— Где тут про Лазаря? — спросил он вдруг. 
Соня упорно глядела в землю и не отвечала. Она стояла немного боком к столу. 
— Про воскресение Лазаря где? Отыщи мне, Соня. 
Она искоса глянула на него. 
— Не там смотрите... в четвертом Евангелии... — сурово прошептала она, не подвигаясь к нему. 
— Найди и прочти мне, — сказал он, сел, облокотился на стол, подпер рукой голову и угрюмо уставился в сторону, приготовившись слушать.

                                                                                                                           

Воскрешение Лазаря у ДостоевскогоВ центре романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» находится включенная в текст евангельская глава о праведном Лазаре, друге Христовом. В слабом свете гаснущего огарка мы видим убийцу и блудницу, «странно сошедшихся за чтением вечной книги» (6, 525) [1]. И в блуднице, и даже, отголоском, – в убийце, чтение о воскрешении погребенного за каменной стеной, заваленного камнем, тлеющего, смердящего («ибо четыре дни, как он во гробе») Лазаря отзывается дикой, жгучей, исступленной надеждой: «Вот и я, вот и меня…» Хотя, казалось бы, какое отношение имеют очевидные и страшные грешники к другу Христову?

Ну ладно Соня – ее тело болезненно тлеет, не допуская пока греха в ее душу, как тлело тело мертвого Лазаря, не касаясь души. (И однако сама Соня видит свою душу пораженной грехом – не тем внешним, бросающимся в глаза нам, в жертву которому отдано тело, – а грехом против любви (нами часто и не замечаемым: нам удивительно и даже немного смешно: она – великая грешница, потому что воротнички не захотела подарить Катерине Ивановне?) – грехом сбережения своего для себя, грехом неполной самоотдачи. Грехом отказа другой душе, робко потянувшейся из повседневного ада в попытке восстановить в себе образ красоты…)

Но Раскольников – нераскаянный убийца? Откуда в нем надежда? Откуда в нем желание слушать про Лазаря?

Чтобы это постичь, нужно понять, как Достоевский видит человека.

 

«Друг Христов» за каменной стеной

Воскрешение Лазаря у Достоевского
Walimai.photo

Для Достоевского в каждом из нас, как в склепе, тлеет друг Христов. За каменной стеной, заваленный камнем – и все же еще живой, не могущий до конца умереть – ибо друг Христов – это образ самого бессмертного Христа.

На ряде икон, изображающих воскрешение Лазаря, мы видим, что Лазарь и Христос имеют один лик. Христос может воскресить Лазаря, потому что Он одновременно – и внутри склепа, заваленного камнем, – и вовне. Христос воскрешающий взывает к Своему Образу в друге своем, в том, который своим путем и своей волей может только умереть. Но воскреснет, поднятый воззвавшей к нему извне волей Христовой, а изнутри воздвигнутый ответившим этой воле Его образом.

Каменная стена, заваливший проход камень – это наше отдельное Я, повторившее грех праотцев, пожелавшее обособленного бытия. Наше Я, заслонившее нас от внешнего мира крепостной стеной и заключившее образ Божий внутри нас в тюремную камеру, могильный склеп. Наше Я, отделившее нас и от того, что вовне, и от того, что внутри нас.

Адам и Ева, пожелавшие быть сами по себе, как боги, оказываются в позиции блудного сына, потребовавшего от отца своей части наследства. И Господь такое наследство им дает, «проклиная» – то есть отделяя от Себя в их владение землю, закручивая ее законами сохранения вещества и энергии ради возможности автономного бытия. Так все человечество, все мироздание становятся Лазарем в склепе, ибо отделенное от всего тело, питающееся само собой, – это и есть тело тлеющее, разлагающееся, живущее в длящейся смерти, принимаемой за закон жизни.

«Преступление и наказание» с этой точки зрения – лишь ответ на «Записки из подполья», на страстный вопль «подпольного», раздавшийся там: «Разумеется, я не пробью такой стены лбом, если и в самом деле сил не будет пробить, но я и не примирюсь с ней потому только, что у меня каменная стена и у меня сил не хватило» (5, 105-106). «Подпольный» видящий, что эту каменную стену формируют «законы природы», все же не может, по образцу других, смириться с невозможностью преодолеть ее – обрекающую наш мир на отдельность и автономность, обрекающую нас на смерть. В одном из его высказываний каменная стена, опоясывающая мироздание, прямо сожмется до размеров склепа: он будет говорить о том, что «человек природы и правды» легко мирится с каменной стеной – а «человек природы и правды» – «l’homme de la nature et de la vérité» – это надпись на гробнице Руссо, определившего себя похожими словами в своей «Исповеди».

Начало истории Лазаря у Достоевского полагает неожиданное заключение подпольного «на вечную тему» о том, «что даже и в каменной стене как будто чем-то сам виноват» (5, 106). Вспомнивший о том, что каменная стена, отделяющая человека и мироздание от Бога, от жизни вечной есть то, что формируется, поддерживается и обновляется его грехом, вспомнивший о своей ответственности – лишает каменную стену иллюзорной неприступности.

Иллюзорной – потому, что неприступность каменной стены, однажды возведенной для охраны свободы воли пожелавшего отдельности человека, была разрушена пришествием Христовым. Потому мы и читаем в Псалтири: «Богом моим прейду стену» (Пс 17, 29).

Так в стене появляется пролом, проход. Дверь. Сам Христос – дверь, отворенная нам, выход из недр того склепа, которым каждый из нас становится для себя самого; дверь, открывшаяся, «чтобы имели жизнь и имели с избытком» (Ин 10, 9-10).

