Был в нашем русском приходе в Вашингтоне замечательный прихожанин-афроамериканец. В любое воскресенье, когда я приходил в храм, он встречал меня у входа с почти неизменными сигаретой или стаканчиком кофе в руках.
В свои лет 60, может быть, с небольшим, прихожанин этот в последнее время был прикован к инвалидному креслу, но до этого ходил, пускай и не очень бодро. Очевидно, что он был неимущим, хотя я ни разу не видел его клянчащим милостыню. Более того, однажды я встретил его на службе с иголочки одетым в такой ослепительно белый костюм, что невольно усомнился в этом. Сейчас я понимаю, что, возможно, именно тогда он и принял таинство Крещения.
Общение у нас было самое простое, на уровне «привет, как дела». Иногда мы обменивались поздравлениями с праздниками и перекидывались парой слов, но этим все и ограничивалось.
Надпись на его неизменной куртке выдавала в нем ветерана вооруженных сил, и журналистская совесть подгоняла меня расспросить: расскажи, мол, мужик, где служил, что видел, воевал ли. Однако что-то все время не давало мне заговорить: то я шел на службу — ну как же время на разговоры неизвестно с кем тратить, то, наоборот, спешил домой. Бывало, стеснялся заговорить с малознакомым человеком. А сейчас вдруг неожиданно признаюсь себе, что за всеми этими «уважительными причинами», возможно, стояла обыкновенная брезгливость: дескать, с чего это мне садиться рядом, наверное, с нищим.
Вероятно, из-за всего этого я лишил себя возможности услышать интересные истории — может быть, о войне в Ираке, а главное — как этот самый обычный афроамериканец оказался в нашем русском храме и что здесь для себя нашел.
Теперь уж спросить не у кого: примерно год назад наш настоятель сообщил, что прихожанин этот скончался. И как-то сразу выяснилось, что звали его Том, что в нашу церковь он ходил несколько лет, а крещение принял в 2015 году.
Услышал я весть о его смерти в разгар пандемии и в следующий раз пришел в храм не так скоро. А когда пришел, меня не покидало какое-то странное чувство: долгое время я не мог понять, чего же мне не хватает. И вдруг наконец осенило: не «чего», а кого! Мне не хватало Тома, который даже в «коронавирусную эпоху» неизменно встречал меня перед церковью. Теперь его не было, и место, где он обычно сидел, пустовало. Пустует оно и до сих пор, хотя сейчас иногда его занимают такие же бедолаги, каким был Том. Правда, в отличие от него, они просят подаяние, но это, наверное, не так важно: в конце концов, от тюрьмы и от сумы никто из нас не застрахован.
Родственников Тома найти не удалось, поэтому все расходы по его похоронам на себя взяла церковь. И судя по тому, что средств мы собрали в несколько раз больше, чем требовалось, не хватает его не только мне…
И если честно, у меня нет уверенности, кто из нас был более верующим: «хороший» я, который несколько раз в месяц ходит на службы, или бедный Том, который, может, и в церковь-то заходил редко, но своим присутствием всякий раз создавал людям настроение.
