Недетская философия «Сказки о рыбаке и рыбке» Пушкина

Пушкин против правил

В те годы художественная литература жила во вполне определенном каноне. В ней было очень много правил. Помните учение Михаила Ломоносова о трех штилях? Он ловко подметил эту языковую тенденцию. Все слова как будто имеют свои функции, решают разные задачки. Есть слова высокие, поэтические. А есть слова и даже выражения совсем простые. Они только для разговора. И то не каждый их употребит. Люди ведь тоже разные — как и слова.

И вот Пушкин вторгается в эту стройную классификацию слов. Переставляет местами то, к чему нельзя прикасаться. По многу раз вычеркивает, подбирает как камушки в мозаике. И простые фольклорные слова встают в поэтические ряды, совсем не выделяясь. Они оказываются на своих — удивительно — местах.

Пушкина многие не понимали. Возмущались. Не хотели даже в руки брать его сказок. Это для нас они — эталон. А для культурных людей того времени все было совсем не так. Но Пушкин усердно и планомерно продолжал выбирать драгоценные камушки из фольклорной традиции, занимался их огранкой. И по этому пути в итоге пошла вся наша великая литература.

Не так проста, как кажется

«Сказка о рыбаке и рыбке» написана второй Болдинской осенью — в 1833 году. После нее еще появится текст о великой любви и верности — «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях». И еще таинственная, не до конца изученная «Сказка о золотом петушке». Интересно, что в те же осенние полтора месяца 1833 года Пушкин написал «Медного всадника». Со «Сказкой о рыбаке и рыбке» эта поэма создавалась в прямом смысле параллельно. И если внимательно присмотреться, очень связана с ней по смыслу. Странно — как такие разноплановые тексты могут нести в себе сходные смыслы. Но «Сказка о рыбаке и рыбке» не так проста, как кажется.

Мой университетский преподаватель как-то поделился со мной историей из жизни:

«Однажды, когда я был уже студентом-филологом, ко мне привезли маленькую племянницу. И я взялся читать ей ”Сказку о рыбаке и рыбке“. Помню, что не верил своим глазам. Я же с детства знаю ее почти наизусть. Но как я мог не заметить раньше этого космоса? Это же потрясающе! Старик и старуха — как будто единственные люди на всем белом свете. И вокруг — море. Только море. Это же сотворение мира... И я начал читать эту сказку еще внимательнее, думать над ней».

Говорящая камбала

Пушкин не придумал сюжет. У братьев Гримм есть сказка о рыбаке и его жене. Они, как известно, собирали фольклор. То есть их сказки имеют глубокие народные корни. Но корни западноевропейские.

Сюжет сказки Гримм такой. У самого моря в бедной избушке жил рыбак с женой. Однажды на удочку ему попалась говорящая камбала. Это был очарованный принц, которого рыбак стал называть человечком Тимпе-Те. Дальше — известная нам история. Жена захотела избу получше. Потом каменный замок. Потом — королевскую власть над землями, титул императрицы, римского папы и наконец... пожелала стать богом. Потому что очень хотелось повелевать луной и солнцем. Камбала исполняла все желания, переданные рыбаком. Но на последнее ответила ему: «Так ступай домой, сидит она снова на пороге своей избушки».

А теперь давайте посмотрим, во что превратилась эта сказка, побывав у Пушкина в Болдине.

Первое. Название

О рыбаке и его жене — это одно. А о рыбаке и рыбке — заметьте, совсем другое. Нам жалко заколдованного принца у братьев Гримм. Но мы так и не узнаем о нем ничего, потому что он не герой, а лишь волшебный помощник. Таким термином в сказках называется тот, кто как-то влияет своими необыкновенными способностями на ход событий. Принц в образе камбалы — только исполнитель желаний. Отношения его с рыбаком чисто деловые.

