Отец Нектарий сидел на полу и играл в куклы — необыкновенная история одного из последних оптинских старцев

Сгорбленный, сухонький монах в залатанном подряснике шарил по углам тесной кельи, светил фонариком, заглядывая то в шкаф, то под кровать, хмурился... Братья наблюдали за духовным наставником и недоумевали: что такое ценное потерял отец Нектарий в своей комнатке? Шло второе десятилетие ХХ века. До закрытия Оптиной пустыни оставалось всего несколько лет.

В феврале 1918-го отряд красноармейцев прибыл в монастырь. Представители новой власти славно похозяйничали в обители и в скиту — именно с такими вот электрическими фонариками они обыскивали монашеские кельи, обшаривали все углы, бесцеремонно выбрасывали вещи из шкафов, переворачивали кровати, а потом подробно описывали всё монастырское имущество…

Последние шесть лет существования одного из самых знаменитых монастырей России, Оптиной пустыни, пришлись на годы смутные, сумбурные. Подготовка к войне, а потом и сама война. Как грибы возникают новые партии. Революционеры-агитаторы выступают на заводах, фабриках, на фронтах. В деревнях — крестьянские волнения и бунты, в среде интеллигенции — брожение умов. Поэты и художники, писатели и философы, аристократия, армия и студенчество — сумятица везде. Потом отречение государя, одна за другой революции...

Именно в эти годы, начиная с 1912-го, духовным наставником братии в Оптиной был старец Нектарий. Умнейший и образованнейший человек своего времени, он не просто осознавал происходящее, но, предчувствуя грядущую катастрофу, предупреждал окружающих о будущем, причем зачастую делал это средствами, которые человеку стороннему могли бы показаться абсурдными. Но видимо, эпоха абсурда требовала именно такого языка.

КУКОЛКИ ДЛЯ ВЛАДЫКИ

Внешне отец Нектарий производил довольно странное впечатление: в молодости, говорят, был красавцем, а под старость — бородка клинышком, ноги распухшие, как брёвна, от постоянного стояния на молитвах, лицо без возраста — в одну секунду старческое, в другую — по-юношески живое и выразительное. Поведение старца было ещё более непонятным —- удивляло даже тех, кто его знал давно, а несведущих порой просто пугало.

Старец юродствовал. Наденет поверх подрясника цветную вязанную кофту — несуразную, не по размеру — и расхаживает по скиту. А то вовсе халатик на голое тело накинет, красный бант — на грудь и красуется, смущает братию. На трапезе шалит: сольёт кислое, сладкое, солёное в одну миску, и ест-нахваливает! Завёл себе даже граммофон, хотел в скиту крутить пластинки, но скитское начальство узнало — не позволило. Натащил в келию всякого хлама — камешков, стёклышек, глины, сложил в шкафчик и стал всем хвастаться: «Глядите, какой музей у меня!»

В 1910-х годах в Оптину приехал епископ Калужский Феофан. Высокий гость заходил в келию старца Нектария с откровенным недоверием. В святость нового ясновидца, о которой владыке неоднократно докладывали, Феофан не верил. И в своих предположениях не обманулся: когда он заглянул в келию, Нектарий там... играл в игрушки! На митрополита даже головы не поднял, будто и нет его. Детскими безделушками была заполнена вся келия Нектария — самолётики, автомобильчики, паровозики, пароходики... Сейчас монах разложил перед собой кукол. Взял одну. Забормотал что-то сердито, Феофан едва разобрал слова: «В тюрьму тебя! В камеру! Так-то вот!» Взял другую: «И тебя накажу! Плохая!» Третью вообще колотить принялся: «Эдак тебе, будешь знать!..»

Можно представить, о чём думал владыка, покидая келию старца. Уж какая там святость! Старческая немощь, и ничего боле. Видимо, повредился умом Нектарий...

