Что происходит с великими книгами? Они перестают быть книгами. Они становятся словами, которые мы произносим, мыслями, которыми мы обмениваемся, образами, которые означают явления, — самой атмосферой, в которой существует русская душа, а, впрочем, и ею самой.
Мой любимый роман «Были и небыли». Обстрел. Офицер кричит Скобелеву: почему Вы не ложитесь, Ваше благородие? И отвечает ему Белый генерал: а потому и не ложусь, что благородие!
Не ищите эту цитату в романе. Я так ее помню. Может, и была она только в том, журнальном варианте, который я прочитала в 70-х годах. Как резали по сердцу аллюзии между невозможной к воспоминаниям Белой гвардией и освободителями Болгарии! Как маячки, рассыпались по страницам непроизносимые тогда слова: офицеры-добровольцы, дворяне, благородия. Кругом стояла муть советской идеологической жвачки, а на болгарских берегах жили и умирали настоящие русские офицеры, ведомые неведомыми понятиями: долг, благородство, честь.
Не шумно, но так, что мы все замирали, с каждой новой книгой Бориса Васильева открывалась то главное, что должно было войти в нашу жизнь и без него — не входило.
«А зори здесь тихие»,— покажите мне человека, который не плакал, не стоял сам у того страшного болота, в котором тонула светлая девушка, не сгорал вместе с сержантом от стыда, что не смог никого уберечь. Простая, словно детская песня, история, — а ведь никакие парады и лозунги, никакая статистика и исторические изыскания, но именно она создает то настоящее общее чувство вины и боли, которое и соединяет нас в один народ.
«Завтра была война». Борис Васильев никогда не оперирует цифрами, никуда не призывает, никого не разоблачает. Кошмар предвоенной реальности мы видим глазами школьников, когда он настигает их и не оставляет ни дня, чтобы постичь, что произошло с ними.
Каждая книга Васильева — это как вопрос, который не обойти. Можно сыпать словами, врать, передергивать, уклоняться, но непоколебимо стоит перед тобой образ девочки, которая уходит из жизни, сломанная и выброшенная, как мусор.
Правда и ложь, предательство и жертва, надежда и беспросветность. Как искусительно вообразить про «белый» образ в его романах: белый китель, белые лебеди, белый березовый ствол, вокруг которого гордо обносит свой живот будущая мать,— но нет! Мешают «красные революционные штаны», врученные перед строем герою, который станет для нас собирательным образом офицерства.
«Не стреляйте в белых лебедей». Нет у Васильева оптимизма, и не звучит позитива, и никакой другой сентиментальной и фальшивой ерунды. Его герои умирают, почти всегда умирают. И всегда оказываются сильнее смерти.
И правда, подумайте только, что сквозь советскую шелуху, сквозь беспорядочный ливень свободных 90-х годов, сквозь современную нашу культмассовую свистопляску, поднялся образ русского человека в самом лучшем, высшем его проявлении.
Поставьте мысленно в ряд героев Бориса Васильева. Столбовых дворян Олекиных, солдата-защитника Брестской крепости, лесника из заброшенной деревушки и князя Рюрика.
И конечно, его, красавца-офицера, чей образ навеки слился с обликом великого актера Василия Ланового, произнесшего гордые слова: есть такая профессия — Родину защищать.
Это про Бориса Васильева.
