Судьба страны решается не только в Москве и больших региональных столицах. Игнорировать это — значит отгородиться от важной части нашей общей реальности. Недаром среди жителей мегаполисов уже не первый год растет мода на внутренний туризм с целью ближе узнать свою страну. У некоторых из малых городов России славное прошлое, но сегодня они переживают не лучшие времена. В некоторых — жизнь кипит с прежней силой. Но все они одинаково важны для понимания того, как возникла, сформировалась и живет сегодня наша страна. Впереди лето, пора отпусков, а значит, самое время узнать эти города в лицо. «Фома» открывает серию публикаций «Малые города — герои России».
Когда заходит разговор о Тарусе, тут же начинается путаница — где тут легенды, а где правда. Отличить одно от другого в тарусской реальности сложно. Мифы похожи на правду, а правда на мифы. Вот и поди разберись.
Говорят, что в 964 году князь Святослав Игоревич, проплывая по Оке в сторону хазар, с которыми надумал воевать, увидел на берегу некое селение дивной красоты. Что это за народ? — спросил любознательный князь. То Русь! — с пафосом ответили ему с берега. С тех пор местечко поименовали Торусой, только в XX веке поменяв «о» на «а». Разумеется, это легенда. А вот другая история. Некоему швейцарскому столяру предложили приехать в Тарусу и немного поработать. Он приехал, поработал и остался. Сейчас Йорг Дусс считает себя главным экспертом по части того, что называется русским народом. Его фонд «Радуга Тарусская» взял на себя ответственность за жизнь и благополучие большей части местных пенсионеров. Йорг кормит, поит голодных, пристраивает бездомных, организует местных мальчишек заниматься спортом. И получает от этого радость, какую, как он полагает, в Европе уже получить негде. Эта история — чистая правда. Йорг один из сотен и тысяч тарусян, кто складывает современный миф о Тарусе.
Первые упоминания о Тарусе относятся к 1246 году. Тогда, после смерти великого князя Михаила Всеволодовича, Таруса с «волостьми» отошла к его младшему сыну Юрию. То были славные времена, когда Таруса, стоящая на стратегически важном пересечении Оки и речки Таруски, еще была крепостью и грозила татарской коннице высоким насыпным валом и серьезными укреплениями. От некогда грозной крепости сейчас остался только насыпной вал, но и этого достаточно, чтобы остро ощущать здесь ту самую Русь, про которую кричали с берега любознательному князю.
Тарусская Русь небогата и неброска. Еще в XIX веке здесь долго собирались провести железную дорогу, да так и не собрались. Не построили и моста через Оку. Получился весьма специфический тарусский транспортный карман, в который попасть довольно трудно. Из соседнего Поленова, что на другом берегу Оки, до Тарусы всего четыре км. Но при отсутствии навигации ехать придется все восемьдесят. Эти транспортные неудобства сильно подорвали тарусское предпринимательство, зато обеспечило Тарусу тишиной, пылью от немощеных дорог, садами, запахами прелых яблок осенью и бешеной нежностью яблоневого цвета весной.
«Что такое была Таруса? — риторически вопрошает местная художница Светлана Павлютина. Я сюда приехала первый раз в 1975 году. Выхожу на главной площади и вижу: какая-то тетка стоит на вершине лестницы и протирает лысину Ленину. При этом матерится на всю площадь. Везде пыль столбом, козы пасутся. Я тогда подумала: господи, куда это я приехала? Только потом начала понимать».
Любовь к Тарусе — это вовсе не то, что связывает петербуржцев с Питером или венецианцев с Венецией. Это та самая странная лермонтовская любовь, когда главным аргументом оказывается не слава, купленная кровью, а нечто совсем уж неуловимое, вроде тех самых дрожащих огней печальных деревень. Да, Таруса необыкновенно красива. Но это особая красота. К ней надо еще прийти через некую внутреннюю составляющую, которая либо есть, либо нет. Наверное, это та красота, которая была известна Тургеневу и Чехову, Левитану и Борисову-Мусатову.
«Вот смотрите, какая у нас луна, — говорит Светлана, показывая на тонкий графический серпик, мерцающий сквозь желтые ветви яблонь, — как это можно объяснить?»