Прошли годы. После революции семнадцатого года смысл странных поступков Нектария начал открываться людям. Монастырь превратили в музей («Глядите, какой музей у меня!»). Студенты, курсистки и служащие, по нищете Гражданской войны, стали ходить на работу босыми, надевали пальто поверх рваного белья, но на груди у каждого красовался красный бант (точь-в-точь как старец). А что же стало с владыкой Феофаном, который так изумлялся куклам Нектария? Он попал в ссылку. Жил в доме жестокого хозяина по фамилии Плохин, очень страдал от его бесчеловечного обращения. В 1937 году Феофана арестовали. В спецкорпусе Нижегородской тюрьмы владыку жестоко пытали — били, посадили в подвальную камеру, которую заливали водой. Тогда-то Феофан вспомнил Оптинского юродивого: «Грешен я перед Богом и перед старцем: всё, что говорил, это было про меня, а я думал, что он ненормальный...» В октябре 1937 года митрополита Феофана расстреляли.

Да, слова и поступки отца Нектария действительно могли казаться людям непонятными и вызывающими. Но отец Нектарий не самовольничал — на своё юродство он получил благословение старцев. Под юродством преподобный смиренно скрывал свои духовные дары — умение советом помогать людям выходить из конкретных и очень сложных жизненных ситуаций и предупреждать их о грядущих испытаниях...

«НИКОЛКА ПРОСПИТСЯ — ВСЕМ ПРИГОДИТСЯ!»

Последний оптинский старец, преподобный Нектарий стал таковым, в общем, случайно. Никаких предпосылок, кроме Божьего Промысла, к тому не было. Происхождение у будущего иеромонаха было самое что ни на есть рабоче-крестьянское, образование — начальное...

Николай Тихонов родился в провинциальном Ельце в 1857 или 1858 году. Родители мальчика любили, но растили в строгости. Учиться определили в сельскую школу. Отец, рабочий на мельнице, умер, когда Коле было семь лет. Мать пережила мужа на четыре года, успела устроить сына в купеческую лавку. В одиннадцать лет Коля Тихонов, красивый, кудрявый, тихий мальчик, остался сиротой. До восемнадцати лет работал младшим приказчиком. Много читал, всё свободное время проводил в храме.

У старшего приказчика была красавица-дочка. Молодые друг другу глянулись. Отец девушки уже готовил свадьбу, купец Хамов был не против, только посоветовал получить благословение у столетней мудрой схимницы Феоктисты, духовной дочери святителя Тихона Задонского. К ней в Ельце все ходили за советом.

Старица сама благословения не дала — отослала Николая в Оптину пустынь, к старцу Илариону, тем самым определив его судьбу. Хозяин отпустил юношу неохотно, не дал в дорогу ни копейки. Так и пришёл восемнадцатилетний жених в монастырь с одним Евангелием. Не знал ни Илариона, никого другого в обители. А народу в Оптиной в ту пору собиралось много — к известному на всю Россию старцу Амвросию приходили толпы людей.

Николая поразила красота обители и её окрестностей — всюду цветы, зелёные луга, корабельные леса... Жиздра извивается, на солнце блестит. Белоснежные монастырские стены с башнями и флюгерами-ангелами...

Встречные отцы-монахи отсылали его один к другому. Наконец, юношу принял у себя сам старец Амвросий. Высокопоставленные, знатные паломники порой дожидались приёма у преподобного неделями, но нищего необразованного сироту святой, по каким-то своим резонам, позвал сразу. Два часа проговорили и... не вернулся юноша к невесте, навсегда остался в скиту.

ОТЦЫ-НАСТАВНИКИ

Два великих старца взяли юношу под крыло: духовным отцом его стал преподобный Анатолий (Зерцалов), а главным советчиком — сам Амвросий Оптинский! Они-то и сформировали из малообразованного сироты исполина духа, которому через много лет читал свои рукописи философ Константин Леонтьев и к которому обращался за советом сам святой Патриарх Тихон.

А начиналась «монастырская карьера» молодого человека очень скромно. Шёл 1876 год. Первым послушанием Николаю Тихонову назначили уход за теми самыми монастырскими цветами, которые так ему понравились. Потом Николай стал пономарём. Очень старался, недосыпал, опаздывал в церковь, пугал монахов красными опухшими глазами. Жаловались на него старцу Амвросию. А тот лишь улыбался да приговаривал: «Подождите, Николка проспится, всем пригодится».

