Знаменитая «Лествица» Иоанна Лествичника, одно из главных аскетических христианских сочинений, была написана в конце VI века. Почему книга так называется, словом «лествица»? Оно — старославянский вариант нашего слова «лестница». В древнегреческом же оригинале в названии стоит слово ἡ κλῖμαξ (klimaks). Нам понадобится это древнегреческое слово, чтобы в конце статьи обратить внимание читателя на один любопытный и даже курьезный факт из истории новоевропейской культуры.
Вообще же книга так называется потому, что рассказывает о духовной лестнице или пути, ведущем от земли наверх, на Небо или к Богу. Поэтому это сочинение также именуется «Лествица райская» (Κλῖμαξ του παραδείσου, или Scala paradisi по латыни), чем и подчеркивается направленность пути, то, что эта аскетическая лестница ведет на Небо, в Рай.
Из тридцати глав «Лествицы» (в подражание полноты возраста Господа, когда Он вышел на проповедь) каждая посвящена определенной христианской добродетели. Книга рассказывает о духовном делании монашествующих, которые, лишь строго следуя по этому пути в указанной последовательности и не пытаясь перепрыгивать через ступени, должны продвигаться по пути духовного совершенства вплоть до самой вершины лестницы.
Поэтому очередность глав или духовных ступеней «Лествицы» очень важна и показательна. Первая глава называется «Об отречении от жития мирского». Это самый первый шаг. Начальные ступени «Лествицы» в целом посвящены борьбе с мирской суетой и удалению от мира. Потом следующие девятнадцать — скорбям на пути к Богу и аскетической борьбе с пороками и различными духовными препятствиями и преградами. И только последние семь глав говорят о кротости и смирении, о душевном мире. И, в конце концов, лишь заключительная, тридцатая глава знаменует собой достижение вершины пути или «лествицы» — союза трех добродетелей — веры, надежды и любви. Это словно верх Неба, которого касается духовная лестница.
Такая последовательность — еще одно подтверждение устойчивой мысли в аскетических сочинениях, что духовный путь начинается с покаяния и страха Божия. Любовь же у человека, только начинающего духовную жизнь, является пока еще очень несовершенной, и слишком доверять ей не стоит. Подлинная любовь к Богу и своим близким является венцом, финалом этого беспримерно сложного аскетического пути. Важно подчеркнуть это потому, что, например, наши современники часто склонны думать, что в религии можно обойтись лишь одной любовью, что главное — это любить, и все. Но при этом не спрашивается главного — как любить, чтобы эта любовь не была, например, вариантом самоугождения, чтобы не принять под ее именем за чистую монету свои непросветленные душевные порывы и настроения.
Сам образ лестницы в духовно-аскетическом контексте позаимстован из сна Иакова в книге Бытия (28.12-13): И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака.
Интересно также сопоставить с духовно-аскетическим образом лестницы известное изречение древнегреческоо философа Гераклита: ὁδὸς ἄνω κάτω μία καὶ ὡυτή. Оно переводится как «путь вверх и вниз один и тот же». Геркалит считается великим мастером диалектики — учения о единстве и борьбе проотивоположностей как основе мира. Например, известно и такое его выражение: «Луку имя жизнь, а дело его смерть». Оно построено на игре древнегреческих слов, отличающихся друг от друга только местом ударения: ὁ βιός (bios) по древнегречески лук, а ὁ βίος (bios) — жизнь.
Между прочим, благодаря гераклитовскому изречению о пути вверх и вниз как одному и тому же мы можем еще раз увидеть различия в языческом, древнегреческом миропонимании и в христианском, которое тоже в высшей степени диалектично, но диалектика его имеет другой характер. Ведь христианство тоже соткано из, казалось бы, противоречий: путь к блаженству лежит через страдания и скорби, воскресение и вечная жизнь достигаются лишь через смерть и т. д.
Дело в том, что у Гераклита мир развивается циклично, всякий раз возрождаясь после гибели снова: «Этот космос, один и тот же для всего сущего, не создал никто из богов и никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим». Это своего рода «вечное возвращение», когда все повторяется через огромные промежутки времени и ничего принципиально нового не возникает. Этому вечному круговращению вслед за целым космосом следуют и люди, как его неотъемлемая часть. Поэтому, вчастности, нет верха и низа в асболютном смысле.
В христианстве же духовный путь человека однонаправлен и имеет четкую цель. Через противоположности он должен идти наверх, к Богу, и путь вверх вовсе не является одновременно и путем вниз. В духовном смысле Небо остается Небом, а земля землей.
А теперь, напоследок, об одном любопытном факте из истории новоевропейской культуры, связанном с древнегреческим словом ἡ κλῖμαξ и одноименным названием произведения преподобного Иоанна Лествичника. Правда, больше этот факт похож на своего рода курьез. Замечательный христианский философ С. Кьеркегор, творивший в Дании в XIX веке, имел обыкновение публиковать свои произведения под псевдонимами. И одно из них, «Философские крохи», он выпустил под именем Иоанна Климакуса, т. е., Лествичника. Курьез тут в том, что в произведении это имя связано с образом дерзновенного мыслителя, который претендует познать глубины и вершины мира, взобраться на самую вершину лестницы познания, претендуя тем самым на роль Бога. То есть, этот мыслитель выступает в данной книге с позиций, очень далеких от христианства. И то, что его так зовут, связано с реальным Иоанном Лествичником случайным образом. Дело в том, что Кьеркегор просто подсмотрел это имя, готовясь к экзамену по богословию, и оно понравилось ему своей выразительностью. Вот и вложил он в него смысл, противоположный реальному. Зато следующее произведение, где содержится уже защита исторического христианства, автор выпустил уже под именем Антиклимакуса, т. е., Анти-Лествичника.
Так причудливо порой складывается судьба слов. Эта история говорит о том, что все-таки слова не говорят «сами по себе», одного внешнего их вида или звучания недостаточно, чтобы понимать их смысл. То есть, чтобы слово было действительно словом, всегда нужно уметь видеть за словом мысль, которую это слово выражает.
