Спор между Сергеем Чапниным и Игорем Ашмановым о цензуре в Интернете вполне логично уперся в феномен идеологии, в то, что ею считать. Действительно, вопрос, позволительна ли цензура в Интернете, и если да, то на каких основаниях, – это спор во многом идеологический. Как, впрочем, любой спор о цензуре, свободе мнений и роли государства, в котором присутствует политический подтекст. В связи с этим хорошо бы задаться вопросом, а что такое вообще идеология.
Возможен ли в Голливуде фильм о «хорошем Путине»?
Сергей Валерьевич Чапнин пишет, что он выступает «против единой государственной идеологии, пусть даже очень консервативной, именно с христианских позиций». Я, вопреки его словам, позволю себе не согласиться с тем, что он в данном споре выступает с сугубо христианских позиций, и пусть он меня за это простит.
С одной стороны, его опасения в свете опыта ХХ века более чем понятны, когда идеология в некоторых странах, и особенно в нашей, была не просто обязательной, а тотальной, претендовала на полное владение душами. Исповедование христианства было порой просто опасным для жизни, не говоря уже о карьере и прочих социальных благах
Но, с другой стороны, многие аргументы Сергея Чапнина тоже не свободны от идеологического наполнения и носят отчетливо либеральный характер: свободная конкуренция идей, желательность «отсутствия запретов, которые выдаются за “заботу” государства о своих гражданах», и т.д. Да и само императивное требование не вводить общую государственную идеологию тоже носит идеологический характер, продиктовано определенной идеологической позицией.
Положения нынешней Конституции о том, что в Российской Федерации «признается идеологическое многообразие», и что «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» – это обязательные требования из арсенала либеральной идеологии. Она настаивает на минимальном (по возможности) вмешательстве государства в общественную жизнь и праве каждого самому решать, каких взглядов ему придерживаться. Отсюда неизбежным становится и «идеологическое многообразие», и отсутствие обязательной государственной идеологии.
Подвох тут в том, что обязательная (и даже государственная!) идеология есть и в этом случае, иначе к чему эти нормы закреплять в Конституции и защищать силой государственного закона? Бесспорно, идеологические механизмы на «проклятом Западе», где либеральная идеология господствует, работают более тонко. Ашманов пишет, и в этом с ним можно согласиться, о «невидимой руке, которая неумолимо давит карьеры и бизнес тех, кто неправильно понял социальный заказ», о том, что вряд ли кто-то из занимающих важный пост сможет открыто нарушить «святые нормы» политкорректности. Действительно, вряд ли сегодня у кого-то в Голливуде получится снять фильм, например, о «хорошем парне Владе Путине».
Конечно, можно эти нормы и правила воспринимать как беспристрастный взгляд на вещи, но это будет наивно. Один из столпов теории идеологий Карл Маркс (а в этом качестве он признается и так называемыми «буржуазными учеными») много писал о неявных идеологических механизмах, о том, что идеология «любит скрываться» и не считает себя идеологией. Она воспринимает себя и свои постулаты как чистое беспредпосылочное сознание, которое думает, что видит все просто «как оно есть», словно впервые в утренних лучах Солнца после темной ночи.
Кстати, свою теорию идеологии или «превращенных форм» сознания Маркс выработал именно на основе анализа классической модели капитализма и классического либерального общества. И только потом на арену истории выступили идеология коммунистическая (к чему сам Маркс более чем приложил руку) и, еще позже, идеология фашистская. Эти три идеологии, несмотря на ожесточенное между ними соперничество, происходят из единого корня. Они словно близнецы-братья, вступившие между собой в прошлом веке непримиримую схватку.
Эндрю Уайет. Up in the studio. 1965Что такое идеология
Три главные формы идеологии, которые правили бал в ХХ веке «войн и революций, – либерализм, коммунизм и фашизм – породили и разные промежуточные течения и варианты. Тем не менее, это три идеальных идеологических типа, к которым тяготеют и остальные.