Многоопытные старцы «в глаза» молодого испытывали, смиряли. «Бывало, приду я к батюшке о. Амвросию, а тот мне: “Ты чего без дела ходишь? Сидел бы в своей келлии, да молился!” Больно мне станет, но я не ропщу, а иду к духовному отцу своему батюшке Анатолию. А тот грозно встречает меня: “Ты чего без дела шатаешься? Празднословить пришел?” Так и уйду я в келлию. А там у меня большой, во весь рост, образ Спасителя; бывало, упаду я перед Ним и всю ночь плачу: “Господи, какой же я великий грешник, если и старцы меня не принимают!”»

На самом же деле преподобные очень любили Нектария, и тот отвечал им взаимностью. О старце Анатолии Николай вспоминал: «Я к нему двадцать лет относился и был самым последним сыном и учеником, о чем и сейчас плачу». А о старце Амвросии писал так: «...я обращался (к нему) лишь в редких и исключительных случаях. При всем этом я питал к нему великую любовь и веру. Бывало, придешь к нему, и он после нескольких слов моих обнаружит всю мою сердечную глубину, разрешит все недоумения, умиротворит и утешит. Попечительность и любовь ко мне, недостойному, со стороны старца нередко изумляли меня, ибо я сознавал, что их недостоин».

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ЧТЕНИЯ

В 1887 году тридцатилетний ученик был пострижен в мантию с именем Нектарий. «Целый год после этого я словно крылышки за плечами чувствовал». Через семь лет он был посвящён в иеродиакона, ещё через четыре года — рукоположен Калужским архиереем в иеромонаха.

Нектарий среди братьев слыл строгим, но в первую очередь строг он был к самому себе. Уже не имея над собой бдительных наставников, продолжал смирять себя во всём. Шутка ли — на двадцать лет человек ушел в затвор! Заклеил окна своей кельи синей бумагой, обложился книгами и стал получать образование. Сам. Читал и молился, молился и читал. Из кельи выходил только в храм.

Книг у Нектария было много — заказывал сам, привозили и дарили приезжающие... Конечно, это были не только богословские и святоотеческие издания. Математика и живопись, литература русская и иностранная, география и история, французский и латынь — всё интересовало затворника. Сам батюшка к людям не выходил, но к нему приходили сотни людей. Среди посетителей были и учёные, и художники, и философы. Иеромонах тесно общался с писателем, публицистом, врачом, дипломатом Константином Леонтьевым, а живописи Нектария учил Александр Болотов — художник, друг Васнецова и Репина, основавший в обители иконописную мастерскую. «Я к научности приникаю», — любил говорить преподобный.

Результатами размышлений батюшка щедро делился со всеми, соединяя порой в своих рассуждениях научные термины и богословие: «Жизнь определяется в трех смыслах: мера, время, вес. Самое доброе, прекрасное дело, если оно выше меры, не будет иметь смысла. Ты приникаешь к математике, тебе дано чувство меры. Помни эти три смысла. Ими определяется вся жизнь».

По многочисленным игрушкам, которые дарили Нектарию дети, присылали и привозили знакомые, — музыкальным шкатулкам, машинкам и самолётикам — святой составлял себе представление о современной технике, по книжным новинкам — о литературе, о системе образования...

Книги свои Нектарий с радостью давал читать. Но не просто так. В «хибарке» прежних старцев, где преподобный позже и сам принимал посетителей, стоял стол. Бывало, зайдёт человек в хибарку, а старца нет. Зато на столе лежит открытая книга. Человек в неё заглядывает, а на странице — ответ на вопрос, с которым он явился к Нектарию. Когда у старца спрашивали, как это получается, тот только посмеивался: «Не я отвечаю, сама келия за меня говорит».

После долгой беседы с батюшкой люди, поражённые его начитанностью и познаниями, спрашивали у монахов: «Какой же университет окончил отец Нектарий?» — «Да никакой! Приходская школа, вот и все университеты...» А старец уточнял: «Вся наша образованность от Писания».

Но при всей своей образованности отец Нектарий очень не любил празднословия. Впрямую об этом человеку не говорил, а начнёт гость пришлый жаловаться ему на свои беды-горести, старец слушает-слушает, потом протянет ему игрушку, птичку-свисток: «Подуй!» Тот ничего не понимает, дует. Птичка свистит. К чему? К тому, что горести-то у человека пустые, пришёл только «свистеть» и от дел отвлекать. Или попросит прихожанин совета, как из непростой жизненной ситуации выйти, а батюшка сам ни слова не скажет — протянет гостю детскую книжицу, ищи, мол, в ней ответа, и уйдёт.

