Студенты МГИМО в Саров ехали впервые - организованно, с трехдневной программой и серьезными намерениями. Хотя Саров и МГИМО друг о друге наслышаны. В этот город на ежегодные Школьные Харитоновские чтения - международную научную конференцию для умных старшеклассников - приезжают эксперты из московских вузов, вдохновляются уникальностью мест (добрососедство ядерной физики и православных святынь) и возвращаются переживать полученный опыт.
Среди экспертов на Харитоновских чтениях дважды был Владимир Легойда, доцент кафедры Мировой литературы и культуры МГИМО, редактор журнала "Фома". Спустя три года после начала этой доброй традиции в Саров вместе с ним - не на конференцию, а в гости - приехали двенадцать студентов МГИМО.
Владимир Легойда: Я хочу рассказать, как возникла идея нашей поездки. В Сарове первый раз я был в 2000-м году. Меня тогда потрясла здешняя атмосфера: уникальное, для меня совершенно неожиданное соседство Ядерного Центра и святого места. Если о преподобном Серафиме я что-то знал - Житие читал, по крайней мере, то ни о Ядерном Центре, ни о наших великих физиках не слышал ничего, кроме общих фраз. Мысль о том, чтобы приехать сюда с нашими студентами, возникла лишь спустя три года. Были третьи Харитоновские чтения, в культурную программу у нас входило посещение Серафиме-Дивеевского монастыря... Когда я покидал это место, у меня не то чтобы, как говорят, промелькнула мысль, - я всем своим существом вдруг ощутил, что сюда нужно привезти наших ребят. Я даже над этим особенно не размышлял. Просто понял, что надо приехать, и все. Не люблю выискивать какие-то совпадения, но интересно то, что за три года моего знакомства с Саровом именно в год столетия прославления преподобного Серафима эта идея вызрела и наша поездка состоялась. Не знаю, как повлияют святые места на ребят: в нашей группе подобрались очень разные люди. Не хочу загадывать, да это и бессмысленно - для каждого такой опыт сугубо индивидуален. Но мне кажется, что частичку саровского духа мы с собой обязательно увезем, потому что... я не знаю человека, на которого бы не повлияла эта атмосфера.
Двенадцать "очень разных" студентов
Предложение ехать в Саров на майские праздники стало - абсолютно для всех - подарком. От предвкушения радостных минут щекотало в животе. Дележка по вагонным купе казалась чистой формальностью: а что, разве кто-то спать собирается? Так выехали из Москвы в Нижегородском направлении. Впереди - ночь в поезде, турниры остроумия (студенты-журналисты слов по карманам не прячут), а дальше - территория за колючей проволокой. Для верующих - святая земля.
За исключением Егора, будущего политолога, "саровской командой" стали студенты факультета международной журналистики, разных курсов. Нам предложили написать, почему мы хотим поехать. Заявки были от одной строчки до полстраницы - очень разные. И что любопытно: быть может, отчасти потому, что мы студенты МГИМО, несколько человек признались: нигде, кроме Москвы, в России они не были. Хотели посмотреть, что такое провинциальный русский город, точнее, город-не-столица. Многие исколесили Европу, видели обе Америки, но своей страны не знают. Кто-то написал, что хочет познакомиться с федеральным Ядерным Центром, кто-то упомянул про Серафима Саровского. О чем открыто не говорили, но что, наверное, важно было для всех – это наше неформальное общение. В институте мы ежедневно видимся и по-светски хорошо знакомы. Иными словами, ничего друг о друге не знаем. ...Кто-то из уже великих современников очень точно охарактеризовал наше время: главная наша болезнь - дефицит человеческого общения. И добрых отношений.
Родники за колючей проволокой
1-е мая. Проход через КПП. Уныло, пограничники в защитной форме, очередь, ветер и пять тридцать утра. Это первое впечатление рассеялось быстро: в городе нас ждали. Маршрутка, гостиница, завтрак... И что сразу потрясло: "Воду можете пить прямо из-под крана. Она у нас вся из источников", - объяснила Елена Адольфовна, сотрудник РФЯЦ, Саровский организатор нашей поездки. "А что, их тут несколько, источников?" - "Они повсюду!"
Буквальное значение этих слов мы поняли, когда пришли к родникам на берег Сатиса. Дере вянные ступени, помост. По желобам, двумя щедрыми струями к людям стекают родники. Невысокие бетонные колодцы - для тех, кто хочет зачерпнуть и облиться. Говорят, желающих много не только летом.
Дно колодцев, под стать желтоводному Сати-су, устлано мелким, мягким и "кипучим" песком. Такое вот природное чудо: на участке дна размером с ладонь бьет дюжина маленьких ключей. Бурлящими фонтанчиками усеяно и речное дно (это видно по узкой береговой полоске): неусыпными песочными часами отмеряет Сатис свои века.
...Территория за колючей проволокой составляет 232 квадратных километра. Чуть меньше дважды окольцованной Москвы. Это не только Саров. Это еще и мордовский заповедный парк, муромские леса, и искусственные, вырытые когда-то Саровскими монахами озера, и полигоны Института ядерной физики, и огороды. Кто бы мог подумать, что по весне сотрудники ВНИИЭФ РФЯЦ тоже вспалывают грядки! "Мы еще и за грибами ездим, и в байдарочные походы ходим, так что все у нас как у людей, - смеется Елена Адольфовна. - Еще у нас бизнесом люди занимаются, и репетиторством... А вообще, лучше всех в городе живут ведущие ученые и таксисты: первые делают историю, а вторые их катают!"
В городе пять КПП во все стороны света, плюс один на аэродроме. Закрытыми от мира саровчане себя не считают. Считают защищенными. В этом, не сговариваясь, признавались все наши новые знакомые. Удивительные они все-таки люди...
Сложно представить, что многие ради Саро-ва оставили Москву. Потому, может быть, и не назовешь Саров провинциальным городом. Скорее - филиалом столичного исторического центра. В старой его части, где стояла наша гостиница, улицы дышат тополиной смолой и покоем. Здесь больше деревянных домов невысоких, не по русски опрятных. Бродишь ночью: кроме тебя только таксисты и фонари. И стражники-тополя. Интересно, а милиция в городе вообще есть?.. "Конечно, есть, и частенько бывает нужна. У нас же все как у людей", - объясняет Елена Адольфовна.
"Просто бродить" по улицам расписанное по минутам время нам не позволяло. Не осталось его и на прославившиеся у горожан Саровские бани, и на Ледовый дворец. Неэкскурсионное общение с Саровом свелось к редким паузам между встречами и поездками. С загородом повезло чуть больше.
Здешний лес - Муромский заповедник. На подъезде к Сарову, около пяти утра, мимо окон проплывали густо укрытые лишайниками ели. Говорят, лишайники - индикаторы чистоты воздуха. Еще здесь живности полно: "Медведей, например, в малинниках часто видят, а рысь, лоси - те даже в город выходят", - рассказывает Марина Евгеньевна, наш бессменный гид. От нее многое нам предстоит узнать - было бы время...
Но времени не хватало. Особенно чтобы осознавать происходящее. К вечеру первого дня ощущение было такое, что приехали мы дней шесть как.
Бомбы как средство выживания
В Музее ядерного оружия нас ждала эксклюзивная утренняя экскурсия: первого мая в Саро-ве все-таки отдыхают. Только экскурсоводы всегда на посту. Встретили нас гостеприимно, но строго, и предупредили: "Вопросы - потом".
Наша экскурсовод будто вела разговор о своих детях: о том, как наотрез не ели кашу, в каких рубашках пошли в первый класс, что пишут ей теперь о заслугах перед Родиной. На самом-то деле экспонаты в музее - конечно, бомбы. И рассказывали нам именно о них. Но "экспонатами" после такого жизнеописания эти изделия не назовешь: слишком действующие они лица в истории.
У первой советской атомной бомбы огромные, как у мухи, круглые глаза. Именно это большеголовое изделие "РДС-4" (реактивный двигатель специальный, или "Россия делает сама") - уравновесило чаши весов биполярного мира. За ним - длинные списки имен - Героев, дважды Героев. От разведчиков, благодаря которым советские ученые на полтора года раньше обеспечили миру ядерный щит, до Курчатова и Харитона, трижды Героя Труда - руково дителя и главного конструктора первого Ядерного Центра соответственно.
Про "Ю.Б." нам не было известно ничего. "Ю.Б." - так Юлия Борисовича Харитона, создателя - вместе с Курчатовым - первой советской атомной бомбы, называли соратники и друзья, те современники ученого, от которых его имя не было засекречено. Сегодня гриф государственной тайны с биографии патриарха атомных дел снят. Как и со многих других имен и документов, имевших отношение к "РДС". Теперь они представлены в Музее. Но имя Харитона, автора основополагающих работ по теории горения и взрыва, известнее миру до сих пор не стало. Может, потому наша экскурсовод с немалой долей ревностл рассказывала об ученом.
Первая в мире водородная бомба имеет вид неуклюжей ракеты. Ее не собирались запускать - изготовили для демонстрационных испытаний. Чтобы Хрущеву было что показать мировой общественности. У бомбы маленькая дверца в металлическом боку. Теперь за нею пустота: в Музее представлены только корпуса, а смертоносное содержимое почило в недрах захоронений или научных лабораторий. Наш обывательский стереотип о водородной бомбе (как и об атомных ее предшественницах) диктует зачастую однозначную оценку: всеразрушающее зло. В Сарове на это иная точка зрения: ученые создавали не пулю, без промаха бьющую по миру, но именно - ядерный щит, средство усмирить агрессивность США. Не было бы "РДС-4" - кто знает, были бы сейчас мы...
Ослепленные
Марина Евгеньевна, наш городской гид, ждала нас у выхода из музея. С нею, перейдя Саровку - речку, давшую название городу, мы ступили на былую территорию Саровского монастыря. Исторический центр теперь исчерчен маршрутами городского транспорта. Широкая красивая улица, площадь перед Успенским собором, почти уже восстановленным, но сначала - колокольня.
Чем только не переслужили эти высотные часовые России за минувший век...
Телевизионных антенн на колокольне не перечесть. Мы видели ее до полудня, солнце играло слепыми стрелками исправных ее часов. К вечеру от былых привратников Саровского монастыря - колокольни и двух башен, симметрично стоящих по сторонам, на площадь, должно быть, ложатся ровные тени - без крестов.
У Марины Евгеньевны есть волшебные картинки. Это виды зданий до революции. Эффект зеркала эпох: на бумаге - как было раньше, черно-белая гармония, перед глазами - то, как теперь, "черный в цвете" оригинал. Мрачное наследие, необратимость, морщина, глубокая, словно детский сон. Мне кажется, снести крест - это то же, что выколоть глаза.
"Первая саровская церковь была построена в течение пятидесяти дней, из дерева", - рассказызает Марина Евгеньевна.
Теперь в городе восстанавливают Успенский собор, некогда лучший в Тамбовской епархии, куда административно относилась эта земля. Трещина в стенах собора образовалась за век до революции - после землетрясения 1811 года. В советское время решили не вести реставрационных работ: здания все равно не спасти. На могиле прежнего собора осталось несколько больших камней. Печальные обелиски наблюдают теперь спешные и масштабные воскресительные работы. Раньше в Успенском соборе находились мощи преподобного Серафима. Теперь - пока лишь образ святого в простом окладе. К столетию прославления преподобного Серафима мощи привезут сюда на несколько дней (маленькая "келья" для них внутри собора уже готова). Накануне празднования - даст Бог - храм будет освящен Патриархом.
Оля, Света и Ростик фотографируют. Сюжеты снимков мы узнаем позже и сравним летопись поездки в трех авторствах. На самом-то деле авторство одно - сила Святой земли, преображающая природу человека.
Опусы монастырской жизни
Краеведческий музей хранит документальную историю Саровской пустыни, позже - Саровского мужского монастыря. Он слыл "колыбелью и академией российского монашества": земля сия дала настоятелей и наместников пятидесяти четырем монастырским обителям. Устав Саровского монастыря был образцом для обителей по всей России. Известна даже такая история. Митрополит Санкт-Петербургский Гавриил лично запрашивал Саровского монаха, старца Назария, для Валаамского монастыря. В Сарове стали отнекиваться: "Он у нас... умом слабоват". Но мудрого владыку ответ не смутил: "Присылайте вашего "дурачка". Умников мне и своих хватает!"
Записи о монахах Саровского монастыря велись аккуратно. Графа о грамотности стояла непременно против имени. Чаще всего монах был "грамоте обучен", но некоторые числились "шибко грамотными".
В краеведческом музее мы были недолго: через полчаса информационной атаки и оживленных комментариев Марина Евгеньевна уже вела нас к машине, и по дороге сквозь овражистый сосновый перелесок просветившиеся студенты прибыли к местам трудов Саровских археологов.
Намоленная пещера
Мы рядом с храмом Иоанна Предтечи: обезглавленный, он претерпевал внутри себя то ли рай-, то ли гор-, то ли иной структурно значимый "ком". Обшарпанные стены - словно рваная рана. Марина Евгеньевна достает волшебные картинки: церковь с большим правильным куполом, точно смеющаяся невеста из бабушкиного альбома. "Но это невозможно! - говорит Оля. - Никто не поверит, что это - одно и то же здание!". Приходится верить.
Про то, что предстоит спуск в катакомбы, заранее нам не сказали. В обход опущенного шлагбаума Марина Евгеньевна подводит нас ближе к храму Иоанна Предтечи. Против него - высокий земляной порог, в нем дверь в подземелье. За нею катакомбные коридоры - сводчатые, рельефные и влажные. Понимаем ли мы, входя сюда, что века назад лопатой и киркой здесь у земли просили разрешения уединиться для молитвы?
"Вообще подземная церковь, кельи и «ходы вместе составляют культурный комплекс Саровских пещер, - объясняет Марина Евгеньевна. - Мы знали, что где-то здесь они должны быть, но уже отчаялись найти... Когда по удару лопаты мы различили пустоту, шел последний день наших поисковых работ. ...Первые двое, кто вошел в подземелье, пробыли там сорок минут. Мы ужасно волновались. А им показалось - мгновение! Под землей время течет по-другому".
Ходы освещены электрическими лампами. Их ровно столько, чтобы можно было разглядеть неровную поверхность каменно-землистых стен. Для остального лампы не нужны. Нужна тишина.
Келья. Выступы в каменной стене. Один - на уровне глаз человека тогдашнего среднего роста. Может быть, для иконы. Вот копоть на камне, ближе к своду. Наверное, от лампадки? Здесь еще выруб что-то вроде скамьи. Это каменная постель. Монахи спали "не приложивши ребер", то есть - сидя.
В подземном затворе пребывали годами. Братья приносили отшельнику скудную пищу, может быть, масло для лампады - вот и все общение с миром. Умом осознаешь, что оно так и было. Не сказать, что это постижимо... - вряд ли кто-то из нас решился бы.
А между тем, затвор для монаха был не просто добровольным - к этому стремились, просили благословения, чтобы молиться и жить в этих пещерах, и не всякий монах это благословение получал. Уход в подземелье - то, что сегодня может показаться тюремным заключением, - означал для монаха возможность познания Бога, богообщения. В затворе забывали о красоте земной ради красоты горней.
И эта красота преображала людей. Даже для окружающих такая перемена была очевидна. Бывавшие на Афоне подвижники рассказывают: "Один афонский старец после того, как видел Бога и Его сияние, вышел днем из своей пещеры и стал спрашивать, почему никак не рассветет. Ему все остальное уже казалось темно". Возможно, такое бывало и здесь...
