***
Мы все так странно и чудно устроены, что не имеем сами в себе никакой силы, но как только подвигнемся на помощь другим, сила вдруг в нас является сама собою. Так велико в нашей жизни значение слова: другой и любовь к другому. Эгоистов бы не было вовсе, если бы они были поумнее и догадались сами, что стоят только на нижней ступени своего эгоизма и что только с тех пор, когда человек перестает думать о себе, с тех только пор он начинает думать истинно о себе, и становится таким образом самым рассчастливейшим из эгоистов.
Николай Васильевич Гоголь (1809—1852)
***
Родина требует себе служения настолько жертвенно чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу.
Петр Аркадьевич Столыпин (1862—1911)
Сестры милосердия и раненые в палате больницы Покровской общины. Петроград. 1914–1916. Фото ателье К. К. Буллы
***
Ноша службы легка, когда дружно подымают ее многие.
Александр Васильевич Суворов (1730—1800)
Авиагруппа 2/33
...Когда я думаю о своей группе, я не могу не думать об Ошедэ. Я мог бы рассказать о его боевой отваге, но я показался бы смешным самому себе. Дело тут не в отваге, Ошедэ целиком отдал себя войне. Вероятно, в большей мере, чем любой из нас. Ошедэ неизменно пребывает в том состоянии духа, которого я добивался с таким трудом. Снаряжаясь в полет, я ругался. Ошедэ не ругается. Ошедэ пришел к тому, к чему мы только стремимся. К чему я хотел бы прийти.
Ошедэ — бывший сержант, недавно произведенный в младшие лейтенанты. Разумеется, образования ему не хватает. Сам он никак не мог бы объяснить себя. Но он слажен, он целен. Когда речь идет об Ошедэ, слово «долг» теряет всякую напыщенность. Каждый хотел бы так исполнять свой долг, как его исполняет Ошедэ. Думая об Ошедэ, я корю себя за свою нерадивость, лень, небрежность и прежде всего за минуты неверия. И дело тут не в моей добродетели: просто я по-хорошему завидую Ошедэ. Я хотел бы существовать в той же мере, в какой существует Ошедэ. Прекрасно дерево, уходящее своими корнями глубоко в почву. Прекрасна стойкость Ошедэ. В Ошедэ нельзя обмануться.
Поэтому я не стану распространяться о боевых вылетах Ошедэ. Вылетал ли он добровольно? Мы все и всегда добровольно летим на любое задание. Но нами движет неосознанная потребность верить в себя. И тут мы себя чуточку пересиливаем. А для Ошедэ быть добровольцем совершенно естественно. Он и есть сама эта война. Это так естественно, что, когда речь идет о тяжелом задании, майор Алиас прежде всего вспоминает об Ошедэ: «Послушайте, Ошедэ...» Для Ошедэ война — все равно что для монаха его религия (...)
Быть может, сам того не ведая, он не боится смерти. Жить самому; умирая, спасать жизнь других... Для Ошедэ жизнь и смерть не исключают друг друга.
(...) Когда горящий самолет Ошедэ приземляется на аэродроме, а сам он каким-то чудом остается невредим, военная дисциплина и уважение к начальнику могут заставить его тут же сесть в другой самолет и полететь на другое задание, на этот раз, может быть, гибельное... но он не обязан отдавать в небрежные руки свой роскошный хронометр, за который заплатил свое трехмесячное жалованье и который он каждый вечер заводит поистине с материнской заботливостью.
(...) Мне открылись сокровища его души. Он будет бороться за свой хронометр. Его хронометр существует. И он умрет за свою страну. Его страна существует. И существует Ошедэ, неразрывно связанный с ними. Он соткан из своих бесчисленных связей с миром.
Вот почему я люблю Ошедэ, не испытывая потребности говорить ему об этом. Я потерял Гийоме, лучшего моего друга, — он погиб в полете, — и о нем я тоже избегаю говорить. Мы летали на одних и тех же линиях, мы вместе участвовали в их прокладке. У нас была единая сущность. Я чувствую, что вместе с ним умерла и какая-то часть меня. В безмолвии Гийоме всегда со мной. Я неотделим от Гийоме.
Я неотделим от Гийоме, неотделим от Гавуаля, от Ошедэ. Я неотделим от группы 2/33. Неотделим от моей родины. И все мы из группы 2/33 неотделимы от нее...
Антуан де Сент-Экзюпери, «Военный летчик», 1942 г.
***
Какая радость быть священником! Священство единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где сам все время живешь всерьез.
Священник Александр Ельчанинов (1881—1934)
***
Священническое служение, небесное по высоте, ангельское по чистоте и страшное по ответственности, можно охарактеризовать одним словом — пастырство.
Святой праведный Иоанн Кронштадтский (1829—1908)
«Если б я знал, никогда б не стал священником...»
Я всегда понимал, что священники — тоже люди, они бывают разные, но пока не пришел в Церковь, не мог преодолеть предубеждения против них. То, насколько я серьезно заблуждался, понял только с годами.
Мы обычно приходим в храм не спеша, к началу службы, и хорошо, если не опаздываем, а уж те, кто не пропускает Часы — «отцы-пустынники». И нам кажется само собой разумеющимся, что священник уже тут, в алтаре, что он служит...
Я читал про одного священника, которого попытались ограбить бандиты, сильно избили его, похитили наперсный крест. А на следующий день, с утра, этот батюшка служил Литургию. А после признался: «Впервые за 25 лет я не готовился к службе». Впервые, за 25 лет!!!.. Ведь помимо собственно богослужения еще существует неопустительная подготовка к нему: час-полтора домашних молитв, тайные молитвы в алтаре.