Но уважающий нашу свободную волю Господь не рушит стену, оставляя за нами нерушимое право завалить проход своим грехом, как камнем, вновь заключить себя в обособленное от Бога бытие.

Обособленное от Бога бытие – бытие отрезанного пальца. Какое у отрезанного пальца бытие – кроме тления?

Раскольников, заваливая награбленное камнем, – заваливает себе тем же камнем выход из склепа.

 

Христос медлит?

И в «Преступлении и наказании», и в 11 главе Евангелия от Иоанна есть один странный эпизод. Он исключен Достоевским из того, что слышит читатель в Сонином чтении – именно потому, что он включен им непосредственно в ход романа, вписан в путь жизни Раскольникова. Извещенный о болезни Лазаря Иисус не идет сразу к нему, но медлит два дня (Ин 11, 6), и только узнав внутри Себя о смерти его, идет к его гробу вместе с учениками.

Раскольников, ужаснувшийся своему замыслу после сна о лошадке, обращается к Господу: «Господи! Покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей» (6, 50). И он немедленно чувствует себя успокоенным, исцеленным, освобожденным. А дальше – он делает по пути домой лишний крюк, «небольшой, но очевидный и совершенно ненужный» (6, 50). И именно на этом лишнем пути, в момент промедления на пути домой, он слышит разговор Лизаветы с торговцами, который сокрушает его только что обретенный мир, свободу, самую жизнь: «Он вошел к себе как приговоренный к смерти» (6, 52).

И в том, и в другом случае Христос медлит, Он как бы дает человеку попытаться справиться самому, во всяком случае – не навязывает своей помощи до тех пор, пока невозможность без нее обойтись не становится очевидной. В предыдущей главе (Ин 10, 34) Он напомнит об упреке Бога, обращенном к слышащим слово Божие – и не исполняющим его: «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы; но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей» (Пс 81, 6-7). Но – как бы продолжают слова псалма евангельская глава о смерти Лазаря и «Преступление и наказание» – когда вы умрете и падете. Я приду к заваленному входу в ваш гроб. Приду не для того чтобы умереть с вами (высшее доступное прежде человеку выражение дружбы, о котором напомнит Фома Близнец, сказавший ученикам: «пойдем и мы умрем с ним» (Ин 11, 16)) – но чтобы вновь вывести вас на свободу, вновь принять в число своих друзей. В какую бы бездну вы не упали – Я схожу к вам для того, чтобы вновь сделать ее небом.

 

«Мой Бог мне помог»

Воскрешение Лазаря у Достоевского
m8oxy

В истории о воскрешении Лазаря есть еще два странных момента.

Первый – это слезы и возмущение духовное, скорбь Иисуса, подходящего ко гробу. Он знает о смерти заранее, знает заранее и о воскресении – почему же Он плачет? Полагаю, это можно объяснить только одним образом – здесь явлено нам то истинное со-чувствие и со-страдание, когда Один буквально ощущает то, что ощущает – нет, даже не другой, но Он сам за этим завалившим вход камнем. Он сам, Его образ, скорчившийся в гниющей плоти Лазаря, но не покинувший ее, ждущий, чтобы отозваться на зов. Так образ Христов будет мучиться и болеть в Раскольникове-убийце, пока тот не воскреснет на берегу реки, несущей вечные воды и не явит в себе отчетливо Младенца-Христа [2].

Второй странный момент – это слова Иисуса: «отнимите камень» (Ин 11, 39). Зачем возвращающему жизнь мертвому просить соучастия людей? Не властен ли Тот, Кто властен над жизнью и смертью, убрать любое препятствие? Не подчинится ли камень Тому, пред Кем отступает смерть? Но Иисусу – и Лазарю – нужна поддерживающая вера. Засомневается сестра умершего Марфа: «Господи! Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе» (Ин 11, 39). Так и мы всегда сомневаемся: может ли воскреснуть тот, кто, по нашему разумению, уничтожил в себе все человеческое; страшный и нераскаянный грешник? Но даже там, где умирает человек – остается страдающий Бог, Который откликнется на Свой же призыв извне.

Весь роман Достоевского о том, что без человека не спасается человек. Что вера человека нужна, чтобы Бог начал действовать. Отваливание камня как бы производится с двух сторон: нужно признание в своем преступлении от преступника – и вера в возможность его преображения и обожения от тех, кому он признается. Камень от гроба героя романа Достоевского отваливают Соня и Порфирий Петрович. Раскольникова спасает верящая в него сквозь страх и отчаяние Соня. Вспомним, между прочим, что другая героиня романа – Дуня – не сможет поверить в Свидригайлова – и он погибнет.

Накануне Своей смерти, преодоление которой выведет все мироздание из того гроба, из того уединения, в которое вверг его однажды человек, Христос выводит из гроба самого человека, не могущего одолеть им самим порожденной каменной стены иначе как с помощью Божией. Недаром и само имя Лазарь означает «мой Бог мне помог».

 

[1] Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 томах. Л., Наука, 1972–1990. Здесь и далее том и страница указываются в тексте в скобках после цитаты.

[2] О том, как это явление происходит в тексте, можно посмотреть, например в книге: Касаткина Т. О творящей природе слова. М.: ИМЛИ РАН. 2004. С. 228-239.

 

Читайте также:

9 вопросов о «Преступлении и наказании»

Быть Достоевской

Братья Карамазовы. Инфографика

 

На заставке фрагмент фото volker-kannacher

 

1
3
Сохранить
Поделиться: