Все камеры тюрьмы в Вышнем Волочке были переполнены, так что заключенным иногда приходилось стоять. В тюрьме отцу Владимиру исполнилось семьдесят два года. Состояние его здоровья становилось все хуже, так что и находившиеся вместе с ним в камере заключенные возмутились и, стуча в железную дверь, стали кричать: «За что вы мучаете старого священника? В чем он виноват?»
* * *
Священномученик Владимир родился в 1866 году в селе Заборовье Вышневолоцкого уезда Тверской губернии в семье священника Димитрия Мощанского. Окончив Тверскую духовную семинарию, он обвенчался с дочерью священника Иоанна Дмитриевского Евдокией и вскоре был рукоположен в сан диакона ко храму в селе Рогачеве Ржевского уезда, а затем — во священника к Успенской церкви в селе Спасском Кашинского уезда.
У отца Владимира и Евдокии Ивановны родилось четверо детей: дочь Ольга и три сына — Владимир, Александр и Николай. При рождении последнего ребенка Евдокия Ивановна умерла, оставив отца Владимира с маленькими детьми, в дальнейшем помогала их воспитывать ее незамужняя сестра, Александра Ивановна. Один из сыновей отца Владимира, Александр, окончил Тверскую духовную семинарию, но рукополагаться не захотел. Во время Великой Отечественной войны он с семьей попал под немецкую оккупацию; немцы сочли, что он по национальности еврей, и распорядились его повесить. На шею уже была накинута петля, когда он, усиленно молясь, дал обет, что, если останется жив, посвятит свою жизнь всецело служению Богу. В это время за него заступился священник местной церкви, где Александр иногда помогал как псаломщик. После окончания войны Александр исполнил обет, и в 1946 году был рукоположен во священника. Тесть его, священник Измаил Рождественский, служил в храме недалеко от Вышнего Волочка. В 1937 году он был уже настолько стар и немощен, что почти не поднимался с постели, но когда в дом вошли трое ему незнакомых людей, отец Измаил сразу понял, что они пришли его арестовать. Склонив с печи голову, он ласково сказал супруге: «Матушка, согрей самовар. Видишь, как они замерзли». Старший из группы внимательно посмотрел на священника и, поняв, что дни того уже сочтены, распорядился уйти.
В 1924 году власти закрыли храм в селе Спасском и конфисковали церковный дом, в котором жил отец Владимир с семьей. Было совершено последнее богослужение, во время которого храм был полон молящимися, и все стояли на коленях, и многие плакали. Отец Владимир переехал служить в Вышний Волочёк, поселившись в доме своего отца, к тому времени уже почившего.
Гонения с каждым годом усиливались. Дети отца Владимира стали просить его, чтобы он больше не служил в храме, поскольку это грозит преследованиями не только ему, но и им. Но отец Владимир не согласился и почти каждый день служил. Только в последнее время, когда возраст стал подходить к семидесяти годам и подступили болезни, он стал оставаться в будние дни дома. И тогда он выходил с внучкой Ольгой на улицу и, стоя возле дома, с благоговением и теплотой говорил: «Это звонят в Казанском соборе к обедне, а это в Троицкой церкви, а это у Николая Чудотворца, а это Ермаковская церковь, а это Зимний собор».
Отец Владимир воспитывал внучку Ольгу, которая переехала жить к нему после смерти матери, когда ей было восемь лет. Первое время он обучал ее сам по всем предметам, а прежде всего обучил молитвам. Но ребенка можно многому научить и в школе. Однажды ей велели выучить частушку: «Нынче в церковь не ходила и не каялась попу, я такого крокодила даже видеть не хочу!» Придя домой, она с детским простодушием прочла эту частушку дедушке. Отец Владимир помолчал, внимательно посмотрел на внучку и затем сказал: «А ты подумала, Оля, что твой дедушка — священник?» Только здесь до нее дошло оскорбительное содержание частушки, и в раскаянии она упала на колени и просила прощения.
13 февраля 1938 года, около дома священника остановилась машина, откуда вышли трое сотрудников НКВД. Войдя в дом, они предъявили документ на обыск и арест.
На следующий день следователь допросил свидетеля, который показал: «Знаю Мощанского Владимира Дмитриевича с 1931 года как соседа. 23 ноября в присутствии учеников восьмых-девятых классов Мощанский проводил контрреволюционную агитацию, направленную на распространение провокационных слухов оскорбительного характера против наших ученых, говоря: “Ученый Павлов перед смертью завещал, чтобы имеющиеся церковные здания не ломать и не занимать под музеи. Вот видите, и ученые заступаются за религию”».
В тот же день сотрудник вышневолоцкого отдела НКВД допросил священника:
— Вы обвиняетесь в контрреволюционной антисоветской агитации, дайте по этому вопросу правдивые показания.