Холод и влага постепенно пробираются под одежду. Закаленные в боях острословия, мы отступаем перед физическим дискомфортом, кутаемся друг другу в свитера и жилетки. "А я долго могу здесь находиться, - говорит Марина Евгеньевна, - в темноте по-другому воспринимаешь эти кельи. Они все... разного цвета".
Катакомбные коридоры узки - мы идем друг за другом - и непривычно строги. Здесь не хочется шуметь.
Мария Зонова, факультет международной журналистики, 2-й курс: Когда нам рассказывали о духовных подвигах Саровских монахов-затворников, о том, как дух человеческий может все на свете верой своей превозмочь, меня это потрясло. Раньше, конечно, приходилось слышать абстрактное: где то отшельник просидел в келье столько-то лет. Думаешь себе: "Ну просидел, и слава Богу". Никаких особенных эмоций. Теперь же, услышав такое, я мысленно "увижу" образ этой кельи. Как там жили?.. Там, где по моим понятиям невозможно не получить хронический бронхит? Паpa дней - и у тебя уж точно пневмония, а что через две недели?.. Монахи жили там годами. Это удивительно. Конечно, кто сегодня не слышал про самовнушение, про концентрацию энергии и прочие штуки, но... Дело-то в другом - ради чего эти люди уходили в затвор. Когда ты с этим соприкасаешься, воочию видишь места их молитв, - то ты это чувствуешь, и это очень сильное переживание.
Катя Забродина, факультет международной журналистики, 2-й курс: Когда там находишься, думаешь о подвижничестве тех людей, то невольно смотришь и на себя. И понимаешь, насколько ты существо несовершенное, сколько в тебе всякой гадости, насколько ты, лично ты, слаб. Еще понимаешь, что духовные глубины природы человеческой не изведаны нами до конца, и слаб человек лишь потому, что считает себя таковым, и ему удобно так считать. Достоевский сказал, что грех свой человек очень любит. И ведь действительно - любит!.. Я восхищаюсь этими монахами, смиренными, отважными. Больно, что их времена прошли.
После катакомб солнечное тепло принимаешь как особый дар. Сорок минут мы пробыли под землей - не больше, и так уже стремимся обратно. Какова же та "жертва во спасение", что по силам современному человеку?.. Вот он, личный опыт того, что есть духовная мощь и духовная немощь.
Живая вода
Сосновый бал. Воздух пропитан ароматом смолы, чуть влажной земли и хвои, вот-вот закапает изумрудными и янтарными каплями на ладонь. Говорят, нам удивительно повезло с погодой: днем раньше не унимался дождь. Это видно: лес умыт и ясен.
Сиреневых подснежников видеть прежде мне не доводилось. И честно говоря, не очень-то вязалось название этих цветов с первыми майскими днями. Но чуть глубже в лесу мы обнаружили и снег. Радовались ему, как дети: давно не виделись... По правде сказочный лес.
Сосновые стволы идеально прямые: даром ли здесь Муромский заповедник! Древесина эта шла на отделку кремлевских палат. А корнями сосны уходят прямо к родникам. Может, потому и лес здесь такой живой, что сама вода - живая.
По дороге к родникам встречаются скамейки. "Это для наших бабулек, - поясняет Елена Адольфовна. - Все-таки путь за водой для них неблизкий - четыре километра". Однако не только старушкам кажется "неблизким" этот путь. Отважные московские студенты немного не подрассчитали сил и с удовольствием рухнули бы на первом же привале.
У родников нас ждала беседка, рядом с нею -высокий крест. Фотографируемся, кидаемся за водой - пить, умываться. Маленькая из-под-зе-мельная "лунка", через которую поднимается ключ, напоминает чем-то кроличий лаз. Опустишь в него руку - и чувствуешь себя Алисой на пороге Страны Чудес.
В гостях у Харитона
Вечером нас ждали в доме-музее Харитона. Рассказчица, Ольга Евгеньевна Негина - человек, благодаря которому очаг в доме Ю.Б. не угас и пульс меж перекрытиями стен не перестал биться. Она росла соседкой Харитона и дочкой его коллеги - ученого Евгения Негина. Вехи и подробности биографии светил советской науки для нее лишь повод, чтобы по-кинематографически ловко запустить занимательную ленту жития рассеянного, гениального и остроумного ученого мира. Наверно, ее экскурсии никогда не повторяются: истинный виртуоз не сыграет дважды одинаково "Лунную сонату".
В гостях у Харитона, среди простой функциональной мебели, множества наград и фотографий, мы увидели подстекольные - размером с игрушечный автомобиль - копии жительниц Музея ядерного оружия. "За один такой "сувенир" американцы почем зря сулили нам золотые горы", -замечает Ольга Евгеньевна.
В доме Харитона нас ждал и свой человек - Владимир Васильевич Еманов, муж Ольги Евгеньевны - выпускник МГИМО. Сюрприз что надо: то ли мир и впрямь тесен, то ли МГИМО - по всему миру.
Дивеево: паломники и туристы
2-е мая. Серафимо-Дивеевский монастырь встретил нас сорвавшимся ветром и ослепительным солнцем. Близ Троицкого собора - гомон и суета в ожидании крестного хода. Паломники, дети, нищие, кликуши... Скоро рассеянная толпа сольется и сплошным потоком потечет вслед за сестрами, батюшкой в красно-золотом пасхальном облачении и хором.
