Памяти Бориса Вахнюка

От Рождества Христова, от Понтия Пилата

До века золотого Володи и Булата,

До доброго от злого, с истока до предела -

Вначале было Слово, но прежде было Дело…

Борис Вахнюк принадлежит к плеяде шестидесятников, для которых Слово и Дело не расходились, а служение Слову было главным Делом жизни.

Он родился в 1933-м. «Вся Украина умирала в этом году от голода, а я родился. Мама меня вытащила со смертного ложа…» Детство было суровым: лишился отца, который пропал без вести на финской войне, стал свидетелем расстрелов мирных жителей гитлеровцами во время оккупации… А вот юность была счастливой. В 1952-м Борис Вахнюк поступил в Московский государственный педагогический институт им. В.И.Ленина. В это время студенческая жизнь там кипела. И Вахнюк с головой окунулся в эту жизнь. Водил в походы туристические группы, до поздней ночи просиживал над выпуском институтских газет «Ленинец» и «Словеник», участвовал в самодеятельных спектаклях, защищал честь альма-матер в спортивных соревнованиях. И – писал песни. Сразу ушли в народ легендарная «Проводница», «Глаза, зеленоватые слегка», «Пиратская», «Песенка женатого студента»…

После института Борис Вахнюк пришёл на только что созданную радиостанцию «Юность», где уже работали его однокашники по МГПИ Юрий Визбор, Максим Кусургашев, Ада Якушева. Стал одним из самых активных авторов музыкального журнала «Кругозор». Он успешно, не повторяясь, развил придуманный Визбором жанр песни-репортажа, написав несколько десятков таких песен. Был сценаристом Творческого объединения научно-популярных фильмов, лауреатом международных конкурсов. Вёл на телевидении популярную передачу «Алло, мы ищем таланты». Песни Бориса Вахнюка исполняли М.Магомаев, Н.Брегвадзе, Л.Зыкина, В.Высоцкий, А.Пугачёва. В последние годы написал множество очерков и эссе об истории авторской песни.

«Но злые орудия где-то глядят в моё детство сквозь тьму…»

Борис Вахнюк много видел и знал. Но главной его болью была Великая Отечественная война. «Это те ожоги, которые не гнетут, а… радуют. Потому что это было с нами, мы причастны к этой боли». Его «Песня о моём отце» - одна из лучших отечественных песен о войне. Её, кстати, любили петь космонавты, с которыми Вахнюк подружился, будучи журналистом… Много лет назад у Вечного огня у Кремлёвской стены Борис Савельич записал для «Кругозора» маленькую дочку Олесю. «Пап, кто здесь лежит?» - «Солдат, который погиб, защищая Родину» - «А как его зовут?» - «Никто не знает» - «Значит, твой папа тоже может здесь лежать?»

«Когда-то я вспомню об этом и снова всё это пройду… В селе ещё пахнет рассветом, и пахнет дождями в саду… Ещё не пришёл этот вечер, и брат мой в последнем броске не ринулся танку навстречу с гранатами в мёртвой руке. Но злые орудия где-то глядят в моё детство сквозь тьму. …Когда-то я вспомню всё это, когда-то я это пойму».

«Не береги себя…»

Борис Вахнюк писал много и, на первый взгляд, легко. Стихотворные экспромты на любую тему из него так и сыпались. Но он был прежде всего серьёзным лириком. Его стихи полны философии и отточены по форме.

До самого конца он оставался неистовым туристом. Начинал как основоположник туристской песни и, словно бы не замечая эстетских замечаний о «легковесности» темы, с воодушевлением воспевал туристский быт. А между строчками было вовсе не легковесно… «Всё суетимся, делаем рубли, жильё по райсоветам выбиваем, а вот ведь бескорыстными бываем от благ цивилизации вдали, в живом лесу, где ни одной из фраз, рождённых в кабинетах, не прижиться, где нас мудрее малая синица и наши дети опытнее нас».

В его стихах тоска городского жителя по лесным просторам, «где небо держат сосны, а не крыши»: «Всё чаще я на скверики меняю мои леса, мои святые кущи, лишь двери вестибюлей отстраняю, как ветви от лица за мной идущих». До чего точно зафиксировано это заученное движение горожан, покорно толкающих тяжёлые двери метро! «И только вечерами, вечерами, когда я задыхаюсь от комфорта, запахнет вдруг трескучими кострами от синей кромки газа над конфоркой».

И вроде бы писал о природе, а на самом деле – о себе. «Весна! Дорога к ней длинна, трудна, но это – изначальный круг природы. Не береги себя. Не жди погоды. Не пропусти, когда придёт весна». Борис Савельич себя и не берёг. А старость великолепно презирал: «Пускай зима прихватывает душу, пусть будет всё морозно и бело, им вынести поможет эту стужу накопленное за лето тепло».

Как все настоящие поэты, Борис Вахнюк рано начал задумываться о вечных вопросах бытия. Были в его творчестве и поиски Бога – через ощущение красоты и величия соборов, через попытки осмысления истории (триптих «Храмы»).