— Себя я в этом виновным не признаю и показаний или примеров по данному вопросу дать не могу.
19 марта сотрудник НКВД, имея перед собой протоколы допросов свидетелей, снова приступил с вопросами к отцу Владимиру.
— Зачитываю показания свидетеля о проведении вами контрреволюционной агитации. Признаете ли себя виновным? — спросил он.
— Считаю показания свидетеля неправдоподобными и их категорически отрицаю, — ответил священник.
— Зачитываю показания свидетеля о распространении вами клеветнических слухов оскорбительного характера по адресу советских ученых. Признаете вы это?
— Да, действительно, такой разговор имел место, но я не говорил с целью проведения контрреволюционной агитации, этот разговор касался только одного ученого, про которого я и сейчас остаюсь при своем мнении.
На следующий день следователь провел очную ставку священника с «дежурным свидетелем».
— В январе 1938 года, — показал свидетель, — Мощанский около Пятницкой церкви сказал: «Составили всенародную конституцию, выбрали тайным голосованием правительство, а на деле проводят другое, вразрез всем своим законам, но этому народ не верит, а только больше озлобляется на советскую власть».
Следователь, обращаясь к священнику, сказал:
— Обвиняемый Мощанский Владимир Дмитриевич, вы обвиняетесь в проведении антисоветской агитации. Подтверждаете ли вы показания свидетеля?
— Антисоветской агитации я не проводил и виновным себя в этом не признаю. Также отрицаю показания свидетеля.
22 марта следователь провел очную ставку священника со следующим свидетелем, который сказал:
— 23 ноября 1937 года в присутствии нескольких учеников восьмых-девятых классов Мощанский проводил контрреволюционную агитацию, направленную на распространение провокационных слухов оскорбительного характера против наших ученых, заявляя: «Ученый Павлов перед смертью завещал, чтобы имеющиеся церковные здания не ломать и не занимать под музеи. Вот видите, и ученые идут за религией».
— Обвиняемый Мощанский Владимир Дмитриевич, подтверждаете ли вы показания свидетеля?
— Да, подтверждаю показания свидетеля.
27 апреля было составлено обвинительное заключение. 27 июня 1938 года к десяти часам утра священник был доставлен в здание суда. Даже для видавших всякое судей вид немощного старца, которого предполагалось приговорить к семи годам заключения в исправительно-трудовом лагере, вызвал недоумение. Председатель суда, зачитав обвинительное заключение, спросил — все ли священнику в нем понятно.
Отец Владимир ответил:
— В чем меня обвиняют — это мне понятно. Виновным себя признаю в том, что я говорил, но только не с целью агитации; я сказал, что люди ученые тоже верят в Бога. Больше я ничего не говорил. Виновным себя в антисоветской агитации не признаю.
«23 декабря 1937 года, — записал секретарь суда, — свидетель показал, что “священник говорил, что Бог есть и что, когда академик Павлов умирал, он говорил, чтобы в Ленинграде не закрывали ни одной церкви, так как Павлов сам верил в Бога”».
Отец Владимир, выслушав обвинения, выдвинутые против него, снова возразил, что если когда что и говорил, то не с целью антисоветской агитации.
Суд приговорил священника к семи годам заключения в исправительно-трудовом лагере с последующим поражением в избирательных правах на три года. Священник подал жалобу, прося пересмотреть приговор. После суда его вернули в вышневолоцкую тюрьму.
16 августа 1938 года Специальная коллегия Верховного суда, рассмотрев его дело, отменила приговор «на том основании, что такой важный документ, как протокол судебного заседания, председательствующим не подписан», показания одного из свидетелей записаны путано, сказано, что не Мощанский вел антисоветские разговоры, а свидетель. 15 сентября копия определения суда была направлена начальнику тюрьмы для вручения ее обвиняемому, но вручать ее уже было некому. Не вынеся тяжелых условий заключения, протоиерей Владимир Мощанский 7 сентября 1938 года скончался.
Заключенные сами сделали гроб почившему пастырю, и администрация тюрьмы похоронила его как человека, относительно которого старый приговор был отменен, а нового не было, — в отдельной могиле на Пятницком кладбище.
Сразу после кончины священник стал являться начальнику хозяйственной части тюрьмы. Куда бы тот ни шел, чтобы ни делал, перед его взором стоял старый священник. И на рассвете девятого дня, едва рассеялись сумерки, он подошел к дому священника и постучал в окно. Александра Ивановна открыла форточку и спросила, что ему нужно. «Оденьтесь, выйдете, ваш дедушка умер, я покажу вам могилку», — сказал тот. Александра Ивановна вышла, и он отвел ее на кладбище и показал могилу отца Владимира.
