Он был у родителей поздним ребенком, вымоленным — до него все дети кроме старшей сестры Марии умирали в младенчестве. В детстве матушка часто брала его с собой в Троице-Сергиеву лавру, в Зосимову пустынь. Жили Извековы в подмосковном Богородске, нынешнем Ногинске.
В школу будущий патриарх пошел уже после 1917 года. Он увлекался музыкой, живописью, писал стихи, пел на клиросе Богоявленского кафедрального собора, а когда подрос руководил хором, и к 1925 году имел твердое желание стать монахом. То, что на Церковь ополчилось государство, его не остановило, и он отправился в Саров, но там его благословили ехать в Москву. В декабре в Сретенском монастыре его постригли в рясофор с именем Платон. Было ему тогда 15 лет.
В Москве его духовным наставником стал протоиерей Александр Зверев — праведник, молитвенник, подвижник, принявший впоследствии мученическую кончину и прославленный в лике святых. Настоятель храма святителя Николая в Звонарях, отец Александр был в конце 20-х — начале 30-х годов духовником заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). И когда в апреле 1927 года митрополит Сергий был освобожден из заключения, инок Платон вместе с другими клириками, не имевшими своего угла в Москве, порой находил ночлег у него дома, в Бауманском переулке.
В 1933 году отца Александра арестовали, сослали в Каргополь, в 1937-м снова арестовали, обвинили в антисоветской агитации и расстреляли на Бутовском полигоне.
К этому времени инок Платон был уже десять лет как пострижен в мантию с именем Пимен, в переводе с греческого — «пастырь». Его наставником в монашеской жизни стал последний наместник Троице-Сергиевой лавры архимандрит Кронид (Любимов), в 1937-м тоже расстрелянный на Бутовском полигоне и прославленный Церковью как преподобномученик.
В 1932 году отца Пимена рукоположили в иеромонаха. И в том же году его первый раз арестовали, обвинив в «разговорах о восстановлении монархии», ведении «антисоветской агитации», совершении треб на дому, но, продержав в тюрьме с месяц, выпустили и... призвали в армию.
Служил он в Белоруссии, в кавалеристской части, выучился там на ветеринара и фельдшера, после демобилизации вернулся в Москву, в храм Богоявления в Дорогомилово, а в 1937-м снова был арестован, осужден и отправлен в лагерь, сначала на строительство канала Москва-Волга, потом — в Узбекистан.
В Андижане, где он оказался после освобождения, жили и другие ссыльные священнослужители, вот только православного храма там не было…
10 августа 1941 года отца Пимена призвали в армию, направили в пехотное училище, потом были фронт, выход из окружения, контузия, ранение. После госпиталя его комиссовали, и он поселился было в Москве у знакомых, но в 1944 году его задержали за нарушение паспортного режима, обвинили в уклонении от воинской службы «под видом служителя религиозного культа», дали 10 лет лагерей, и поехал отец Пимен за полярный круг, в Воркуту. Спасла медицинская специальность — в лагере он стал санинструктором. А в сентябре 1945-го его амнистировали. И потом регулярно в торжественной обстановке вручали памятные юбилейные медали как участнику Великой Отечественной.
Лагерь же наградил его туберкулезом позвоночника, от которого он еще долго лечился. Служить ему теперь приходилось в жестком кожаном корсете.
В 1946 году иеромонаха Пимена направили в Муром, где служил тогда схиигумен Савватий (Крутень), знавший его еще по Сретенскому монастырю. В Муроме же встретился будущий патриарх с послушницами закрытого Серафимо-Дивеевского монастыря, которых постриг в монашество и потом всю жизнь опекал.
В 1946 году схиигумен Савватий стал духовником Одесского архиерейского дома и рекомендовал иеромонаха Пимена епископу Одесскому Сергию (Ларину), который тут же назначил его сразу и казначеем Одесского Ильинского монастыря, и благочинным монастырей епархии, и настоятелем архиерейской крестовой церкви во имя святых Виктора и Виссариона. В Одессе тогда была летняя резиденция патриарха Алексия I, и у него была возможность заметить отца Пимена.
В начале 1947 года он некоторое время служил в Рязани, по просьбе назначенного на Рязанскую кафедру епископа Иеронима (Захарова), еще одного его давнего товарища по Сретенскому монастырю. Но местным властям крайне не понравились его проповеди, послушать которые собиралось слишком много народа, и ему пришлось вернуться в Одессу. Потом епископа Сергия перевели на Ростовскую кафедру, и отца Пимена он забрал с собой. В 1949 году его назначили наместником Псково-Печерского монастыря, потом — наместником Троицко-Сергиевой Лавры, потом он стал епископом и одним из ближайших помощников патриарха Алексия I (Симанского). Произошло это перед самым началом хрущевских гонений на Церковь.