Он был реалист, но он был и романтик. В его стихах – вся романтическая атрибутика: «синяя зовущая звезда», дороги, костры, родные деревья – и бездонные небеса. Он был и сыном земли с её вербами, садами, колодцами-«журавлями». Но он был и «сыном неба», как в одноимённой песне, сыном космической эпохи. Не зря ведь братался с Гагариным, пел в его компании визборовского «Серёгу Санина». И Гагарин заплакал. Вспомнил своего друга, лётчика, разбившегося при испытаниях…

Борис Вахнюк был настоящим рыцарем жанра авторской песни, завсегдатаем Грушинского фестиваля. Вёл мастер-классы, открывал новые имена, с энтузиазмом поддерживал молодые таланты. Как он любил этот «гул костровых песенных собраний»! Между прочим, ему, как классику жанра, полагались более комфортабельные апартаменты, но он упорно каждое лето со всей семьёй обитал в палатке.

Не понял, что такое старость, Многоязык и однокровен.

Хоть прожил больше, чем осталось. Летал высоко, мелко плавал.

Я видел всё: и то, и это, Во мне дружили Бог и дьявол.

И чёрный шар, и лучик света. Но, в тыл сбежав и выйдя к бою,

Меня любили, предавали. Я всё же был самим собою

Просили в долг, взаймы давали. И не рядил себя в Иуду.

Был спорен я и безусловен, Вот оттого я был и буду.

Письма, перевязанные ленточкой

Радиостанция «Юность» дала путёвку в жизнь юной Алле Пугачёвой. И одним из её «крестных отцов» в искусстве стал Борис Вахнюк. Не секрет, что семнадцатилетняя Алла была влюблена в высокого, эффектного, разносторонне талантливого Вахнюка. Друзья по «Юности» вспоминали, что он со снисходительной бережностью относился к чувствам девушки: разница в возрасте, жизненном опыте и ответственность перед семьёй (уже росли две дочки) не позволила ему «обмануть неопытность души невинной». Но дружбу они сохранили до самого ухода Вахнюка. Об Алле Пугачёвой он всегда отзывался с глубоким уважением, отстаивая её право быть такой, какая она есть – неповторимой: «Можно ее не любить, можно ощетиниться на последнюю «Фабрику Звезд», пугачевскую, на этих молодых отпрысков, но при всем при этом, это величина. Не скажешь, что она хуже, чем кто-то, или лучше, чем кто-то. Она лучше самой себя. Это живой человек, далеко не эталон, с кучей своих заблуждений, ошибок, поверхностных точек зрения… Но это явление, и если я чем-то помог этому явлению не то что возникнуть – существовать, и хорошо… Алла – прекрасная мать, прекрасная бабушка. Она понимающий человек, и не слушайте вы басни про ее личную жизнь! Какая же она певица, если без скандала прожила!» Алла Пугачёва помогла многодетной семье Вахнюка, ютившейся в тесной хрущёвке, получить просторную квартиру. Здесь, на набережной Яузы, его с двумя маленькими дочками и сбил лихач. Всех троих – насмерть…

На похоронах Алла Пугачёва сказала: «Я – семнадцатилетняя девчонка. Вокруг много и хорошего, и плохого. Я могла бы стать хуже, чем я стала, если бы меня не окружали потрясающие люди. И среди них был Боря. Он так бережно относился ко мне… Он оставил яркий след на земле – своими песнями, своим умением дружить. Я сохранила все его письма, перевязанные ленточкой. Все – в стихах. И каждое начиналось словами, дорогими для нас тогда: «Ну, здравствуй, товарищ!» (так называлась передача на радио «Юность» – Н.Б.)… Ну, прощай, товарищ! А может быть, до свидания. Не торопи. Но жди».

«Поставьте меня в ворота…»

Журналист Владимир Мозговой писал о Вахнюке: «Он был человеком, источавшим свет. Видели это немногие, и слава его была негромкой – что в спорте, что в авторской песне, что в кинематографе. Он сам как личность всегда значил больше – чем бы ни занимался и кто бы его ни окружал. Он не мог не быть в тени великой когорты бардов, его однокашников по Московскому пединституту, – «форвардам» всегда достается больше внимания. А он был вратарем, как сейчас говорят – по жизни…»

Вахнюк более тридцати лет защищал ворота сборной бардов на Грушинском фестивале на финальной шоу-игре со сборной самарцев – устроителей фестиваля. И он был поистине «непробиваемым» вратарём. И уступил место в воротах молодому преемнику только тогда, когда совсем стало худо со зрением. Но он по сути своей был действительно – защитник. И настоящий мужчина. «Хочу я опять изведать стремительный вкус полета, священную жажду боя хочу я вложить в игру. Позвольте мне стать собою, поставьте меня в ворота: я буду кидаться в ноги и «мертвые» брать в углу!»

От Рождества Христова, от Понтия Пилата

До века золотого Володи и Булата,

До доброго от злого, с истока до предела -

Вначале было Слово, но прежде было Дело.

Сквозь время шли пророки, прозрачные от жажды,

Чтобы вбирали строки свершённое однажды.

И если мы домушно хоть что-то изваяли,

То только потому что на их плечах стояли.

С заката до рассвета, как пахари, пахали.

А подвирали где-то - так вы-то без греха ли?

Зато взойдя на сцену, где взлёт не нами начат,

Себе мы знали цену. Не ту, что нам назначат!