С золотой рыбкой не так. Она — главное действующее лицо. Сказка в первую очередь о ней и о старике. Об их отношениях. О реальности чуда, которое их связало. Сказка-то, оказывается, не о старухиных страстях. Они только фон, только история, в рамках которой происходит великое чудо, общение самого простого на свете человека с необыкновенным, сверхбытийным (удачное слово, которое употребляет Валентин Непомнящий по отношению ко всем сказкам Пушкина).

Второе. Форма

Пушкинская сказка написана в стихах. Но стих этот не обычный, не рифмованный. Это единственная сказка Пушкина, написанная так называемым белым стихом. В поэтическом языке не может быть случайностей и чего-то лишнего. Особенно у Пушкина, который трудился над каждым словом, оттачивал не только смыслы, но и звуки. Интонация его сказки похожа на сказительную, совсем старинную. Это, видимо, не намеренная стилизация. Это нечто большее, смыслообразующее. В «Сказке о рыбаке и рыбке» мы слышим историю не бытовую, а какую-то исконную, бытийную. И в этом потоке сказочной интонации есть одна единственная рифма. Она появляется, когда старик отпускает рыбку, ничего не прося взамен:

Ступай себе в синее море,
Гуляй там себе на просторе.

В сказке про камбалу нет такого акцента именно на этом моменте. Но и образ рыбака ведь там совсем другой. У братьев Гримм он вовсе не старик. И с женой он как будто заодно. Она королевой становится — и он при ней. Получается, что в пушкинской сказке не просто так рифма появляется именно один раз. В тот момент происходит что-то очень важное. То, что определит всю логику событий. Внутреннюю логику выбора старика — главного героя.

И сущность этого выбора усугубляется даже старческим возрастом. Ведь перед нами целая прожитая жизнь. В трудах, терпении, бедности. И в любви. На эту любовь многое указывает. Жили они вместе «тридцать лет и три года» — здесь образ полноты. Особенно в нашей, христианством сформированной культуре это сразу считывается. Землянка, ловля рыбы и прядение пряжи — тоже образы, указывающие на любовь. Это простые, необходимые основы. То, от чего никуда не деться. Как будто земная юдоль, в которой живут два родных человека и добывают хлеб свой в поте лица.

Перед нами очень интересная история. С одной стороны — это частная драма двух людей, в которой есть очень интересные психологические открытия. Драма отношений мужчины и женщины. А с другой — это история человечества. От самого начала мира.

Третье. Быт и бытие

Давайте посмотрим, как живут рыбаки из обеих сказок. У братьев Гримм мы знаем обо всех подробностях — как устроен их новый домик, кто живет на заднем дворе... В литературном произведении мы всегда видим мир как бы глазами участников событий. Это называется картиной мира. То есть по картине мира мы можем понять и людей. Так вот, для гриммовских рыбака и его жены важны все эти детали устройства быта. Цели у них вполне земные. И даже приземленные. Пушкинские же старик со старухой оба погружены в суть вещей. В их смысл. Они оба поглощены идеями.

Старуха все глубже вязнет в тщеславии, властолюбии, гордыне. Старик все больше отдает свои жизнь и семью на волю великого чуда и великого милосердия. Его поступки необъяснимы с обыденной точки зрения. У него нет никакого меркантильного интереса. Но он идет к морю и передает просьбы своей жены, которая вдруг стала сварливой. Не приняла она его радости о встрече с великим чудом. Не пожелала сама пойти посмотреть на рыбку. Но ему нужно обязательно сладить с ней. И вот нам подсказка — почему. В тексте Пушкина есть очень интересный речевой оборот, многократно повторяющийся, — «его старуха». Заметьте, этот оборот — даже в самом конце. Ничего не изменилось. Она осталась его старухой.

Получается, что главное чудо смещается в пушкинской сказке по времени. Мгновенная переделка землянки в избу не удивляет наших героев. Великим чудом старик называет другое. Саму встречу с рыбкой. Обратите внимание, как разговаривают рыбак и рыбка друг с дружкой в сказках братьев Гримм и Пушкина. Пушкин очень немногословен. Но в коротеньких репликах есть место для таких уважительных, таких душевных, близких обращений: государыня рыбка, старче. Это же настоящая близость, настоящее взаимопонимание.