А как же консерватизм? Разве это не идеология? Тоже идеология, но не совсем. Или идеология в наименьшей степени, и поэтому он стоит в каком-то смысле особняком. Что такое вообще идеология, и как она возникла как исторический феномен?
Впервые этот термин ввел французский философ и экономист Дестют де Траси в начале XIX века для обозначения учения об идеях, которые позволят установить твердые, научные основания для политики и этики. Дело в том, что идеология как таковая — это исторический феномен, который связан с попыткой эмансипации человека от религии в Новое и Новейшее время.
Дословно идеология – это учение об идеях. О каких? Об идеях, претендующих на проникновение в логику истории и, на основе этого, на обладание единственно правильным знанием о том, как должно быть устроено человеческое общество. Идеология предлагает проекты того или иного типа общественного устройства, которые объединенное человечество должно воплотить в жизнь, и наконец-то прочно и надежно устроиться на Земле. В этом смысле, осмелюсь сказать, любая идеология носит внехристианский или открыто антихристианский характер, ведь ее цель – устроиться без Бога на Земле собственными силами. Поэтому, скажем, выражение «христианская идеология» в этом смысле напоминает оксюморон деревянное железо.
Либерализм как идеальный тип делает ставку на индивидуальное «я», социализм или коммунизм – на коллективное «мы», но, по сути, они во многом едины: это попытка земного счастливого самоустроения, для чего, как говорил Лаплас (правда, по другому поводу), «гипотеза Бога уже не нужна». Человек благодаря наукам экономики, истории, политики, этики и т.д. наконец-то познал законы истории и то, как должно быть устроено общество. Чтобы достичь общественного блага, это единственное знание принимается как «руководство к действию».
О своеобразии консерватизма
По сравнению с либерализмом и социализмом консерватизм наименее идеологичен. Да, он тоже претендует на общественное руководство, но он исторически всегда был реакцией на то или иное общественное и идеологическое движение, охваченное идеей общественного переустройства. Один из основоположников консерватизма как философско-политического и идеологического течения – англичанин Эдмунд Берк, консервативные размышления которого были реакцией на Великую французскую революцию (см. его «Размышления о Французской революции»).
В новоевропейской истории консерватизм всегда был за сохранение в той или иной степени status quo, сложившегося положения дел. Если он и был за творческое развитие – в лице своих лучших представителей, – то на основе уже сложившихся исторических, традиционных ценностей и институтов, а не путем их слома. При этом консерватизм никогда не являлся какой-то универсальной теорией, обладающей набором непременных идей, обязательных к исполнению. Недаром Константин Леонтьев говорил, что это либерализм один на всех, а консерватизм у каждого народа свой: у русских один, у китайцев другой, у турок третий и т.д. В этом смысле он парадоксальным образом носит более творческий характер, потому что не обладает набором уже данных универсальных идеологем, а требует поиска и следования только своему, особенному, которое часто еще только предстоит понять и отстоять.
Консерватизм также наименее проективен. Его приверженцы наиболее скупы на выдачу конкретных идеологических рецептов и схем. Они элементарно меньше конструируют и поэтому могут показаться идейно бедными по сравнению с либералами и социалистами. Интересно, что самый оригинальный русский мыслитель (даже по признанию своих оппонентов) и консерватор Константин Леонтьев свое позитивное учение об обществе (семь столпов новой культуры – гептастилизм) изложил буквально на нескольких листочках, которые так и остались в набросках, неопубликованными.
В том числе и меньшую активность «консервативных» блогеров по сравнению с «либеральными», о чем говорил Игорь Ашманов, следует объяснить не серостью и унылостью консерваторов, а просто тем, что не они – атакующая сторона. Либеральные блогеры более активны, поскольку их больше не устраивает окружающая действительность, им постоянно приходится что-то осуждать, призывать срочно поменять и т.д. У человека, которого более или менее устраивает имеющееся общество, просто и меньше поводов к высказываниям. Это как в атаке: соотношение атакующих к обороняющимся должно быть как 3 к 1-му, чтобы у атаки был шанс на успех.