НЕ СПЕЛ, НЕ УЕХАЛ, НЕ УШЁЛ

Владыка Макарий, посвящая Нектария в иеромонахи, дал ему наставление, которое инок запомнил на всю жизнь: «Нектарий! Когда ты будешь скорбен и уныл и когда найдет на тебя искушение тяжкое, то ты только одно тверди: “Господи, пощади, спаси и помилуй раба Твоего иеромонаха Нектария”». Видимо, сказанное пошло впрок — от великих искушений монах уходил не раз.

Обладая великолепным голосом и идеальным слухом, в первые годы жизни в скиту молодой Николай Тихонов пел на правом клиросе. Раз в году в скит приходил регент из монастыря, слушал монахов и отбирал лучших для хора Оптиной пустыни. К очередному приезду регента братья разучивали «Разбойника благоразумного». Нектарий очень этому радовался и ждал выступления, но когда понял, что после отбора ему «светит» удаление из скита и перевод в монастырь, стал специально фальшивить перед регентом, перевирая «Разбойника» так, что нерадивого певца спешно удалили подальше на левый клирос. О его переводе речи уже не шло.

В другой раз, уже будучи иеромонахом в затворе, Нектарий «замыслил побег». За годы затворничества он начитался удивительных рассказов о разных странах и чудесах света и знал столько, сколько знает не всякий географ и этнограф. Не удивительно, что в какой-то момент у Нектария возникла мысль самому наконец отправиться в странствия и увидеть красоту мира воочию. По совпадению, тогда в Оптину пришло требование: нужен был иеромонах ни много ни мало для кругосветного путешествия! Исполняющий обязанности архимандрита монастыря обратился прежде других к Нектарию. Радости инока не было предела! Уже почти собравшись в путь, Нектарий отправился за благословением к старцу Иосифу, но тот... не благословил. Иеромонах вспомнил наставления учителей, смиренно повторил про себя: «Господи, пощади, спаси и помилуй раба Твоего иеромонаха Нектария!» — и остался в обители.

Было и третье искушение. К тому времени преподобному Нектарию было уже под семьдесят и был он уже избран старцем и духовным отцом всей Оптиной. Предчувствуя, какие беды грозят и монастырю, и братии, и всей России, Нектарий решил оставить своё послушание, бросить старчество и уйти из обители странником. «Только здесь я уже сам понял, что это искушение, поборол себя и остался».

«НУ КАКОЙ Я СТАРЕЦ?..»

Старчество было для Нектария послушанием, к которому он никогда не стремился, наоборот, вначале всячески от него уклонялся. В 1912 году встал вопрос о новом духовном наставнике Оптиной. Сначала на соборе братии стать старцем предложили архимандриту Агапиту. Тот отказался категорически, предложив взамен кандидатуру одного из своих учеников — Нектария. Батюшки на собрании не было. За ним послали, а он отмахивается: «Они там и без меня выберут, кого надо...» — «Отец архимандрит послал меня за вами и просит прийти!» Услышав такое, Нектарий без промедления надел рясу, одну ногу сунул в туфлю, другую — в валенок, и в таком шутовском виде поспешил на собрание.

Как отреагировали на странный вид монаха отцы, неизвестно. Но диалог состоялся примерно такой. «Батюшка, вас избрали духовником нашей обители и старцем!» — «Нет, отцы и братие! Я скудоумен и такой тяготы понести не могу...» Тогда поднялся архимандрит и сказал властно: «Отец Нектарий, приими послушание!» Смирение и послушание Нектарий считал главными добродетелями, поэтому, конечно, тут же согласился. Хотя проплакал потом три дня.

Через много лет в ссылке Нектарий вспоминал в беседах со своей духовной дочерью, поэтессой Надеждой Павлович: «Я уже тогда, когда избирали меня, предвидел и разгром Оптиной, и тюрьму, и высылку, и все мои теперешние страдания — и не хотел брать этого всего...» А в родной обители всё повторял, смущаясь и уклоняясь от славы и внимания прихожан: «Ну какой я старец. Как могу я быть наследником прежних старцев? Я слаб и немощен. У них благодать была целыми караваями, а у меня ломтик».

