
Приблизительное время чтения: 9 мин.
Эта история случилась в женской колонии, где я преподаю в православной воскресной школе. Поскольку она произошла с реальным человеком, имя и некоторые незначительные детали были изменены, хотя сами события и прямая речь переданы с максимальной точностью.
Роза отбывала срок в нашей колонии по тяжелой статье. Говорили, она убила сожителя, потому что «поровну наливать надо». Как у всех много пивших на свежем воздухе, Розино лицо зимой и летом было покрыто несмываемым бронзовым загаром. Щеку пересекал грубый, не зашитый когда-то хирургом, шрам.Отмороженные пальцы деформировались, ногти росли в разные стороны. Фигуру Роза имела приземистую, крепкую, голос громкий и грубый. Если она смеялась на одном конце лагеря — «я тя щас!» — на другом было слышно. Как бы в довершение образа Розе выдали нестандартный квадратный бушлат, из которого вечно торчали какие-то непонятные перья. Для усугубления диссонанса между именем и реальностью некоторые осужденные звали Розу Розалией, а иногда Дровосеком. Против Розалии она не возражала, а за Дровосека можно было и схлопотать. Роза не раздумывая кидалась в драку, если ей казалось, что ее обижают.
Конечно, нехорошо таким образом описывать женщину, но такова уж реальность нынешних женских колоний, где девять из десяти страдают алкоголизмом или наркоманией.
Разговаривала Роза в основном матом и жила на мате. Жила на мате — это термин технический. Он означает, что к досрочному освобождению и другим поблажкам человек не стремится, рассчитывает отсидеть от звонка до звонка, поэтому перед начальством не стелется, а с другими осужденными и вовсе не церемонится. На свободе Розу никто не ждал, жить было негде и спешить некуда. Любители взять в столовой без очереди покорно стояли, если замечали впереди Розу. Нарушителей она неукоснительно брала сзади за волосы и под общий смех задним ходом отводила в конец очереди. Сопротивляться было себе дороже, потому что дралась Роза только до победы, совершенно не заботясь о дне завтрашнем. В тюрьмах существует особый жанр написания писем-прошений в монастыри с обязательным включением «спаси вас Господи», «Христа ради»,«сестры во Христе» и других православных маячков. Просят конфеты, чай, средства гигиены. Кто-то действительно нуждается, а кто-то превращает это в своего рода спорт. Будь конверты бесплатными, монастыри утонули быв тюремных письмах. Каюсь, и я даю осужденным адреса монастырей, если просят. Вместе со всем прочим монастыри кладут в посылки духовную литературу. Поскольку письма пишутся людьми в основном неверующими (верующие все-таки стесняются), книги тут же сплавляются в храмовую библиотеку. А так как библиотека не резино-вая, мне самому же потом и приходится их оттуда эвакуировать сумками. А потом ломать голову, что с ними делать, а что-то и сжигать, потому что все остальные библиотеки тоже переполнены и хранить уже негде.
Во времена ГУЛАГа жизнь и смерть заключенного часто зависели от посылок с воли. Сейчас с голоду не умирают и цингой не болеют, а в нашей колонии и вовсе недурно кормят — я ел! И все-таки даже в нынешних лагерях посылки заметно облегчают и украшают жизнь. Осужденный без посылок чувствует себя сиротой. За семь лет срока Роза не получила ни одной посылки и писем-прошений не писала, хотя и нуждалась. На основное швейное производство, где по тюремным меркам неплохо платят, с изуродованными пальцами ее не брали. Оставалась работа на «нафталине» — второстепенном производстве с мизерной зарплатой. Курящему человеку «нафталиновой» зарплаты едва хватает на сигареты. А отказать себе в этих минутах свободы Роза, как и большинство осужденных, не могла. Зарплата была бы больше, если бы не вычеты за питание и коммунальные услуги. Как говорят местные сатирики, сидим за свои же деньги. Рассылать письма по монастырям при такой зарплате — дело рискованное. Придет посылка или нет — это еще вилами на воде писано, а на 43 рубля (стоимость конверта в тюремной лавке) можно хоть что-то купить. Хотя, кто знает, может, как последнее светлое пятно Роза берегла благоговение перед Церковью и не хотела его марать лукавыми письмами.