В Дивееве белым-бело. Листвы еще нет, сквозь ветви просвечивает строгость и чистота соборов. Тонкие высокие ветви словно прочерчены неуверенной рукой начинающего художника: там, где вышли кляксы, галки свили свои гнезда.
Колокольня реставрируется и стоит в лесах -за нею, кстати, можно спрятаться от ветра. Мы с Дашей забираемся вглубь дощатых перекрытий. Снова пахнет стружкой. А перед глазами - взмывающий ввысь Преображенский собор. Словно парит над землей.
Ветер подкрадывается исподтишка, поднимается, хочет сорвать платок. Так в больничной палате распахивают окна и двери - на санитарный час.
Экскурсия по монастырю была беглой. Рассказали о прославившихся здесь святых Александре, Марфе и Елене, повели в храм Рождества Богородицы - приложиться к мощам. Никто из нас не смутился, хотя людей, знакомых с православной церковной традицией, в нашей группе меньше половины.
Над могилами праведных и блаженных тишина. Белоснежно опоясанные яблони кланяются сестрам и паломникам. И нам. Мы ведь не просто туристы... За одну из яблоневых веток зацепились маленькие четки. Черные, в прозрачном воздухе.
Знаменитая дивеевская береза на могиле Мотовил ова. Волокна корневой древесины, выступающие сквозь расщелину в коре, описали контур Образа Божией Матери "Умиление".
Такая чистота...
На могиле блаженной Паши экскурсовод остановила рассказ и жестом велела нам разверпуться. Шел крестный ход монахини, батюшка, хор: "Христос воскресе из мертвых!...". И следом бурлящая толпа. Остановились, читают Евангелие. Ветер донес нам лишь некоторые его слова.
Но все как-то поняли, что слушать нужно молча. И многие откликнулись потом: "Воистину воскресе!" Водой кропили далеко от нас, и не всем досталось даже по капле. Но позже, на ступеням храма, когда крестный ход завершал свой путь, нас щедро умыли святой водой.
Несколько человек признались потом, что это был первый крестный ход в их жизни. Действо их поразило. Пение поразило - у сестер высокие, чистые голоса. А ведь мы могли приехать часом раньше, или часом позже, или вообще быть в этот момент не у Пашиной могилки...
Егору в Дивееве запомнилась трапеза: "Обычно ведь носишься за экскурсоводом, ни присесть, ни отдохнуть. А тут пауза такая нестандартная получилась, очень необычно, интересно, и поесть можно!" Была Светлая седмица, так что среди прочего нас угощали яйцами насыщенного лукового цвета и куличом. Монастырская трапезная довольно большая, но и ее недостаточно, чтобы насытить всех страждущих и голодных. Поэтому обед организуют, кроме того, на воздухе: гора пластиковых тарелок, сестры на раздаче и очередь за хлебом насущным. Всем хватит.
Очередь к мощам преподобного Серафима. "Вы за кем?" - "И мы за ними. Мы раньше!" Как бы вовремя вспомнить: не судите, да не судимы будете...
За свечным ящиком объясняем друг другу, как писать записки и вкушать просфоры. Обошлось без обид и раздражения. Церковный быт и терпимость - это тоже целая школа.
Катя Забродина, факультет международной журналистики, 2 курс: Если говорить о том, где бы я хотела задержаться, то я задержалась бы в Дивеево, поскольку место это на меня произвело очень сильное впечатление, хотя и не однозначное. Кто-то сказал, что это воспринимается не как живое место. У меня же ощущение некой благодати осталось именно после посещения Дивеева. Не только благодаря мощам преподобного Серафима. Это очень светлое место, и белоснежно чистое. И вместе с тем, запомнилась строгость этой земли, строгость во всем - в лицах людей, в очертаниях соборов, даже в обилии гнезд на деревьях, высоко в ветвях, что-то очень сильное. Это чувство сохранилось до сих пор.
Встреча с Серафимом
Наш путь в Дивеево лежал через пустыньки - места, где преподобный Серафим прославился стоянием на камне - тысяча дней и ночей, проведенных в молитве. Ближняя пустынька - на берегу одного из искусственных озер. Здесь преподобный принимал приходящих к нему людей, каждого встречая словами: "Здравствуй, радость моя!" Здесь состоялась его знаменитая беседа с Мотовиловым.
У креста, приблизительно указывающего место этой встречи, Марина Евгеньевна впервые заговорила именно о батюшке Серафиме - пока о нем упоминалось лишь в связи с историей города и Саровского монастыря.
Ветер нам благоволил: бушевал, растрепывал волосы. Ветер был ненужным нашим оправданием это ведь, правда, он выбил слезы из глаз.
До Дальней пустыньки едем в нашей маршрутке. "Из Сарова сюда идет крестный ход", -рассказывает Марина Евгеньевна. Но пеших много и теперь: старушки, дяденька, женщины в платках... Несут батюшке каменную тяжесть своих невзгод, реже рассказывают о радости. А он, как прежде, стоит на камне, молится о нас.
