Случилось так, что двадцать пять лет назад (текст написал в 2008 году-ред), почти сразу после защиты кандидатской, мне пришлось пойти работать грузчиком в овощной магазин № 52 Киевского райпищеторга города Москвы.
Рано утром, надев синий сатиновый халат, я выходил из дома и шел по улице Усачева, потом поворачивал налево, к вестибюлю метро "Спортивная". В это время на улице уже появлялась чистая публика, спешащая на работу. И что интересно, надев синий халат, я переставал ощущать на себе взгляды людей, я как бы делался для них стеклянно прозрачен, и они проходили мимо, не поворачивая глаз, — что взрослые солидные товарищи в шляпах, что молоденькие барышни.
А вот старик ассириец из сапожной будки на углу, продавщицы из киоска Союзпечати, уборщицы, которые посыпали мокрыми опилками пол в метро и потом сгребали их широкими щетками, дворники, грузчики из соседнего гастронома стали меня узнавать и здороваться уже на третий день. Неважно, был я в синем халате или без него, все равно, через некоторое время все они знали, как меня зовут, хотя нас никто друг другу не представлял.
Однажды стою в узком про странстве за прилавком и аккуратно, чтобы не задеть продавщицу Наташу и не рассыпать товар, выстраиваю пирамиду из ящиков с яблоками. Ящики килограммов двадцать каждый, из неструганных планок, все в занозах. Я лохматый, потный, на носу грязь (только что носил мешки с картошкой). Отделенная узким прилавком, совсем рядом со мной стоит очередь из хорошо одетых московских дам. Вдруг одна из них, ближняя ко мне, в белом замшевом плаще, громко чихает.
Совершенно автоматически тихо и медленно говорю поставленным преподавательским голо сом: «Будьте здоровы...» Дама смотрит налево, направо, то есть прямо на меня, оборачивается назад и никого не видит. Никого, кто бы мог ей пожелать здоровья. Наверное, от растерянности, еще раз чихает, в два раза громче. И, уже из чистого озорства, говорю еще тише и медленнее с аффектированной вежливостью: «Будьте здоровы...» Дама вдруг обнаруживает, кто это говорит, секунду смотрит на меня, потом вздрагивает, бледнеет, сжимается в комок, отворачивается, молчит.
Обеденный перерыв. В синем халате лежу во дворе магазина на лавочке, смотрю на последнее осеннее солнце. Ноет спина и все тело. Подъехала иномарка, в те годы вещь нечастая. Выходит молодой человек, как принято говорить, кавказец, одет с иголочки, золотые перстни на пальцах.
Подходит ко мне, останавливается в полутора метрах и очень почтительно говорит в полупоклоне: «Прости, брат, разреши обратиться. Я вижу, что ты здесь не на своем месте, ты здесь случайно. Не обижайся, пожалуйста, на мою просьбу. Мне очень нужен арбуз, но я никак не могу ждать здесь еще час. Помоги, пожалуйста, и прости. А у тебя все образуется, правда...» Конечно, я вынес ему арбуз, самый большой.
Тогда я только входил в Церковь и многого еще не понимал, как, впрочем, не понимаю и сейчас. Но кое что уже чувствовал. Чувствовал, что в Церкви слово «брат» неслучайно. Многообразные границы между людьми, социальные, культурные, языковые, установлены не просто так, и легкомысленные попытки уничтожить или игнорировать их ни к чему хорошему не приводят. Так показывает история. Но до чего же хорошо и правильно, когда человек может обратиться к человеку поверх барьеров. В обычной жизни это бывает так редко.