В 60-е годы владыка Пимен, уже митрополит Крутицкий и Коломенский и управляющий делами Московской патриархии, по-прежнему часто служил в проповедовал. А вокруг сотнями закрывали храмы и монастыри, сажали архиереев, священников и монахов. Спасать Успенскую Почаевскую лавру патриарх Алексий I направил владыку Пимена. Когда он неожиданно там появился, по рассказам очевидцев, по двору еще действующего монастыря в панике бегали городские чиновники и срывали красные полотна с оскорбительными для верующих лозунгами. Почаевскую лавру так и не закрыли.
В 1970 году скончался патриарх Алексий I, и митрополит Пимен больше года как старший по хиротонии член Синода исполнял обязанности патриаршего местоблюстителя, а в 1971-м Поместным Собором был избран патриархом. Его будущий преемник, тогда митрополит Таллинский и Эстонский Алексий, говорил о владыке Пимене: «Он монах старой школы, в нем жива монашеская традиция, а таких сейчас очень мало».
Церковь по-прежнему притесняли, приходы закрывались, священников и диаконов становилось все меньше, поскольку власти как только могли мешали их рукополагать, и в западно-украинских и прибалтийских епархиях батюшкам приходилось окормлять по два, три, а то и по четыре прихода.
Сам патриарх Пимен служил часто, в разных московских храмах. Службы его народ очень любил. Очередь, чтобы попасть на пасхальное богослужение в Елоховский собор, начиналась у Казанского вокзала. Все храмы, где он служил, всегда были битком набиты людьми, на елеопомазании иподиаконы буквально вытаскивали людей из толпы — они стояли сплошной стеной, перекреститься было нельзя.
Наконец, стараниями патриарха в духовные школы разрешили принимать абитуриентов с высшим образованием. При Ленинградской Духовной академии открылись регентские курсы, при Московской — регентский класс, преобразованный затем в регентскую школу.
В 80-е годы Издательскому отделу Московской Патриархии разрешили, наконец, издавать сначала богослужебные книги, а под конец — впервые за всю советскую историю — и Библию. Открылись мастерские в Софрино.
При этом патриарху по-прежнему разрешалось ездить только в Троице-Сергиеву лавру и в Одессу, в его летнюю резиденцию.
Посещать другие города Советского Союза ему было запрещено.
Проезжая на поезде в Киев, он мог лишь из окна вагона помолиться на золотые купола Киево-Печерской лавры.
Митрополит Питирим (Нечаев) вспоминал, как патриарх Пимен жаловался ему: «Мне очень трудно, владыка. Мне не с кем посоветоваться».
Он дожил до того времени, когда Церкви стали отдавать закрытые монастыри и храмы. При нем прошло празднование 1000-летия Крещения Руси, при нем открылись Свято-Данилов монастырь, Оптина пустынь и Толгский монастырь в Ярославле, стали появляться новые приходы, Церкви начали возвращать отобранные у нее святыни, были прославлены давно почитаемые народом святые. При патриархе Пимене Поместный Собор 1988 года принял новый устав Русской Православной Церкви, вновь сделавший священника пастырем, главным человеком на приходе.
В 1989 году Церковь отмечала 400-летие учреждения патриаршества. 8 октября патриарх Пимен последний раз благословил народ с балкона патриарших покоев Троице-Сергиевой лавры. Он был уже очень болен и практически не участвовал в бурных событиях тех лет. 3 мая 1990 года он скончался и через три дня был погребен в крипте Успенского собора Троице-Сергиевой лавры, возле могилы его предшественника, Патриарха Алексия I.
«Многие годы, когда здоровье его уже было подорвано, он оставался человеком молитвы. Он не только участвовал во всех многочисленных и подчас изнурительно долгих богослужениях, но молился и постился у себя тайно, веруя — справедливо, — что невозможное людям возможно Богу, который единый может претворить сердца каменные в сердца плотяные. Однажды я спросил одного верующего в России, чего он ожидает от патриарха: "Чтобы он был молитвенником пред лицом Божиим за нашу землю. Патриарх — печальник перед Богом"», — сказал в своей проповеди на смерть патриарха митрополит Сурожский Антоний.