Марина Евгеньевна рассказывает, что камень, указывающий теперь место ночного стояния преподобного - не "тот самый" камень Серафима. Но он был взят из тех мест глухого "леса, где батюшка, по преданию, часто бывал, когда жил в затворе. Более того. Когда краеведы нашли этот камень и приподняли от земли, под ним лежал еще один, поменьше - его-то и перенесли лотом в Ближнюю пустыньку, где преподобный Серафим совершал дневную молитву. С точностью до метра Ближнюю и Дальнюю пустыньки указать нельзя: сам преподобный никак их не обозначил, а сведения "очевидцев" вполне достоверно опровергают друг друга. Но нужна ли здесь такая аптекарская щепетильность? Преподобный Серафим ходил повсюду в этом лесу и повсюду - непрестанно молился.
Памятник, привезенный на Дальнюю пустыньку краеведами и поставленный здесь, имел лишь символическое значение - "для наглядности". Но паломники и его стали чтить как неотъемлемую часть святого места. Теперь у памятника неизменно стоят несколько свечей, и кто-то из посетителей обращает взор к погруженному в молитву лику Серафима.
Света Артемьева, факультет международной журналистики, 3 курс: Пожалуй, уютнее всего я себя почувствовала на месте, где стояло дерево с крестами, это Дальняя пустынька. На меня нашло такое умиротворение, спокойствие... Даже не могу сказать, о чем я думала. Я просто подошла к этому дереву, посмотрела наверх, увидела пронзительно синее небо, листву, которая шумела на фоне этого неба, стволы, озаренные солнцем, крестики, подвешенные на коре, было хорошо и спокойно. Такая абсолютная концентрация я не знаю, на чем.
Владимир Легойда: Для меня важна была еще такая вещь. Когда ты пытаешься запинаться чем-то вроде миссионерства, то в какой-то момент у тебя возникает целый набор стереотипов: об этом человеку так нужно говорить, этого он пока не поймет, тут лучше сделать так-то и проч. Так вот, на самом деле эти стереотипы часто оказываются ложными. Люди намного сложнее, богаче, глубже -и при этом проще, но главное - намного более христиане, чем о них иногда думают некоторые миссионеры...
"Впервые храм Божий меня тронул"
3-е мая. О Санаксарском монастыре мало что нам было известно. Где-то на территории Мордовии, на берегу Мокши, как-то связан с Федором Ушаковым... Мы плохо представляли себе, куда едем, потому ничего конкретного не ждали. Но это было именно то место, где ребята наши плакали - искренне и не безнадежно.
Святых Феодоров в Санаксарском мужском монастыре прославлено два: дядя и племянник, святой преподобный Феодор Санаксарский и святой праведный воин Феодор, знаменитый русский адмирал.
Молодой и богатый дворянин Иоанн Ушаков, впоследствии преподобный Феодор Санаксарский, резко переменил жизнь, когда во время гуляния с товарищами-гвардейцами стал свидетелем внезапной смерти своего приятеля. Он отказался от славы и богатств, странником ушел в поморские леса, жил в отшельничестве...
Именно преподобному Феодору Санаксарский монастырь обязан своим "вторым рождением". Монах Феодор пришел на берега Мокши в 1759 году, когда санаксарское хозяйство находилось в страшном запустении. Он наладил быт монастыря и на протяжении пятнадцати лет был его настоятелем.
Племянник преподобного, праведный Феодор Ушаков - легендарный флотоводец, не проигравший ни одного сражения и не потерявший ни одного корабля. Навсегда он остался верен своей присяге - "верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови...".
Сложно передать, что чувствуешь в Санакcape. Как будто всякую минуту внутри тебя ведется интенсивный труд - генеральная уборка. Каждую твою клеточку промывают, протирают, аккуратно возвращают на прежнее место. Потому, может быть, приехавшие сюда начинают сиять изнутри.
По пути на колокольню заходим в свечную мастерскую. Насыщенный, медовый, славный запах.
С колокольни видны заливные луга. "Весной вода подступает к самой ограде монастыря, - говорит отец Долмат, монастырь кажется кораблем посреди моря. Хотя, почему только кажется?.."
Наши фотографы во всеоружии. С колокольни удивительный вид - на все монастырское хозяйство. Такая маленькая земля, такая бескрайняя...
В храме Казанской Божией Матери - белым-бело. Слезы, восторг, умиление... Господи, как пережить такую - потоком влившуюся внутрь - радость: белым-бело!..
Маша Китаева, факультет международной журналистики, 3 курс: Больше всего мне запомнилось посещение Санаксарского монастыря, потому что, как правило, в таких местах я себя чувствую очень неуютно. Здесь же... Мне было очень хорошо, очень комфортно, такое расслабленное состояние. Впервые в моей жизни храм Божий меня тронул. В какой-то момент у меня почему-то вдруг навернулись слезы. Потом я заметила - то же самое случилось у многих.
Мне кажется, что именно в Санаксарский монастырь я повела бы любого человека, который так же, как и я, никогда не испытывал подобных чувств. Чтобы показать ему, что это возможно.
Вместе с другими, и все же в стороне, Маша, красивая, яркая светская девушка, долго стояла в приделе, перед образом Казанской Божией Матери. Потом, когда мы разговорились с отцом Вене диктом и он по-родительски шутливо и ласково "поругал" нас за кольца и крашеные ногти, она первая одернула возмутившихся и сильнее натянула свой платок - уши спрятать.