Незадолго до освобождения Роза все же написала письмо в монастырь и посылка действительно пришла. Шла она долго, и Роза, и без того не питавшая особых надежд, успела забыть о своем предприятии. Рассказывают, что, когда ей велели идти за посылкой, она трудилась «на нафталине» и заявила, что этого не может быть, и послала гонца, принесшего добрую весть, подальше. В посылку она не верила, а поход за ней (в условиях колонии час — туда, час — обратно) — это потеря пусть и малой, но реальной рабочей денежки. Потом ее все-таки выгнали за посылкой. О том, что Розалии пришла посылка, узнала вся колония. Она ходила счастливая, улыбалась одним зубом и всем рассказывала, как она сначала не поверила, а потом поверила, и что посылка оказалась богатой, и подробно перечисляла ее содержимое. Чтобы окончательно добить слушателей, она задирала рукав и показывала четки, которые носила на запястье вместо браслета. Было смешно, но открыто смеяться боялись, потому что это была Розалия Дровосек. Сладости она прокутила с такими же, как она, подружками, книги передала в храм с оказией. Сама до храма в этот раз так и не добралась.
Дальше передаю слова старосты нашего храма: «Месяца через два после посылки, уже перед самым освобождением, Роза вдруг появилась в храме. За семь лет никто такого случая не помнит. Я сильно удивилась, но виду не подала. Наблюдаю краем глаза, как бы чего ни выкинула в святом храме. Стоит Роза у порога в носках, полу нас деревянный, бурки сняла, с ноги на ногу переминается, не знает, что делать. Догадалась —перекреститься нужно. Три пальца вместе у нее не держатся. Перекрестилась птичьей лапкой. Чтобы разрядить обстановку, подаю ей свечи. Свечи у нас бесплатные, но лимитированные. Осужденные любят свечи ставить, раз зашел в храм — обязательно нужно свечку запалить, иначе как бы зря сходил. Расход у нас большой, приходится резать их на коротенькие, все равно не хватает. Поэтому кроме новых свечей, которые в упаковке, преподаватели нам приносят свечи, бывшие в употреблении. Те, что в вольных храмах не догорели, их уборщицы собирают и складывают на переработку. Я обгорелый фитилек отрезаю и получается хорошо. А по-другому — свечей на нас не напасешься.
Обычно я выдаю на руки по две коротенькие свечки — за здравие и за упокой. Но тут случай исключительный. Подала Розе три нерезаные свечи, тем более что с ее пальцами короткими обожжёшься. Да и рассердить боюсь. Стала она их зажигать, ставить. Скрюченные пальцы не слушаются, свечи из них вкривь и вкось торчат, воск во все стороны капает. Обычно я за этим слежу, ругаю, если капают. А тут молчу, пусть, думаю, капает, потом соскоблю.
Расставила она свечи, подошла к иконе Спасителя. Встала метрах в двух, как будто боится близко подходить, и, как может тихо, стала говорить. А тихо у нее не получается, все равно слышно. “Ну вот, дождался. Пришла я. Знаешь, почему не шла. Про грехи мои тяжелые знаешь. Убийство на мне, с мужиками там... Примешь меня? Разрешишь подойти? Уж разреши…”
Я ушам поверить не могу — от Розы за семь лет слова человеческого, наверное, никто не слышал, а тут как будто ребенок заговорил. Голос хриплый, как леший из бурелома вылез, а интонация детская, жалобная. Главное, я точно знаю,что это она не «елку наряжает», не для меня это говорит. Иногда бывает, женщины у нас молятся для показухи, так это сразу уши режет. А Роза хотя человек и грубый, но прямой, хитрить не умеет. Она начальству правду в лоб режет, а уж я для нее — ноль без палочки. А в храме только мы с ней. Но даже не это главное. Главное — она так это все говорит, как будто Бог здесь, как будто она Его реально видит и Он ей отвечает! Мне страшно стало. Я даже посмотрела туда, как будто живого Бога хотела там увидеть.
