…Выскочив из редакции, я засеменил к машине. Привычка целый день смотреть в экран переросла в привычку на улице смотреть в асфальт — не замечать людей, цепляя взглядом только их силуэты.
— Помогите, пожалуйста!
Этот окрик вырвал меня из сиюминутных мыслей: «Шесть тридцать, почти успеваю… Если там быстро управиться, то дома буду не поздно… Может, прямо сегодня в тот магазин мотнуться… Ай, нет, я же денег не взял…»
— Помогите, пожалуйста!
Я обернулся. Передо мной стояла старушка и смотрела прямо на меня. Она была совсем худая, с бурым сморщенным лицом. В старом грязном розовом пальто, явно слишком холодном для нынешней погоды. В руках она теребила дырявый целлофановый пакет, из дырки вылезал край какой-то бумажной упаковки, наверное, лекарства.
— Из больницы выписали… Мне на еду, у меня совсем ничего нет…
Я с готовностью достал кошелек. Увидел в нем одну тысячную купюру и две по сто. Достал двести — протянул. Бабушка загорелась улыбкой так, как это бывает, когда полностью уверен, что тебе откажут, — и как будто испугалась взять деньги, медлила. Купюры зависли в моей вытянутой руке.
Но почему-то я вдруг подумал, что эти двести рублей старушку не спасут. Ей сейчас нужно совсем другое. Но что я должен делать? Ясно что — просто решить: «Давайте поедем вместе со мной — я Вас накормлю. А потом отвезу туда, где Вам дадут новую одежду — это в фонде Доктора Лизы». Сделать все это так просто. А потом — на прощание — я бы еще мог отдать этой старушке оставшуюся тысячу рублей. Господи, ну конечно — так и надо!
…За долю секунды я построил в голове весь наш маршрут. Где припарковаться у ближайшего ресторана «Му-му»? Эх, с парковкой там плохо, а парковаться далеко — смысла нет, бабушке тяжело идти. Ладно, а дальше? Фонд Доктора Лизы — это Пятницкая, заезд с Садового кольца. Но сейчас вечер, полседьмого, пробки, все стоит намертво. Ехать будем часа полтора. И освобожусь не раньше восьми. Поздно. Пока доеду до дома, будет девять. А еще за продуктами. Без наличных денег будет неудобно. Неудобно, что у меня только тысяча и двести… Тысячу отдать не получится. И поехать к Доктору Лизе не получится. Ладно, двести рублей — это нормально…
Быстро вложил в сухую трясущуюся ладошку две сторублевые купюры, развернулся — и засеменил к машине. А старушка выкрикивала мне вслед слова благодарности: «Спасибо… Спасибо! Спа-си-бо». «Выкрикивать слова благодарности» — звучит жутко, но такой же жуткой была и сама ситуация: бабушка и вправду кричала, едва ли не надрываясь. То ли чтобы я точно услышал, то ли от эмоций…
Что мешало отдать бабушке вообще все, что было в кошельке? А что мешало осуществить тот «план спасения», который за долю секунды пронесся в голове? Ясно что…
Пожертвовал ли я на самом деле что-то этой несчастной бабушке? Нет, ничего. Жертва — только тогда жертва, когда тебе по-настоящему неудобно. Когда делаешь больше, чем уже можешь. Подавая милостыню или затрачивая свои время и силы первый раз в жизни, я жертвую. А на сотый раз — просто следую благочестивой привычке. Само по себе это очень хорошо. Но отныне то, что для нуждающегося — жертва, для меня — уже не самопожертвование. А именно самопожертвованием измеряется любовь. И я верю, что именно постоянных шагов вперед ждет от меня Бог.
«…И сел Иисус против сокровищницы и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много. Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела, всё пропитание свое» (Мк 12:41-44)
