В трагедии Андрея Платонова «14 красных избушек» есть некий персонаж, ученый всемирного значения, председатель Комиссии Лиги Наций по разрешению мировой экономической и прочей загадки по имени Эдвард-Иоганн-Луи-Хоз, который приехал в СССР посмотреть, как строится социализм на краю ойкумены. Результат его глубоко не удовлетворяет. «Шестнадцать лет с коммунизмом возятся, до сих пор небольшой земной шар не могут организовать. Схоластики! Я штрафовать вас буду», — выносит возмущенный старик приговор.
Это желание выписывать «штрафы» присуще, однако, не только ироничным иностранным гостям и не только в адрес обанкротившихся держателей коммунистических акций. Нечто похожее можно услышать сегодня и в адрес Русской Православной Церкви. Логика тут такая: вот уж скоро двадцать лет как Церковь не подвергается никаким гонениям и ущемлениям, а моральное состояние общества еще хуже, чем было в советское время. Нравы испорчены, преступность, наркомания, разводы, детская беспризорность растут и растут… И зачем тогда нужна Церковь? Зачем все эти открывающиеся храмы, пышные церемонии и торжественные богослужения? А тут еще дружба с олигархами и властями…
Тот факт, что подобные вопросы и сомнения возникает чаще всего в сознании людей, от церкви далеких, не означает их (вопросов) неправомерности. Но, во-первых, информационное пространство так устроено, что на негативные факты оно реагирует живее, чем на позитивные. Рутинная, повседневная социальная деятельность и дела милосердия не вызывают такого интереса, как скандалы и острые вопросы. А, во-вторых, в отличие от политиков, кандидатов и депутатов Церковь не давала никаких предвыборных обещаний, не сулила построить новую, свободную Россию, не клялась улучшать нравы, и никто не вправе от нее этого требовать.
Попытка судить Церковь по светским, по партийным и медийным законам, относиться к ней как к структуре, которая некогда была под запретом и ни за что не отвечала, а потом была легализована и должна теперь отвечать за все — или наивна, или лукава. В политике, в журналистике, в партийной жизни все стремительно меняется — новости живут один день, звезды вспыхивают и гаснут, людей надо удерживать и завлекать, каждые четыре года тащить на выборы и убеждать голосовать за того, а не за другого кандидата. Там относятся к народу как к избирателям, а еще точнее сказать — как к бюллетеням в урнах для голосования, используемых для достижения своих политических целей — посчитать и выкинуть. За церковной оградой иначе течет время и организовано пространство, и хотя своих неустройств и нестроений хватает, они другой природы и породы.
Церковь не дискретна, а непрерывна, ее история насчитывает не двадцать, не семьдесят, а две тысячи лет, в ней нет жажды сорвать куш, а после меня гори все синим пламенем, и знаменитая фраза Остапа Бендера «вы не в церкви, вас не обманут» замечательна своей стопроцентной ложью.
Я не хочу ничего и никого идеализировать, были разные исторические периоды и разные люди, земная Церковь сжималась или расширялась, знала расцвет и упадок, расколы и ереси, но в глубине никогда ее живительный поток не пересыхал. Известны слова Пушкина из письма Чаадаеву о том, что «нынешнее наше духовенство отстало», ибо «носит бороду» и «не принадлежит к хорошему обществу» (хотя духовенство по-прежнему носит бороду, а вот хорошее общество — где оно?), часто цитируется к месту или не к месту выражение Достоевского о Церкви, лежащей в параличе, да и книга Николая Семеновича Лескова «Мелочи архиерейской жизни» актуальна во все времена, не говоря уже о той жесткой критике, которой была подвергнута Церковь графом Л. Н. Толстым, но всех этих случаях речь идет о людях, которые хорошо знали предмет и были к нему глубоко неравнодушны. Про нынешних критиков Церкви такого не скажешь. Здесь или спекуляции, или раздражительность и досада.
Нетерпение, жажда немедленного переустройства мира и требование зримых результатов этого переустройства были во все времена свойственны русскому человеку, а в советском и постсоветском, похоже, только усилились. В самом деле, не одной лишь психологической усталостью от коммунизма была пропитана митинговая романтика конца 80-х, но и верой, что едва коммунизм рухнет, как наступит царство свободы и справедливости. И невероятное разочарование, когда этого не произошло.
А между тем Церковь к этой эйфории никакого отношения не имела, не осквернив себя ни безоглядной поддержкой бесчеловечных экономических реформ, ни «ностальгией» по советскому времени, ни дурным либерализмом, ни сомнительными политическими союзами, когда ультра-демократы объединяются на почве ненависти «к режиму» с ультра-националистами, хотя трудно представить, какой кошмар ждал бы страну, если б их вожди дорвались до власти и принялись ее делить.
Для переменчивой, взрывной русской истории и безмерного, тяготеющего к разрывам нашего пространства это тем важнее, что Церковь есть некая константа, скрепа, не вынимаемый ни при каких потрясениях, войнах, революциях и нашествиях иноплеменников фундамент российской государственности, а церковные деятели, начиная от святителя Алексия Московского и Сергия Радонежского — строители и хранители русской земли. И если говорить о современности, то за последние 20 лет никто в стране не вел себя так последовательно и достойно, стратегически и тактически точно и умно, как глаголемая в средствах массовой информации РПЦ (жаль, что эта аббревиатура, против которой в Церкви протестовали, прижилась).
