Обычно под словом «миф» имеется в виду какая-то выдумка или сказка. Либо это вымышленная чудесная история, либо некое субъективное мнение или верование, которое дурманит голову (иногда целым народам) и мешает видеть настоящую реальность. В этом смысле миф противопоставляется науке, беспристрастному научному исследованию. Так что выражение «это все миф» фактически синонимично в обыденном словоупотреблении утверждению, что «это все неправда».
Однако лобовое и прямолинейное противопоставление мифа-выдумки науке, якобы лишь одной имеющей дело с подлинной действительностью, на самом деле далеко не очевидно. Оно является наследием эпохи плоско понятого Просвещения. Тогда ожесточенной критике подвергалось все, что не имело рационального объяснения и не умещалось в каноны узко понятой научности. Кстати,
французские просветители XVIII века считали, что, например, религия произошла «от встречи дурака с мошенником». Разные мошенники с корыстными целями выдумывал красочные, но ложные религиозные мифы, а наивные дураки им верили и давали себя объегоривать.
Однако и у науки, даже самой, казалось бы, проверенной, когда на ее основе строят так называемое научное мировоззрение, тоже есть свои мифы – если под мифом понимать что-то выдуманное, неистинное. Так, до конца XIX века ньютоновская физика предполагала, что мир в целом, окружающая нас Вселенная или космос представляет собой бесконечное черное пространство, раскинувшееся во все стороны. Это такая беспредельная и однообразная бездна, от лицезрения которой рано или поздно может стать либо скучно, либо дурно.
Дальнейшее развитие физики опровергло ньютоновское представление о Вселенной. Но дело даже не в том или ином неверном научном представлении. Мифична (в отрицательном смысле этого слова) сама вера в то, что наука беспристрастна и что она может достичь абсолютной и совершенно достоверной истины. Ведь наука – это лишь совокупность гипотез, более или менее достоверных, но не могущих претендовать на окончательную истинность. Как говорил французский драматург Эжен Ионеску, признанный классик театрального авангарда ХХ века, наука – это архитектура вопросов, а не ответов. Поэтому вера во всемогущество науки сама является одной из форм мифического сознания.
Ну а что такое тогда, собственно, миф? В древнегреческом языке слово ὁ μῦθος (mythos) означало «речь», «слово», «предание», «рассказ». Мифы в виде рассказов о богах и героях существовали у всех народов. То есть, миф – это словесный рассказ о чудесных событиях или деяниях той или иной высшей личности. Или, как утверждал русский философ Алексей Федорович Лосев в своей замечательной работе «Диалектика мифа», «миф есть в словах данная чудесная личностная история».
Раз миф – это рассказ, в котором все воспринимается под знаком чуда и в центре которого стоит личность, то можно утверждать, что в принципе весь мир, все вещи в нем неизбежно воспринимаются как миф.
То есть, на самом деле мифично любое восприятие, потому что слой личностного восприятия лежит на каждой вещи. Невозможно ведь безличностное восприятие, неизвестно чье, неизвестно кому принадлежащее. Таким образом, каждой вещи, каждому явлению присуща на самом деле та или иная мифичность (отсвет личностного чуда). Одна мифология – у синего неба, другая – у красного знамени, третья – у, например, современных компьютеров и гаджетов.
Эта мифология или мифичность, присущая каждой вещи, может носить положительный или отрицательный характер. Для иллюстрации этой мысли сошлемся на то, как своеобразно и интересно понимал мифологию электрического света А.Ф. Лосев (отрывок из его «Диалектики мифа»):
«Скука – вот подлинная сущность электрического света. Он сродни ньютонианской бесконечной вселенной, в которой не только два года скачи, а целую вечность скачи, ни до какого атома не доскачешься. Нельзя любить при электрическом свете; при нем можно только высматривать жертву. Нельзя молиться при электрическом свете, а можно только предъявлять вексель. Едва теплющаяся лампадка вытекает из православной догматики с такой же диалектической необходимостью, как царская власть в государстве или как наличие просвирни в храме и вынимание частиц при литургии. Зажигать перед иконами электрический свет так же нелепо и есть такой же нигилизм для православного, как летать на аэропланах или наливать в лампаду не древесное масло, а керосин. Нелепо профессору танцевать, социалисту бояться вечных мук или любить искусство, семейному человеку обедать в ресторане и еврею – не исполнять обряда обрезания. Так же нелепо, а главное нигилистично для православного – живой и трепещущий пламень свечи или лампы заменить тривиальной абстракцией и холодным блудом пошлого электрического освещения. Квартиры, в которых нет живого огня – в печи, в свечах, в лампадах, – страшные квартиры».