Вычеркнутый эпизод

В рукописи Пушкин сначала следует сюжету первоисточника. Жена рыбака после того, как стала королевой, хочет стать римским папой... У Пушкина этот сюжет превращается в какую-то сюрреалистическую картину. Только представьте: даже мифическая Строфилус-птица, в разных культурах считавшаяся вестником Судного дня и конца мира, присутствует!

Перед ним монастырь латынский —
На стенах монахи
Поют латынскую обедню.
Перед ним вавилонская башня,
На самой на верхней на макушке
Сидит его старая старуха,
На старухе сарачинская шапка,
На шапке венец латынский,
На венце тонкая <?> спица,
На спице [Строфилус] птица.
Поклонился старик старухе,
Закричал ей голосом громким:
«Здравствуй ты, старая <?>баба!
Я чай, твоя душенька довольна»...

Но Пушкин вычеркивает все это. Мы можем только предполагать — почему.

Лингвист Михаил Эпштейн говорит, что в сказке братьев Гримм жена рыбака движется по прямой линии гордыни. Оказавшись папой римским, она делает следующий шаг — желает стать Богом. Пушкин убирает свою старуху с Вавилонской башни и замыкает круг: она хочет занять то, с чего все началось — место великого чуда. Хочет, получается, лишить этот мир чудес... Хочет покорить стихию. Это осуществить легче, чем стать Богом. Но вспомните, чем окончилась история в «Медном всаднике»? Гордое царство человеческое так беззащитно на самом деле, так иллюзорно и хрупко. Достоевский об этом писал очень ёмко и фантастически:

«Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: “А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли вместе с ним и весь этот гнилой, склизлый город, подымется вместе с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?”»

Не надо туда старухе. У нее еще есть шанс.

И птица на спице, и сарацинская шапка появятся в другой сказке. В последней сказке Пушкина — о золотом петушке. Там будет и личная Вавилонская башня, и личный Судный день. Но там все это закономерно. Там нет любви. Совсем нет. А в «Сказке о рыбаке и рыбке» любовь все-таки есть. Есть и милость, и прощение, и возможность покаяться.

Эта любовь сквозит даже в вычеркнутом отрывке. Старик в неимоверно далекой и грозной римской папе все равно видит свою старуху. И при всем приличном обществе зовет ее по-простецки, по-домашнему: старой бабой. И взывает к ее разуму, к ее совести. Не бросает ее, а дает ей возможность свободного выбора.

У «Сказки о рыбаке и рыбке» много граней. Не будем забывать, что сказка эта не народная, а литературная. Ее героев не назовешь положительными или отрицательными. Они — живые люди. Мы по привычке противопоставляем их. Но у Пушкина поразительная способность не осуждать, отделять человека от греха. У него ведь и старуха не сама по себе плоха. И в чистых порывах стариковой души тоже появляется какая-то излишняя уступчивость. И с этой точки зрения текст о рыбаке и рыбке становится бездонным, полным психологических нюансов.

Все заново

То, что случается в конце сказки, по всей видимости, не возмездие, а милость. Позже, в истории царя Дадона из «Сказки о золотом петушке» мы увидим прямое продолжение и логическое завершение всех старухиных чаяний. Но рыбка остановила это. Дала возможность все начать заново. Старик и старуха оказались в той же точке, с которой сказка началась. Но оказались уже с огромным послезнанием.

И главное послезнание — это уверенность в том, что они не одни в этом мире. Что есть еще на свете великое чудо. Милостивое, всемогущее существо, с которым можно поговорить. Рыбка уплыла от старика. Но он точно знает, что она есть. И по сути, старик становится в этой истории победителем. Он не сошел с ума, не кинулся наперекор ни стихии, ни тирану-самозванцу, которым стала его собственная жена. Он не поддался соблазну воспользоваться моментом и самому возвыситься. Он сохранил то, что было. А было-то оказывается, немало.

Благодарим за консультацию и за историю из личного опыта доктора филологических наук Георгия Викторовича Векшина.