были отпечатаны в 1550-х — начале 1560-х годов. По сравнению с федоровским Апостолом, шедевром древнего полиграфического исполнения, это очень несовершенные издания. Русские умельцы только учились новому для них делу, экспериментировали, пробовали различные способы печати. Предполагают, что в этой типографии трудился и Иван Федоров, нарабатывая опыт.
Большинство историков согласно в том, что Анонимная типография была основана кем-то из правительственных кругов. Называют имя протопопа Благовещенского кремлевского собора Сильвестра, царского приближенного и большого книжника. Но и без участия митрополита Макария, мудрого, просвещенного владыки, это дело никак не могло обойтись.
В середине 1560-х годов первая русская типография сгорела. Но к тому времени на царские средства уже была создана новая, официальная московская печатня.
Миф 5. Ивана Федорова изгнали
Редакторскую работу при подготовке первой русской точно датированной печатной книги, «Апостола», обеспечил митрополит Макарий. Тексты были выправлены, избавлены от ошибок переписчиков. «Апостол» — часть книг Нового Завета. По нему обычно училось духовенство. И выбор для печатания в первую очередь именно его показателен.
Редакторская правка книги, вероятно, вызвала недовольство части общества — клириков, знати, считавших себя ревнителями старины, пусть даже и бытующей в виде явных ошибок. В первую очередь это возмущение ощутили на себе печатники — дьякон храма Николы Гостунского Иван Федоров и Петр Мстиславец. Митрополит Макарий уже не мог их защитить — незадолго до того он умер. Поэтому вторая книга, Часовник, отпечатанная в 1565 году, вышла без всяких правок, с прежними описками. Но уже через несколько месяцев, словно оправдываясь за некачественную работу, Федоров и Мстиславец выпустили второе издание «Часовника», полностью выправленное. По «Часовнику» на Руси учили грамоте детей. Для наших первопечатников это также был принципиальный выбор.
В 1566 году оба мастера покинули Москву и направились в Литовское княжество. Долгое время считалось, что они сделали это под давлением и угрозами «невежественных церковников», устроивших даже поджог типографии. Основывалась эта версия на словах самого Федорова в послесловии к книге, изданной им позже во Львове, — о том, что его изгнало из Москвы озлобление «многих начальник и священноначальник». А о сожжении типографии упоминали много позднее иностранцы, притом беззастенчиво пользовавшиеся слухами, сплетнями как источником знания.
Пожар в Москве действительно был — сгорела старая, Анонимная типография, которую никто не поджигал. Что же касается печатников, то и тут все обстояло несколько иначе. В 1566 году к Ивану IV обратился литовский гетман Г. А. Ходкевич с просьбой прислать к нему «друкаря и друкарню» — типографа с оборудованием. Ходкевич, покровитель православия в Литве, имел намерение просвещать соотечественников с помощью московских печатников.
Время для православных людей Литовской Руси было тревожное. Литва и Польша готовились слиться в единое государство Речь Посполитую (это произойдет через три года). Православие умалялось, силой утверждалось католичество, как огонь, распространялось учение «прескверных лютор» и другие течения протестантизма. В Белоруссии уже работали печатники великого канцлера Литвы Н. Радзивилла, укоренявшие в этих краях протестантский соблазн.
Иван IV прекрасно понимал последствия окатоличивания и уклонения в протестантизм русского населения Литвы. Царь без промедления отправил Федорова и Мстиславца к Ходкевичу вместе с типографским оборудованием. Вскоре в белорусском имении гетмана, Заблудове, московские мастера возобновили свои труды. О том, что дело было именно так, свидетельствуют и книги, напечатанные позднее Федоровым на Украине: намек в послесловии к одной из них, включенная в другую молитва Манассии — покаянный плач царя древней Иудеи о своем отступлении от правой веры.
Значит ли это, что слова Федорова об изгнании из Москвы неправда? По крайней мере, полуправда. Озлобление «многих начальник и священноначальник» действительно могло быть. Ну а бегство с Руси — это, надо полагать, «агентурная легенда». Ведь, с точки зрения властей Речи Посполитой, Федоров и Мстиславец по указу русского царя вели в Литве «подрывную идеологическую деятельность». Им требовалось должное «прикрытие», чтобы не прослыть московскими диверсантами. Но без прямого распоряжения московских властей они ни при каких обстоятельствах не смогли бы вывезти за рубеж тяжелое и громоздкое оборудование печатни.
В Москве же Печатный двор вновь заработал два года спустя, и трудились там уже другие мастера.