Вспомним прошлогодний пастырский визит Патриарха Кирилла на Украину, когда Святейший повел себя так, как не дано ни одному политику, и обжигающая разность человеческих, личностных масштабов тогдашнего украинского президента и предстоятеля нашей Церкви бросилась в глаза всему миру.
В социальном плане все последние годы нашего смутного времени Церковь примиряла, смягчала удары и вспышки ненависти, сберегая народ. От неверных политических шагов ее пастырей предостерегал исторический опыт: земная власть обманчива и непостоянна, князья сменяются царями, цари генеральными секретарями, а те президентами, президентов рано или поздно сменит кто-то или что-то еще — Церковь ориентируется не на них (но в той или иной форме признает их ограниченную земную власть и выступает за то, что на политическом языке называется стабильностью), а на своего Царя Христа. И поэтому из-за церковной ограды многие вещи много лучше видны. В частности, глубина той пропасти, на дне которой Россия оказалась в ХХ веке и которая по сей день нами плохо осознается. Нам хочется считать, что мы тот кровавый век взяли и проскочили, и миллионы невинно убиенных, горы содеянного зла — все это изгладится, мы устремимся со всем прогрессивным человечеством в сверкающую даль капитализма, глобализма, потребления или что там еще нам предложат. Ан-нет. Не получается. ХХ век назад тянет и не пускает. Наши сорок лет хождения по пустыне после долгого египетского плена не прошли еще, а разве только что начались.
Это не оправдывает реальных проблем и нежелания, неумения с ними бороться, но это означает, что ни от кого, и от Церкви, в том числе, не надо ждать чуда по немедленному преобразованию России в процветающую благополучную страну, если только таковые страны в мире вообще существуют. Александр Исаевич Солженицын говорил о том, что нам потребуется, как минимум, лет 150, для того, чтобы ликвидировать последствия коммунизма. Звучит, может быть, и невесело, зато — пустых иллюзий меньше и требовать не надо ни от кого, кроме как разве от самих себя — вынь да положь нам нормальное общество без наркомании и преступности.
А если и предъявлять Церкви счет за истекшие двадцать лет «свободы», как она ими воспользовалась и на что свои «таланты» потратила, то отчитаться она может не только открытыми храмами и обителями, растущими приходами, изданными книгами, рукоположенными в сан священниками, воскресными школами, делами благотворительности, церковной дипломатией и прочимыми видимыми достижениями, а тем, что если б не Церковь, еще неизвестно, уцелела бы Россия на сломе эпох. В те годы, когда страна была готова развалиться на части, когда словно бубонная чума свирепствовали заморские ереси и секты, считавшие наше отечество выжженной дотла землей, а ее обитателей — нуждающимися в срочном спасении дикарями, Русская Церковь удержалась сама и удержала на краю пропасти Россию. Обрушившаяся на нас тогда «свобода» могла б таким духовным рабством и кошмаром для всех обернуться, по сравнению с которыми беззубые под конец своего царствования коммунисты показались бы робкими гувернантами. Только один факт приведу: в 90-е секта «Аум Синреке» имела каждый день по полчаса в прайм-тайм на «Маяке». А Кашпировский, а Чумак, а колдуны и экстрасенсы, хироманты и астрологи — кто с этой нечистью боролся и борется, как не приходские батюшки в своих проповедях и тонких брошюрках?
В пусть кому-то не очень заметном, но постоянном присутствии Церкви в нашей жизни, в тех службах, что изо в день совершаются в приходских храмах и обителях, в молитвах, что возносятся за богохранимую страну нашу российскую, за власти и воинство ея — обретается таинственная чудесная сила. Она — главное, сокровенное, остальное — вторично, земно.
Но и это земное, сиюминутное важно. Образ Церкви, существующий в сознании людей как верующих, так и нет, проповеди, участие священников в общественной жизни, их присутствие в медийном пространстве, фильмы, книги, телепередачи, дела благотворительности, вопросы церковной собственности — все это подлежит обсуждению, размышлению и разномыслию. Один из последних и очень красноречивых примеров — выставка картин в притворе домовой церкви мученицы Татианы, вызвавшая противоречивую реакцию в церковном сообществе. Но это и есть реальное участие в мирских делах и попытка того диалога, которого нам всем не хватает. Православная Церковь — в отличие от многих других конфессий, в том числе христианских — никого к себе не заманивает и никому не навязывает, но она и не стремится от общества отгораживаться. Ее цель — не потерять себя в мире, где одни соблазны и искушения сменяются другими, более изощренными.
И хотя не всегда удается им противостоять, Русская Православная Церковь сегодня остается единственной свободной территорией, не захваченной той идеологией наживы и потребления, той стремительной дегуманизацией и обезличиванием, что подгребли под себя страну с ее очень ослабленным за последний век иммунитетом. Церковь — гарант не конституции, но сущности более важной — духовной независимости, нашего самостоянья, последнее прибежище в стремительно дичающем, гламурном и болезненно раздражительном, наэлектризованном мире, где, по выражению Алексея Михайловича Ремизова, человек человеку бревно.
Пройдите по центру Москвы — реклама, банки, бутики, бессмысленные учреждения и фонды, парадные подъезды, развлекательные центры, культ сытости и праздности, торжествующая идеология денег и среди всего этого надпись на высоком фасаде университетской церкви: Свет Христов просвещает всех.
Фото Владимира ЕШТОКИНА