Объяснить это непонимающему, действительно, трудно. Зато понимающий ловит все на лету. Тайна тарусских садов, как старые пиратские карты, передается только из рук в руки. Это для тех, кто понимает. Возможно, самым первым понимающим был отец Марины Цветаевой, который каждое лето вывозил семью со всем скарбом сюда на дачу. Ехали целый день, трясясь в перегруженном возке. Маленькую Марину тошнило в дороге, но это было ничто по сравнению с той Окой, которая ждала в конце путешествия. Вся цветаевская Россия — это здесь, в здешних холмах и далях. Потом Тарусу оценили художники. Потом писатели, потом музыканты, а к середине прошлого века в Тарусу уже потянулся тоненький, но устойчивый ручеек тихой московской интеллигенции.
«Мы здесь с 1953 года. Дачу снимали», — рассказывает Екатерина Дмитриевна Мартыновская, в прошлом известный аккомпаниатор и музыкант. Теперь она на пенсии, живет здесь в небольшом собственном домике на окраине, где главное место в гостиной занимают рояль и камин. Впрочем, в ее дачном детстве никаких каминов с роялями в Тарусе и быть не могло.
«Сюда ехали целый день, — вспоминает Екатерина Дмитриевна, всплескивая тонкими музыкальными руками. — Сначала на паровозе, потом на автобусе, потом на пароходе. Снимали тут какие-то летние домики в садах, каждый год на новом месте. Здесь не было ничего, все с собой везли. Продукты, посуду. Воду из колонки таскали, готовили на керосинке. Неудобно все было — страшно. Пытались в какие-то другие места ездить, а нет — лучше Тарусы ничего нету».
Странным образом бытовые неудобства и лапидарная простота жизни вместе с красотой окских закатов и далей вошли в обязательный пакет тарусского очарования. Самые выдающиеся и славные люди России ехали сюда, как будто именно для того чтобы пережить эти самые неудобства, снять галстуки и толковать с местными рыбаками о погоде на завтра.
«Сюда Рихтер приехал однажды и просто влюбился, — смеется Екатерина Дмитриевна. — Снял тут же какой-то крошечный домик у бакенщика на берегу и выписал из Москвы рояль. Когда рояль поставили, Рихтеру уже там места не было. Так он, если не играл, все на крылечке сидел».
Таруса в дачный сезон последние лет шестьдесят выглядит как младший брат Баден-Бадена во времена Тургенева. Знаменитые столичные профессора, музыканты, переводчики, философы и художники, украшенные детьми и рваными шортами, уважительно раскланиваются друг с другом, сталкиваясь у колонки с водой или в местной булочной. Удивительно, что интеграция москвичей в местный тарусский быт прошла здесь мирно и весьма доброжелательно. Вообще-то число постоянных жителей Тарусы составляет всего 10 тысяч человек. Но в летний сезон население увеличивается до 100 тысяч. Москвичи, приезжающие в Тарусу, совершенно не похожи на тех воинствующих новых русских, которые пинком ноги открывают любую дверь. Эти москвичи говорили тихими голосами и обращались к местным старушкам строго на «вы». А потому снискали себе нежную любовь коренных тарусян.
Так из пыли и садовой тишины по крупицам собиралась та самая тайная Таруса, Таруса Цветаевой, Паустовского, Заболоцкого, Рихтера. С середины прошлого века к этой славе добавилась еще и печальная слава 101-го километра.
«Больше всего Тарусе надо быть благодарной 101-му километру, — рассказывает Иван Великанов, молодой музыкант, создавший Камерный оркестр Тарусы и дважды в год устраивающий здесь фестивали барочной музыки. — Политзаключенным после лагерей не давали вернуться в Москву, что сильно спровоцировало культурный рост вокруг столицы. Ехали сюда и здесь селились. Получился такой филиал старой интеллигентской Москвы. Мне самому довелось общаться с князем Андреем Волконским, который сюда приезжал».