За 10 лет в Церкви я познакомился со множеством отцов, и не знал ни одного, кто хотя бы раз пропустил службу. Помню, однажды наш батюшка на Страстной седмице сломал ногу. И ничего, пришел на службу, на костылях служил! В другом храме настоятель в такой же ситуации причащал прихожан, сидя в инвалидной коляске, но Литургию не пропустил. Другой, я отчетливо это помню, исповедовал с раннего утра, будучи в лихорадке, с температурой 40 градусов! А еще одному моему знакомому священнику прямо во время богослужения делали обезболивающий укол — он мучился от камней в почках.
Чего это стоит — быть священником?
Я видел батюшек, которые во время многодневных крестных ходов исповедовали каждый день, иногда до часу ночи, под открытым небом, временами под проливным дождем. Люди исповедовались и шли есть, отдыхать, спать, а они — стояли. Завтракали утром после 5-часовой службы, второй раз ели уже ночью, а когда спали — я не могу понять! Потому что на следующий день исповедь начиналась в 6 утра...
Чего это стоит — быть священником?
В воспоминаниях одного епископа я читал о таком случае. Молодой человек, всегда мечтавший стать иереем, после первой же исповеди вернулся в алтарь, сел на стул, обхватил голову руками и, раскачиваясь, стал шептал: «Если бы я только знал, никогда бы не пошел в священники...» Мой брат побоялся идти в семинарию именно потому, что видел все это.
И вместе с тем — по свидетельству одного протоиерея — нет большей радости, чем быть священником. И нет выше служения...
Владимир
***
Мир говорит: надо заставлять других служить себе. В этом жизненная мудрость. Христианство учит: надо самому служить другим. В этом сила и счастье жизни.
Святитель Василий Кинешемский (1877—1945)
***
Замужество для женщины есть служение Пресвятой Троице — вот как велика для женщины участь быть женой и матерью.
Нектарий Оптинский (1853—1928)
Тетя Валя
Обычно говорят о жертвенном служении матери. Бессонные ночи, волнения за детей, самоотдача — для любой нормальной мамы это естественно. Недаром тех, у которых больше 10 детей, называют «мать-героиня». Я знаю такую, хотя количественно до этого звания она не дотягивает.
Тетя Валя. Она вышла замуж и рожала мужу одного ребенка за другим. Следить за собой времени не хватало, и после рождения 6-го ребенка она очень сильно располнела. Пошли проблемы со здоровьем, но тетя Валя не обращала особого внимания: некогда о себе думать, когда у тебя три сына и три дочки!
Но тут случилась беда: у мужа появились признаки шизофрении, он лечился, но не особенно успешно, потом начал пить. Когда стал кидаться с топором на родных детей, пришлось его отселить, развестись. Тетя Валя одна тащила на себе хозяйство, уже подросшие дети ей помогали.
Проходит время — новая беда: старший сын, Павел, мастерил братикам-сестричкам петарды на Новый год, у соседей. Взорвался заряд не ко времени — ему оторвало три пальца левой руки. Узнав, что случилось, тетя Валя, как была в носках, так и побежала по снегу на соседский двор. А Паша боялся расстроить мать, стоял, бледный, и говорил: «Мама, Вы только не пугайтесь»...
Всякое было, но ни разу, никогда я не слышала от тети Вали унылого вздоха, ни разу она не жаловалась, не винила людей, «жестокую судьбу», детей, мужа, не плакала о загубленном здоровье, о тяжкой жизни. Ноги заболят, она полежит чуть-чуть — и пойдет в огород или на кухню, или корову доить.
Когда младший сын закончил школу, и, казалось бы, можно было бросить всё, позволить себе расслабиться, уйти на заслуженный отдых, она... взяла из больницы двух отказников: девочку Женю и ее младшего брата, Саввушку. Насовсем взяла. Постепенно они стали полноценными членами семьи.
Через год у их матери-алкоголички родился еще один мальчик, Тимофей. И вот тут тетя Валя очень сомневалась, брать его к себе или нет. Даже для нее это было серьезное испытание, момент истины. Как поднять троих на ноги, если еще свои шестеро и все неженатые, незамужние? Но взяла и Тимофея, чтоб были все вместе. И положилась на Бога.
С тех пор трудится целыми днями, как в молодости. При этом ее дом всегда полон гостей: заходят соседи, заходят друзья ее детей. С ней приятно поговорить, даже просто посидеть.
Однажды тете Вале пришлось лечь на болезненную операцию. А на следующий день к ней в палату стали приходить дети, знакомые, друзья ее детей. Медсестры недовольно ворчали, но не могли скрыть своего удивления. Приходят двое молодых людей, через полчаса — еще четверо, затем — еще двое, через час — еще. И все — к Валентине Смоляковой! В палате тесно, все принесли какие-то подарочки, а она стесняется своей немощи, уже думает, как бы побыстрее вернуться домой, за работу приняться. Лежит и улыбается...
И кто скажет, что быть мамой — это не служение? Наверное, это что-то совсем другое, нежели просто кровное родство. Какая-то огромная сила есть в настоящих мамах, если они могут совсем забыть, отбросить себя ради других.
Скоро выйдет замуж старшая дочь тети Вали. И я точно знаю, что она будет такой же, как ее мать...
Анастасия, г. Минск
***
Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил, как добрые домостроители многоразличной благодати Божией.
1 Послание апостола Петра 4:10
Фото на заставке: Император Николай II и императрица Александра Федоровна с сестрами милосердия во время посещения военного госпиталя (1916 г.)
