«Еду, — говорит, — смотрю: а вокруг — один простой, что называется, люд. Приезжие рабочие, пригревшиеся безработные. Лица суровые, взгляды уставшие».
Моя мама всегда была большим начальником — пока не вышла на пенсию. И шофер у нее был. И не ездила она сроду на электричках. А вот наступил у нас с ней такой период: пришлось. Но мама не сразу его заметила. Он наступил как-то тихо и сразу.
«Это что же? — говорит она себе. — Вот теперь вот такой у меня образ жизни? Я теперь тоже такая? Теперь это мои сотоварищи? По поздним электричкам?»
Мысль пошла дальше, и мама стала представлять себе, куда они едут. Кто-то — на железную койку в общежитие. Кто-то — в одинокую каморку вроде дворницкой, где разрешили жить. Многие живут в подвалах и на чердаках, пока не найдут себе денег на кров. Многие с последней электрички пойдут и свернутся калачиком на вокзале, если их только не обнаружит полиция. «Какие безрадостные конечные станции! — вдруг пронзила ее мысль. — А я еду, — думает пожилая моя мамочка с тяжелым рюкзаком, — в светлый теплый дом. Где сидит моя любящая дочь и ее смешные дети. Где стоят мои тапочки в коридоре. Где закипит чайник и польется беседа. Теплая беседа двух любящих женщин. И на подоконнике будет сидеть кот, очень добрый просто оттого, что живет в очень доброй семье и жизнь его балует. Господи, как же важна конечная станция!» — думает мама, и уже не кажется ей тяжелым рюкзак, но она готова достать оттуда свои пироги и хотя бы часть раздать этим притихшим людям. Многих из которых на конечной станции не ждет теплый светлый дом.
«Так, значит, самое главное — конечная станция?» — спрашиваю я, до слез заслушавшись ее рассказом. «Ну конечно!» — уверенно говорит она.
И я чувствую, что это правда.
Но я знаю другую правду. Однажды я приехала в Питер к мужу. Он был в командировке, и я приехала неожиданно, никого не предупредив. Такой был порыв души: сделать сюрприз. А вот монеток для телефона-автомата не было, а мобильники в 90-е если и были, то не у простых смертных. Ну, в общем, вышла я из Московского вокзала и понимаю, что такси в Питере не ловятся в пять утра вовсе. А метро, как и в Москве, не работает. Но так хочется этого сюрприза! И пошла я в длинном черном пальто по питерским улицам к гостинице мужа. Идти между тем было прилично. На меня пошел дождь. Иду я под этим дождем, намокаю и думаю: «Здорово ты все продумала, детка. Монеток для телефона не приготовила. Зонтик не взяла (как будто не знаешь, что такое Питер)».
А дождик почему-то отчаянно холодный, и мое пальто становится тяжелым, и ботиночки понимают, что, в общем, нет уже никакого смысла не пропускать эту ледяную воду. Тем более что хозяйка идет прямо по лужам. И вдруг меня пронзает мысль. Когда-нибудь, много лет спустя, я буду вспоминать именно этот момент! Да-да, я буду вспоминать как счастье мой проход по Дворцовой, в мокром пальто, по колено в лужах, по спящему еще городу. Не тот момент, когда я дошла, а тот, в котором я только иду. И нет еще ничего, кроме меня, этого серого города и моей любви к мужу, который не подозревает ни о чем.
И правда. Много лет прошло, а я вспоминаю эти лужи и свои мысли об этом. Муж ужаснулся, увидев мокрую как мышь меня, сушил одежду, грел ноги, заваривал чай. Но почему-то главным был — мой путь, он мне и врезался в память. До сих пор.
Так что, спрашивается, важно — конечная остановка или сам путь?
Из книги «Голос в эфире» (Издательство «Никея»)