Любая идеология ущербна
В отличие от других идеологий консерватизм всегда был гораздо более тесно связан с Церковью, с традициями исторической жизни вообще. Тем не менее, любая идеология ущербна, в том числе и консерватизм, если он на первое место вместо Бога начинает ставить нацию или государство. Они тогда тоже превращаются в идолов. В формуле славянофилов и русских консерваторов «Православие, самодержавие, народность» принципиально важным было то, что Православие стояло на первом месте. Как говорил тот же Леонтьев, ему не нужна, не интересна будет Россия, если она перестанет быть православной.
Почему любая идеология ущербна? Потому что она стоит на обмане, она обещает безусловное общественное благо, земное счастье, но никогда не даст его и дать не сможет. Счастливое земное устроение, общественное и личное, невозможно.
Представим, что везде, во всех странах победил политический плюрализм, идеологическое многообразие, права любых меньшинств и политкорректность. Почему это ужасно? Даже не потому, что это было бы невыносимо скучно, что человеческая история бы прекратилась. В этом содержался бы грандиозный обман. Это давало бы повод думать и надеяться, что возможно надежно и счастливо устроиться на Земле, раз существует одна единственно правильная идеология, одно единственно правильное общественное устройство. Но зачем тогда вообще религия? Небо становится не нужно.
Подлинное идеологическое многообразие будет иметь место, если не равнять все страны под одну гребенку, если не считать, что только одно общественное устройство является единственно верным для каждого уголка земного шара. Поэтому совершенно правильным является и нынешний «тренд» борьбы с воинствующей пропагандой гомосексуализма и однополых браков в России. Как это не может показаться нелепым, это не просто курьез в духе Венички Ерофеева: «А надо вам заметить, что гомосексуализм в нашей стране изжит хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее даже так: целиком и полностью, но не окончательно. У публики ведь что сейчас на уме? Один только гомосексуализм».
Почему гомосексуализм?
Сергей Чапнин в ответе Игорю Ашманову недоумевает, почему сегодня в России качестве порицаемых грехов особенно выделяют гомосексуализм. Он напоминает слова апостола Павла, что Царства Божия не наследуют не только мужеложники, но и воры, прелюбодеи, идолопоклонники, пьяницы и др. (1. Кор. 9-10). Всего у апостола упоминается 10 грехов, говорит Чапнин, а в России почему-то выделяют лишь один. Вероятно, это потому, что «пропаганда утверждает: они ж там, в Америке, в Европе живут, а у нас если вдруг и есть, то завезены “оттуда”… А вот блудники, идолопоклонники, воры, лихоимцы и прочие – у нас самые что ни на есть свои, а своих не сдают. Поэтому следует промолчать».
На мой взгляд, этому есть более правильное объяснение. Дело в том, что из перечисленных пороков гомосексуализм сегодня – единственный грех, который претендует на норму, на то, чтобы он как грех больше не воспринимался. Любой вор все равно в глубине души понимает, что он занимается малопочтенным делом, и общественная мораль в этом подозрении его пока не разубеждает. Нигде не проходят «пьяные парады гордости», да и прелюбодеи при всей нынешней свободе нравов все-таки не требуют, чтобы их способ поведения был признан безупречным. Или, например, нигде в законодательство не вносят статьи, признающими хищничество законным способом приобретения имущества.
В случае же с пресловутой «пропагандой гомосексуализма» происходит самая настоящая ревизия не только христианского, но вообще традиционного понимания того, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Тревожность ситуации в том, что порок (при всей анекдотичности ситуации) начинает агрессивно и напористо претендовать на место добродетели. Поэтому и сопротивление этому прогрессивному тренду со стороны консервативной России более чем оправдано.
Смотрите также:
