29 июня не стало Евгения Каширина.
Фотохудожника, историка, краеведа, почетного гражданина Рязани и просто одного из самых выдающихся людей этого города. На его похороны пришло несколько сотен человек… Мы начали готовить материал о Евгении еще при его жизни, но, к сожалению, не успели. Хочется верить, что эта публикация будет достойна памяти великого человека.Каширин не был просто фотографом, он был настоящим летописцем своего города. Почти за каждым его снимком стоял какой-то рассказ, и почти каждую свою историю он мог проиллюстрировать фотографией.
Мне посчастливилось встретиться с ним за несколько месяцев до его смерти. Был поздний вечер, я пришел во Дворец Пионеров города Рязани, где мастер занимался со своими учениками.
— Учу молодых, и сам у них немного учусь, — говорил он.
В тот вечер занятия в фотостудии закончились поздно, Дворец Пионеров должны были скоро закрыть, и времени у нас было немного. Но я все же рискнул.
— А Вы бы могли рассказать мне об этих людях на ваших снимках?
— Хорошо, — ответил он. И мы выпали из времени.
Каширин включал в свою летопись всех. Близких друзей и случайных пассажиров в автобусе, обстановку в квартирах и сценки из уличной жизни, знаменитостей и самых обыкновенных граждан.
— Вот эскорт мотоциклистов у ЗАГСА. У нас в свое время было модно машины молодоженов так сопровождать, — рассказывал он, перебирая свои фотографии. — А вот Виктор Айдеев, наш художник. Он очень долго строил свою мастерскую, хотел картины там писать и вот попал в аварию, стал инвалидом… Теперь даже подняться в свою мастерскую не может, у него жена там белье сушит. Но ведь не сдается человек, смотрите! Работает…
Снимки Каширина были и остаются настоящей литературой. Есть рассказы, стихотворения в прозе, а есть романы.
— Братья Телковы, их в деревне Телки звали. Дядя Леша Телок сидит, смотрите. Местный философ, инвалид войны, в штрафбате служил. Однажды просит меня: «Каширин, можешь меня уважить?». «Хорошо», — говорю. Идем мы с ним через всю деревню, мимо церкви разрушенной, прямо на кладбище. Дядя Леша приводит меня к могилам, говорит: «Вот мама лежит, вот папа. Вон брат мой старший, а это вот мое место». Потом достает стакан, водки бутылку, разливает. «Ты, — говорит. — сними меня, как я на собственной могилке поминки устраиваю»…
Снимок — роман. Серия снимков — целая сага, где жизнь отдельных людей и жизнь всей страны переплелись друг с другом, а в простой истории деревенских стариков, можно узнать о войне, о революции… обо всем.
Рязань в августе 91-го. Люди на улицах, кто-то разбрасывает листовки, кто-то впервые вывесил на доме российский флаг. Художник с мольбертом шел мимо, но остановился и напряженно слушает новости. Снова люди, митинги. И девушка в развевающемся белом платье, стоит на улице, смотрит вдаль…
Евгений Каширин, один из основателей рязанского общества «Мемориал», пропускал все, что происходило с нашей страной, не только через свои снимки, но и через свою душу. Он искренне переживал ее утраты и приобретения…
Другие тона, другое место и другая обстановка. Бабушка Клава и бабушка Фрося. Деревенские старухи, пережившие двадцатый век со всеми его потрясениями и бедами.
— С ними ведь еще надо было уметь говорить. Спросишь ее: «Бабушка, а как у вас октябрьская революция была?» — она только надуется. «Чего говоришь? Не знаю, я!», так переспросить надо: «Что у вас в семнадцатом было-то?», тут уже она отвечает: «Да, погром!». И начинает рассказывать…
В том разговоре с Кашириным я совершенно не уследил за временем. Конец беседы от этого вышел немного скомканным, а часть альбомов осталась нетронутой. От этого создалось ощущение, что я коснулся лишь части огромного мира, который бережно сохранял Евгений. Мира, которым он всегда был готов поделиться.
После его ухода остались не только снимки. Осталось более двадцати его авторских передач об истории и искусстве Рязанского края, остались его рассказы и воспоминания. Что-то удалось записать, что-то сохранилось лишь в памяти тех, кто имел счастье общаться с Евгением.
И самое главное — осталось время. Эпоха, которую он сохранил в своей фотолетописи.
То, что он оставил нам, уходя в вечность.
Фотохудожника, историка, краеведа, почетного гражданина Рязани и просто одного из самых выдающихся людей этого города. На его похороны пришло несколько сотен человек… Мы начали готовить материал о Евгении еще при его жизни, но, к сожалению, не успели. Хочется верить, что эта публикация будет достойна памяти великого человека.Каширин не был просто фотографом, он был настоящим летописцем своего города. Почти за каждым его снимком стоял какой-то рассказ, и почти каждую свою историю он мог проиллюстрировать фотографией.
Мне посчастливилось встретиться с ним за несколько месяцев до его смерти. Был поздний вечер, я пришел во Дворец Пионеров города Рязани, где мастер занимался со своими учениками.
— Учу молодых, и сам у них немного учусь, — говорил он.
В тот вечер занятия в фотостудии закончились поздно, Дворец Пионеров должны были скоро закрыть, и времени у нас было немного. Но я все же рискнул.
— А Вы бы могли рассказать мне об этих людях на ваших снимках?
— Хорошо, — ответил он. И мы выпали из времени.
Каширин включал в свою летопись всех. Близких друзей и случайных пассажиров в автобусе, обстановку в квартирах и сценки из уличной жизни, знаменитостей и самых обыкновенных граждан.
— Вот эскорт мотоциклистов у ЗАГСА. У нас в свое время было модно машины молодоженов так сопровождать, — рассказывал он, перебирая свои фотографии. — А вот Виктор Айдеев, наш художник. Он очень долго строил свою мастерскую, хотел картины там писать и вот попал в аварию, стал инвалидом… Теперь даже подняться в свою мастерскую не может, у него жена там белье сушит. Но ведь не сдается человек, смотрите! Работает…
Снимки Каширина были и остаются настоящей литературой. Есть рассказы, стихотворения в прозе, а есть романы.
— Братья Телковы, их в деревне Телки звали. Дядя Леша Телок сидит, смотрите. Местный философ, инвалид войны, в штрафбате служил. Однажды просит меня: «Каширин, можешь меня уважить?». «Хорошо», — говорю. Идем мы с ним через всю деревню, мимо церкви разрушенной, прямо на кладбище. Дядя Леша приводит меня к могилам, говорит: «Вот мама лежит, вот папа. Вон брат мой старший, а это вот мое место». Потом достает стакан, водки бутылку, разливает. «Ты, — говорит. — сними меня, как я на собственной могилке поминки устраиваю»…
Снимок — роман. Серия снимков — целая сага, где жизнь отдельных людей и жизнь всей страны переплелись друг с другом, а в простой истории деревенских стариков, можно узнать о войне, о революции… обо всем.
Рязань в августе 91-го. Люди на улицах, кто-то разбрасывает листовки, кто-то впервые вывесил на доме российский флаг. Художник с мольбертом шел мимо, но остановился и напряженно слушает новости. Снова люди, митинги. И девушка в развевающемся белом платье, стоит на улице, смотрит вдаль…
Евгений Каширин, один из основателей рязанского общества «Мемориал», пропускал все, что происходило с нашей страной, не только через свои снимки, но и через свою душу. Он искренне переживал ее утраты и приобретения…
Другие тона, другое место и другая обстановка. Бабушка Клава и бабушка Фрося. Деревенские старухи, пережившие двадцатый век со всеми его потрясениями и бедами.
— С ними ведь еще надо было уметь говорить. Спросишь ее: «Бабушка, а как у вас октябрьская революция была?» — она только надуется. «Чего говоришь? Не знаю, я!», так переспросить надо: «Что у вас в семнадцатом было-то?», тут уже она отвечает: «Да, погром!». И начинает рассказывать…
В том разговоре с Кашириным я совершенно не уследил за временем. Конец беседы от этого вышел немного скомканным, а часть альбомов осталась нетронутой. От этого создалось ощущение, что я коснулся лишь части огромного мира, который бережно сохранял Евгений. Мира, которым он всегда был готов поделиться.
После его ухода остались не только снимки. Осталось более двадцати его авторских передач об истории и искусстве Рязанского края, остались его рассказы и воспоминания. Что-то удалось записать, что-то сохранилось лишь в памяти тех, кто имел счастье общаться с Евгением.
И самое главное — осталось время. Эпоха, которую он сохранил в своей фотолетописи.
То, что он оставил нам, уходя в вечность.