Потом она встает на колени, ножки аналоя обнимает, как ноги обнимают, и просит Господа,что бы Он ее устроил после освобождения, что идти ей некуда, родных нет, жить негде, а на улице зима. Просит, чтобы там тепло было, мы и здесь-то зимой мерзнем, и покушать. И еще чтобы у нее своя отдельная койка была. Больше ей ничего не нужно.
Никогда я Розу не любила, а тут у меня слезы навернулись. Как будто вся жизнь ее горемычная передо мной встала, а вместе с ней моя собственная.
Еще сколько-то посидела так Роза, поплакала, потом обула бурки и ушла. Ушла, как будто это обычное дело так с Богом разговаривать, как будто у нас тут переговорный пункт.
А я до вечера потом думала: как Роза, что ли, Богу молиться нужно? Чтобы мурашки по спине бежали? Я, честно говоря, к храму привыкла — не только в хорошем, но и в плохом смысле. Иногда хожу, как на работу, как бухгалтер ходит или библиотекарь. Прихожан ругаю. А после Розы я святость нашего храма несколько дней сильно чувствовала и веру сильную имела. Наградила меня Роза.
Вскоре Роза освободилась по концу срока. Как она там устроилась, где живет, чем занимается, мы не знали, но с большой долей вероятности предполагали, здесь большого ума не надо. Обычно женщины со стажем и без жилья пристраиваются к бомжам или пьющему мужику с квартирой. Само собой, начинают пить, их бьют, используют, выгоняют и так далее со всеми остановками. В лучшем случае они снова оказываются в тюрьме, в худшем — умирают от перепоя, ножа, переохлаждения. Нет, конечно, есть и другие варианты — работа, семья и все такое, но для этого человек-алкоголик совсем-совсем пить не должен. А если хотя бы 50 грамм принял — всё. Запой и полная потеря человеческого облика в 24 часа. А как не выпить, если семь лет бутылки снились? Как одна у нас тут сказала: я, когда последний раз освободилась, только до заправки дошла. Кафе там на трассе. Так что сидит где-нибудь сейчас наша Роза у храма, пугает прихожан перегаром и просит милостыню.
Я за Розу молилась, когда вспоминала, а через пару месяцев от нее в колонию пришло письмо. Все совсем не так оказалось. Оказалось, она припеваючи живет и работает в центре помощи бездомным. Работает на кухне на официальную ставку, центр предоставил ей комнату, там жеи питается. Не пьет совершенно, там и нельзя,и пишет, что не тянет. Всем довольна, благодарит Бога. Когда Роза в день освобождения вышла из колонии, у ворот ее ждал добрый самарянин из этого центра. Он специально за 150 километров аж из самой Самары за ней приехал. Как это сложилось, писала она туда или еще как-то, она не сообщила. Но по нашему коллективному опыту, а здесь люди бывалые, — пиши не пиши, но чтобы за инвалидом, отсидевшим за убийство в колонии для алкоголиков, как за министром, машину посылали — такое редко бывает.
Честно говоря, такого случая и не знаем».
Яркий пример для воцерковленных людей - чистая вера, покаяние, страх Божий, благоговение... Евангельский мытарь. И ведь правильно распорядилась подарком - не пьет, работает, Бога благодарит. Слава Богу!
Когда я читаю такие истории, то мне от доброты Бога становится страшно
Не бойтесь Он любит прямых, как тот разбойник на кресте, и по просьбе ему не сложно прислать людей чтобы исполнить просьбу. Господь всемогущий!Любишь! Нет гневающегося Бога, это все для людей, иначе не понимают, сами себе собирают проблемы от не послушания.
Жив Господь! Возвращение блудной дочери!