О том, почему ученик Христа не поверил свидетельству своих друзей-апостолов, для чего Иисус не спешил рассеивать его сомнения и как неверующий апостол в одно мгновение стал великим богословом, рассказывают святые толкователи Библии ко дню небесного покровителя нашего журнала.
Но сначала вспомним саму евангельскую историю.
Фома же, один из Двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: мы видели Господа. Но он сказал им: если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю. После восьми дней опять были в доме ученики Его, и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие (Ин 20:24–29).
Почему Фомы не было вместе с остальными апостолами, когда им явился Воскресший Христос?
Многие толкователи пишут, что апостол в это время все еще прятался после ареста и казни своего Учителя. Находясь в состоянии крайней подавленности, Фома, по-видимому, долго не мог и не хотел никого видеть, предпочитая переживать смерть Христа в одиночестве. Кроме того, святитель Иоанн Златоуст отмечает, что отсутствие апостола, было по-своему промыслительно: «По великому домостроительству Христову Фома отсутствовал тогда, чтобы его сомнение сделало достовернейшим воскресение, потому что если бы Фома не был тогда в отсутствии и не усомнился бы в воскресении, и Господь не разрешил бы его сомнения очевидным доказательством, то чудо воскресения продолжало бы соблазнять еще многих. А его сомнение и послужило врачевством для всех верных».
Отчего же Фома не поверил словам своих ближайших друзей-апостолов?
Парадоксально, но святитель Кирилл Иерусалимский предполагал, что неверие апостола было связано с огромной радостью, которую он испытал от услышанного. Это же внутреннее ликование вступало, однако, в жесточайший внутренний конфликт со страхом столкнуться в итоге с еще более горьким разочарованием — с тем, что Христос не воскрес. Фома, как бы мы сказали сейчас, не верил своему счастью. Более того, он страшился и того, что, быть может, только его одного любимый Учитель лишил возможности увидеть себя после Воскресения.
Святитель Кирилл Иерусалимский пишет: «Но мне кажется вернее, что ученик сей не столько не доверял речам этим, сколько был охвачен последнею степенью печали о том, что сам он не удостоился видения Спасителя нашего. Ведь он, быть может, думал, что совсем лишится этого видения. Знал он, конечно, что Господь есть Жизнь по природе и не бессилен избежать даже самой смерти и разрушить власть тления. Ведь Кто отгонял это от других, неужели бы не удалил от собственной плоти? Но вследствие весьма большой радости он становится близким к неверию и как бы с сильным и стремительным порывом вожделевает видеть Его уже присутствующим и окончательно удостовериться в том, что Он снова ожил, согласно бывшему от Него обещанию».
Другие толкователи добавляют к этому, что Фома просто считал совершенно невозможным тот факт, что умерший человек может воскреснуть. Такому известию он мог поверить только тогда, когда сам, своими собственными глазами увидит живого Христа и своими собственными руками дотронется до Его воскресшего тела.
Святитель Иоанн Златоуст пишет: «Когда Апостолы сказали ему: видехом Господа, он не поверил не столько по недоверию к ним, сколько потому, что считал невозможным это дело, то есть воскресение из мертвых. Он не сказал: я не верю вам, но: аще не вложу руку мою, не иму веры… В самом деле, (Фома) искал себе удостоверения посредством самого грубого чувства и не верил даже глазам. Он не сказал: если не увижу, но: если не осяжу, чтобы узнать, не призрак ли то, что я вижу. Без сомнения, и возвестившие ученики были уже достойны веры, равно как и Сам, обещавший это; тем не менее, однако ж, поелику Фома искал себе большего, то Христос не отказал ему и в этом».
Почему же Христос явился Фоме только через восемь дней, а не сразу?
Святитель Иоанн Златоуст пишет: «Для того, чтобы Фома, внимая в течение этого времени убеждениям учеников и слыша одно и то же, воспламенился большим желанием и сделался более твердым в вере на будущее время. Но откуда он знал, что и ребра прободены (ведь апостол не присутствовал при распятии Христа. — Прим. ред.)? Слышал это от учеников. Отчего же этому он поверил, а тому не поверил? Оттого, что то было событие совершенно необыкновенное и чудесное. Но ты заметь правдолюбие Апостолов: они не скрывают недостатков ни своих, ни чужих, но описывают их со всею истиною».
А святитель Кирилл Иерусалимский замечает, что явление Христа Фоме именно на восьмой день, то есть в воскресенье, имеет еще иносказательный смысл: «Чрез это Христос ясно указывал нам время собраний ради Него. Ведь Он приходит, без сомнения, и некоторым образом сожительствует с собранными ради Него в восьмой день особенно, то есть в воскресенье … Поэтому мы вполне основательно делаем святые собрания в церквях в восьмой день (то есть собираемся в воскресный день на литургию. — Прим. ред.). А если надо сказать и что-либо таинственное, ради неотвратимой потребности ума, то хотя мы запираем двери, но Христос приходит и является всем нам, как невидимо, так и видимо: невидимо как Бог, а видимо опять в теле. Дозволяет же и дает прикасаться Святой Своей Плоти, когда мы по благодати Божией приступаем к приобщению таинственного Благословения (Евхаристии), принимая Христа в руки, дабы и мы крепко уверовали, что истинно воскресил Он Свой собственный храм».
Таким образом, можно сказать, что, приступая к чаше на воскресной литургии, мы, подобно Фоме, прикасаемся к Телу Самого Христа. Таинство Евхаристии — это личное уверение каждого верующего в подлинности воскресения Богочеловека.
Но если Христос воскрес, то почему на Его теле остались раны от гвоздей и римского копья?
Для того, чтобы у апостолов не было никаких сомнений относительно реальности Его воскресения. Святитель Кирилл Иерусалимский пишет: «Почитая необходимым исследование этого, отвечу на предложенные недоумения, сколько можно, и постараюсь раскрыть, что после времени воскресения в нас не останется никакой недостаток вкравшегося тления, но, как премудрый Павел сказал об этом теле, что посеянное в немощи, восстает в славе (1 Кор 15:43). Но так как Фома для полного убеждения требовал и этого, то Господь наш Иисус Христос, считая необходимым не давать никакого повода нашему маловерию, как Фома требовал, так и является».
И далее: «Итак, чтобы не думали некоторые, что Господь восстал чистым духом, и чтобы не веровали, что восстало неосязаемое тело, тенеобразное и воздушное, которое некоторые называют духовным, но именно то самое, что посеяно в тлении, по слову Павла (1 Кор 15:42), — Он делал и показывал то, что было свойственно вещественному телу».
А почему Фома назвал Христа и «Господом», и «Богом»?
Такое обращение апостола ко Христу неслучайно. Еще задолго до догматических определений Вселенских Соборов Фома, подобно великому богослову, исповедовал в Иисусе две природы — Божественную и человеческую. Блаженный Феофилакт Болгарский пишет: «Смотри, как тот, кто сначала не верил, от прикосновения к ребру сделался отличным богословом. Ибо он проповедал два естества и одно лицо во едином Христе. Сказав „Господь“, исповедал человеческое естество; ибо „Господь“ употребляется и об людях, например: „Господин! если ты вынес Его“ (Ин 20:15). А сказав „Бог мой“, исповедал божеское существо и таким образом исповедал Одного и Того же Господом и Богом».
Изображения: ruicon.ru, icons.pstgu.ru