С отцом Венедиктом мы разговорились случайно и надолго. Ему бы аудиторию на пару часов - человек двести удержал бы. Мы и не заметили, что он нас... поучает. Истинный миссионер. "Супер-батюшка!" - было решено после обмена мнениями в машине, на обратном пути.
Владимир Легойда: Самое главное, что меня порадовало и удивило - это то, как естественно все ребята реагировали на те места, в которых мы были. По крайней мере, так мне показалось. Ведь в нашей группе были очень разные ребята, далеко не все из них - люди церковные и даже, наверное, сознательно верующие - это не совсем правильная характеристика... Честно говоря, у меня были серьезные сомнения и опасения, как они себя поведут: в храме, перед мощами и т.д. Оказалось, что все мои сомнения были плодом малодушного неверия - так я сейчас думаю. Поведение ребят для меня лишний раз стало подтверждением древней мысли о том, что человеческая душа по природе христианка.
Меня все это очень сильно порадовало и вдохновило. Именно вдохновило. Ведь у большинства ребят ранее не было подобного опыта. И они так естественно, так глубоко все это пережили. Откуда это? Конечно, это есть в самом человеке. Это та его подлинная и глубинная суть, которая обязательно откликается, если ее, именно ее касается Бог.
Post Scriptum
К поезду мы успевали ровно. Катя все не хотела возвращаться. И не только она. Ехали ночь, спать - почти не ложились. На Казанском вокзале почему-то почувствовали, будто в Москве нас не было неделю...
Владимир Легойда: Еще одним ощущением я хотел бы поделиться. За три дня до поездки в Саров я вернулся из почти недельного путешествия на Святую Землю - в Иерусалим, где мне посчастливилось быть свидетелем схождения Благодатного Огня и паломником к разным святым местам, находящимся там. По возвращении из Иерусалима у меня было такое чувство, что сильнее и глубже того, то мне Господь дал там пережить, наверное, быть не может. Иерусалим, Голгофа, крестный путь Спасителя, Благодатный Огонь... Так вот одним из самых сильных впечатлений от Сарова стало то, что мои переживания на земле Преподобного оказались ничуть не слабее, чем в Иерусалиме. Конечно, они были другими. По многим причинам - в том числе и потому, что в Иерусалиме я был на Страстной седмице, а в Сарове - на Светлой.
И все же в каком-то смысле они были одинаково сильными. И осознал я это, когда на дальней пустынъке преподобного экскурсовод напомнила нам о том, что Серафим называл те места - Голгофа, Фавор и проч. И я понял, что можно всю полноту присутствия Бога, Его любви и Радости ощутить и здесь. И, наверное, в любом месте, потому что Бог везде. Потому что "Царствие Божие внутрь вас есть". Конечно, это не значит, что святые места не нужны. Просто вних мы чувствуем то, что в принципе святые ощущают всегда - единство с Богом. Это и есть те зачатки будущих благ, тот опыт, который мы получаем как уверение в будущем спасении.
Катя Забродина, факультет международной журналистики, 2 курс:
Главная цель для меня в нашей поездке - это все же монастыри, Дивеевский и Санаксарский. Но, кроме того, мне интересно побеседовать с учеными-ядерщиками, преимущественно верующими, и посмотреть, как религиозное и научное сознание могут совмещаться в одном человеке. Понятно, конечно, что одно другому не противоречит, но таковы уж наши стереотипы - что если ученый, а физик тем более, то обязательно скептик. И мне интересно, как человек, который хочет все проверить опытным путем, измерить, выверить - как он определяет для себя веру, как смотрит на невозможность постижения Божьего Бытия.
Даша Затулина, факультет международной журналистики, 1 курс:
Удивительный, нетронутый уголок природы, который редко где найдешь на нашей земле. Мы были в музее, где представлены ядерные бомбы, там чувствуешь себя человеком-разрушителем. А здесь ты становишься человеком, который близок к Творцу.
Маша Китаева, факультет международной журналистики, 3 курс:
Хочется рассказать про посещение музея Харитона, хотя бы потому, что у нас была потрясающий экскурсовод Ольга Евгеньевна. Особенность ее в том, что она имела отношение ко всем событиям, о которых рассказывает, о которых теперь пишутся книги, так как она - дочка ученого Негина, соратника Харитона. То есть ей не просто известны факты, о которых обычно говорят экскурсоводы. Она знает что-то большее - дух времени, атмосферу, жизненные взгляды этих людей, смены их настроений, она рассказывает такие вещи, которые никогда и нигде не услышишь. Это безумно интересно. Мы просидели в музее Харитона довольно долго для трех комнат - четыре часа, но время пролетело как три минуты.
Егор Гаврилов, факультет политологии, 2 курс:
В Дивееве мне очень запомнилась трапеза. Для меня, как для человека, к церкви не привыкшего, именно такие подробности - бытовые, человеческие - кажутся ближе и понятней. Представление о церкви как о чем-то пафосном куда-то отступает: вот и в монастыре тоже люди живут... В принципе, я ехал в Дивеево именно на экскурсию. Думал, будет как обычно: носишься за экскурсоводом, ни присесть, ни отдохнуть. А тут - пауза такая нестандартная получилась... И поесть можно!