Диссидентская традиция едва не сделала из Тарусы что-то вроде подпольного антисоветского центра. До сих пор в определенных московских кругах можно услышать истории про некий подвал на тарусской даче, где прятались от слежки. Но антисоветский центр из Тарусы так и не получился. Когда победила демократия и в крупных городах массово сносили памятники Ленину, а улицы переименовывали, в Тарусе все осталось по-прежнему. На главной городской площади до сих пор стоит все тот же Ленин, мимо него проходит главная городская магистраль — улица Ленина, в которую естественным образом вливаются улицы Комсомольская, Розы Люксембург и Карла Либкнехта. Это никого не возмущает. Яростные диссиденты и русофобы здесь мирно уживаются с русофилами, государственники с рыночниками, поэты с математиками, деревенские с городскими. Местные караси, луна, яблони и заросшие малиной овражки примиряют всех.
Впрочем, с советских времен Таруса изменилась самым радикальным образом. Первое, за что взялась местная интеллигенция, ощутив ветер свободы, были храмы. Как и везде в России, во времена Советской власти все храмы в городе были закрыты. В храме Воскресения на знаменитой Воскресенской горке на самом берегу Оки был склад. В соборе Петра и Павла на главной площади города был Дом пионеров. Дольше всего держался храм в сельце Истомино, в шести километрах от Тарусы. Но и он закрылся в 1975 году.
В самом конце 1980-х энтузиасты своими силами принялись обихаживать храм на Воскресенской горке. Возглавил движение к духовному возрождению московский философ, а потом священник отец Леонид Гвоздев. Денег, конечно, не было, но было желание. К началу нулевых руки дошли и до собора Петра и Павла. Собору вернули купол и колокольню, восстановили росписи, оформили роскошными мозаиками и каменной резьбой, превратив бывший Дом пионеров в произведение искусства. Городская администрация заняла мудрую позицию — при отсутствии денег у города хватало такта поощрять любую полезную инициативу спонсоров. У спонсоров же хватало такта вкладывать деньги в настоящее искусство. В результате бедная и скромная Таруса буквально расцвела шедеврами.
Местный бизнесмен Исмаил Ахметов, строитель и крупный изготовитель стройматериалов, возглавил движение умного меценатства. Деньги здесь принято вкладывать не столько в шикарные рестораны, сколько в нечто, облагораживающее местное пространство. Если блуждающий турист зайдет в тарусский Дом искусств, где в стародавние времена располагались зубоврачебные кабинеты, у туриста перехватит дух от фантастической красоты интерьеров. Тончайшие сочетания красок и фактуры, мозаики и кирпича, росписи и барельефа — такую школу искусств трудно найти не то что в Москве, но и в мире.
«Красота спасет мир! Слышали такое? — говорит священник Андрей Мешакин, настоятель храма в деревне Истомино, что в шести километрах от Тарусы. — Когда мы тут все начали восстанавливать, нам все говорили, ну вы что, с ума сошли? Тут десять домов жилых — кому этот храм нужен? Кто в него ходить будет? Но мы тогда подумали и решили, что все равно надо восстанавливать. Не может такого быть, чтобы эта красота не привлекла людей».
Истоминский храм и в самом деле производит пронзительное впечатление. Чудесный образец русского классицизма, он стоит в красивейшем месте на пологой горе над рекой Таруской. Вплоть до начала нулевых здесь не было купола и весь храмовый комплекс представлял собой живописную деревенскую свалку. Однако сумасшедший план о. Андрея оправдался самым удивительным образом.
«Иду я как-то со стройки, — рассказывает он, — а мне навстречу местный пьяница идет, еле на ногах стоит и матерится жутко. Ты что ж это делаешь, кричит мне, храм зачем восстанавливаешь? Я ему говорю, ну а тебе-то какое дело? он орет: Как какое дело, в него же ходить придется!»
Теперь храм не только восстановлен, но и окружен особой умной культурной зоной, где можно погулять, поесть и позаниматься спортом. Как и предполагал отец Андрей, красота спасла деревню Истомино. Крошечное погибающее сельцо теперь расстраивается во все стороны, люди едут в храм к веселому и мудрому батюшке со всей округи.
Материал опубликован в спецвыпуске журнала «Фома» «Малые города — герои России». При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 01.04.2015 № 79-рп и на основании конкурса, проведенного Обществом «Знание» России.
