Архиепископ Берлинско-Германский и Великобританский МАРК (Арндт):
Наша первая встреча произошла в начале 1990-х годов. Меня пригласили на конференцию в Тверь. На обратном пути я летел через Москву и попросил свидания у Святейшего — лично, без какого-либо поручения со стороны церковной власти. И он согласился…
В ходе состоявшейся между нами беседы стало ясно, что в оценке церковной ситуации и основных событий у нас гораздо больше пунктов соприкосновения, чем разногласий. Вся атмосфера разговора была очень дружелюбной. Самым важным и волнующим моментом было для меня то, что скажет Патриарх о Зарубежной Церкви. И он тогда четко ответил: «Вы кровь от крови, плоть от плоти Русской Православной Церкви». Я понял тогда, что мы действительно братья во Христе. Был и еще один момент, показательный для любого архиерея. Святейший повел меня в домовый храм в Чистом переулке, открыл Царские врата, дал мне приложиться к святыням. То есть он отнесся ко мне так, будто между нами нет никакого разделения.
Наше общение продолжилось, когда были назначены рабочие комиссии по подготовке воссоединения Русской Православной Церкви в России и Зарубежом. Я возглавлял комиссию с нашей стороны и должен сказать, что Святейший сделал очень серьезный шаг нам навстречу. Дело в том, что в таких переговорах весьма значима роль первого диалога, и потому было немаловажно, в каком составе он пройдет. У меня лично могли возникнуть определенные трудности при встрече с теми или иными архиереями. Я об этом сказал, и Святейший на том этапе принял нас сам, а потом уже мы вели переговоры в общем кругу. Честно признаюсь, я не уверен, что на его месте смог бы поступить так же.
Впоследствии мы неоднократно встречались, он всегда приглашал меня к себе на личную беседу, и это дало мне возможность в большой мере почувствовать личность и образ этого человека. Он обладал удивительной мягкостью, но в то же время в принципиальных вопросах умел строго настоять на своем, не допуская компромиссов.
Когда Патриарх Алексий служил в нашем храме в Мюнхене, он проявил огромную чуткость и чувство такта. Дело в том, что некоторые моменты службы в разных епархиях могут иметь свои особенности. И было заметно, как Святейший старается подстраиваться к новой для него обстановке. Мы договаривались с ним о деталях богослужения, и он при этом несколько раз повторял: «Я не хочу нарушить местных правил», «Главное, чтобы это не смутило ваших клириков». А ведь он, Патриарх, мог бы настоять на том, что удобнее и привычнее для него.
Величие Патриарха Алексия проявлялось и в том, как мудро и спокойно он относился к человеческим спорам. Были моменты во время переговоров, когда мне казалось: мы сейчас разойдемся и раз и навсегда прекратим все попытки воссоединения. Бывало, что только митрополит Кирилл, нынешний Патриарх, мог нас примирить. Иногда требовалась помощь и самого Святейшего, и, слава Богу, все разрешалось в положительном ключе. Очень показательно, как был решен вопрос о поминовении Патриарха во время богослужения. Для Зарубежной Церкви это было важно, ведь представьте: восемьдесят лет нас называли Синодальной Церковью — и вдруг мы должны превратиться в Церковь Патриаршую! Для многих это было психологически немыслимо, хотя само воссоединение и признавалось необходимым. И мы договорились, что если в каких-то приходах поминовение Патриарха Московского во время службы будет затруднительно, то в течение пяти лет можно этого не делать. Все это теперь уже в прошлом, но ведь на тот момент мы могли рассориться, и очень важно было принять тогда мудрое решение.
Для меня значимо и то, что с владыкой Лавром, человеком молитвенным и тихим, Патриарх Алексий с ходу нашел общий язык. Дату нашего первого официального визита переносили несколько раз, в итоге мы оказались в Москве в Пасхальные дни. Мы еще не могли вместе служить, и во время Литургии на Бутовском полигоне мы просто присутствовали в алтаре. А после службы происходила закладка храма во имя новомучеников и исповедников Российских. И тогда Святейший предложил владыке Лавру в этом поучаствовать, пусть и без облачения, но хотя бы физически. И вместе они закладывал камень. Для меня это был очень трогательный момент, который только лишний раз показывал наше внутреннее единство и совместное делание двух первоиерархов.
Фото Владимира Ештокина