Света Артемьева, факультет международной журналистики, 3 курс:
Крестный ход я видела второй раз в жизни, я как-то на него не попадала. Первый раз это было у бабушки на Украине. Тогда осталось жуткое впечатление. Очень красивая польская часть города, все спокойно. Вдруг появляется огромная толпа людей с очень странными взглядами, которые целеустремленно движутся в одном направлении. Мне стало просто страшно, я отошла в сторону и переждала. А здесь было совсем другое чувство. Особенно когда запели девушки - мороз по коже, восхищение, может быть, - не знаю, но я понимала, что это что-то неземное и что в силу разных причин я не могу быть такой, как они. У них голоса потрясающие - такая чистота...
Саша Брянцев, факультет международной журналистики, 5 курс:
Кажется, это место называется Ближняя пустынъка, оно связано с Серафимом. Одно из самых сильных моих впечатлений из поездки - когда Марина Евгеньевна рассказывала, что любого, кто приходил на эту пустыньку, Серафим встречал словами: "Здравствуй, радость моя!" На фоне всего этого пейзажа и моего в целом не самого позитивного на тот момент состояния вот эти слова - "радость моя" - меня потрясли. У меня просто мороз по коже пошел, потому что я подумал, и мне стало очень приятно, что какой-то человек мог бы меня, со всеми моими пороками, недостатками и слабостями встретить словами: "Здравствуй, радость моя!". То есть принять меня полностью таким, какой я есть, и признать меня.
Важно для меня, что я не представил себе, как Серафим говорил: "Здравствуй, радость моя", но, как мне кажется, это было именно мистическое переживание встречи с Серафимом. Я думаю, что так было, на внутреннем уровне я ощутил его присутствие.
Владимир Легойда:
Сам факт существования такого места снимает необходимость и смысл каких либо споров, сомнений. Потому что это соприкосновение с живым опытом христианской жизни, с присутствием Божиим во всем и есть то самое "уверение Фомы", которое все расставляет на свои места.
Это земля, где спорить не хочется, где человека даже не эмоции захлестывают, а какие-то более глубокие переживания. Ведь эмоциональная сфера довольно поверхностна. А здесь ты чувствуешь как - через эмоции, через твою душу - в самые глубины твоего естества, твоего духа проникает что-то, что тебя очень сильно трогает и меняет.
Оля Волкова, факультет международной журналистики, 3 курс:
Хочется вернуться в тот монастырский храм, с двумя иконами Божией Матери, Казанской и Федоровской. Наверно, все это копилось, копилось во мне (я имею в виду мое восприятие и осознание того, что происходит вокруг, ощущение чего-то светлого) и вот... вырвалось, наконец. Был момент, я стояла перед иконой Федоровской Божией Матери, и у меня просто подкосились ноги. Состояние, близкое к истерике, слезы лились ручьями. Но не было и мысли о том, что кто-то на меня смотрит, кто-то это увидит. Потом, когда первый порыв прошел, появилось осознание, что я здесь не одна и надо взять себя в руки. Момент истины отступил, а его хотелось бы пережить вновь, от начала до конца... То, что там происходило - как говорят, из человека зло выходит. Со мной такое в первый раз, и я была откровенно этим потрясена.
Мария Зонова, факультет международной журналистики, 2 курс:
Неотделима по силе впечатления от Санаксарского монастыря сама дорога в это место. Мы ехали назад: солнце, будто взбитые ласковой любящей рукой облака, изумрудное поле - потрясающие цвета... Я первый раз в жизни ощутила физически, как этот лес, поля, небо - все это та земля, над которой действительно Богородица расправила Свой плат. Было радостно - без видимой на то причины. Это нежность, умиление и неземная доброта, которая находит свое отражение в этой чистоте, в этом свете, в этом покое.
Ростислав Вылегжанин, 3 курс МЖ
С удовольствием поработал бы над восстановлением монастыря, то есть пожил бы при монастыре трудником. Меня всегда увлекала эта идея, пока она не реализована, но думаю, что все еще впереди. Может, это будет Санаксарский монастырь, может быть, какой-нибудь другой, а может - заброшенная церквушка на берегу Белого моря. Я знаю, что это будет в моей жизни, просто я еще к этому не пришел. Пока не пришел.
Сергей Коняшин, 3 курс МЖ
Больше всего мне запомнился Музей ядерного оружия, по одной простой причине. Раньше я толком не представлял себе, что такое атомная и водородная бомбы, но стереотипов имел массу, в числе прочего, о том, что ядерное оружие призвано уничтожить земной шар. В Сарове практически все эти стереотипы были разрушены. Я для себя многое объяснил в международных отношениях, например, пересмотрел свой взгляд на события Карибского кризиса.
Алексей Жигунов, 3 курс МЖ
Мне очень хотелось бы подольше задержаться в самом Сарове. Дело в том, что мне пришлось довольно долго жить в тихом польском городе Кракове. И хотя после переезда в Москву прошло уже больше двенадцати лет, я понимаю, что большой город не для меня. Я не люблю суету, не люблю, когда твои ближайшие соседи проходят мимо тебя - и не здороваются, потому что вы просто-напросто не знакомы. Наверно, близкое человеческое общение - это все же прерогатива маленьких городов. И именно поэтому мне очень понравилось в Сарове.