«СТАНЬ ЗДЕСЬ И МОЛИСЬ!»

Речь старца была ясной и прозрачной. Он любил приводить примеры, понятные любому человеку: и простому рабочему, и начитанному интеллигенту. Вот пришлось ему в молодые годы поработать младшим приказчиком в лавке, так Нектарий и свой жизненный опыт к рассуждениям о молитве приложил:

«Надо продолжать молиться и не унывать. Молитва — это капитал. Чем дольше лежит, тем больше процентов приносит. Господь посылает Свою милость тогда, когда Ему это благоугодно, когда нам полезно её принять...»

Преподобный Нектарий был требователен, иногда ироничен с духовными лицами и с интеллигенцией, но необыкновенно добр и доступен с простыми людьми. Давал деньги просто, но всегда подробно расспрашивал, на что — на обувь ли, на корову, на лошадь, объясняя, что милостыню нужно подавать с рассуждением, а то можно человеку и повредить.

Особым вниманием батюшка окружал тех своих духовных детей, кто возмущался против него, протестовал, гневался на него. Сильно грешных прихожан опекал, был с ними ласков, называл «овечка моя», «чадо моё», и люди смирялись, успокаивались от его любви и искренности. «Чадо мое! Мы любим той любовью, которая никогда не изменяется. Ваша любовь — любовь однодневка, наша и сегодня и через тысячу лет все та же».

НЕРАСКРЫТЫЕ ПИСЬМА, НЕНАСТНОЕ НЕБО, НЕПОДЪЁМНЫЙ КУВШИН...

Об удивительных дарах старца свидетельствовали многие его современники. Рассказывали, как читал он запечатанные письма: не раскрывая конвертов, откладывал одни в одну сторону: «Сюда надо ответ дать!», другие — в другую: «А эти письма благодарственные, можно без ответа оставить». Одни письма благословлял, другие отдавал помощникам: «Прочти вслух, это будет полезно!» Всё — не зная содержимого! При этом никаких похвал и удивлённых восторгов не принимал: «Вот, называют меня старцем. Какой я старец! Когда буду получать каждый день больше ста писем, как отец Варсонофий, тогда и можно называть старцем, имеющего столько духовных детей…»

Как-то в Оптину приехали супруги, знакомые преподобного Нектария. Жена, потрясённая красотой места, написала здесь же пейзаж — берег реки, закат, небо ясное, безоблачное... Оставила рисунок на открытом балконе, отправилась с мужем на прогулку. Дорогой супруги серьёзно повздорили. Возвращаются домой, а пейзаж... изменился! Небо на нём уже закрыто тёмными тучами, сверкают молнии... Краски свежие. Чья работа? Отца Нектария. Талантливый живописец, он почувствовал неладное, заглянул к супругам и в своём стиле подал им сигнал: над семейными узами нависла гроза! На супругов это произвело такое впечатление, что они тут же забыли о ссоре и помирились.

Старец Варсонофий однажды проходил мимо крыльца Нектария и услышал: «Жить тебе осталось ровно двадцать лет». «Шуткой» сказанные первого апреля слова роковым образом сбылись: ровно через двадцать лет, день в день — 1 апреля — преподобный Варсонофий скончался.

Матушки Алексия и Ксения думали посвятить жизнь Господу. И вдруг старец объявляет Алексии: «Вот уедешь в Святую Землю, и у тебя будет много детей». Матушки в ужасе: как такое возможно?! Однако в 1933 году они действительно оказываются на Святой Земле и, по благословению митрополита Анастасия, начинают брать на воспитание арабских детей, послушниц. А позже, после переезда в Чили, организуют приют Иоанна Кронштадтского и школу для 89 ребятишек.

И подобных историй, рассказанных их непосредственными свидетелями, сохранилось еще очень и очень много…

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

В марте 1923 года, в Вербное воскресение, Оптину пустынь закрыли. Батюшку Нектария, больного, едва державшегося на ногах старика, арестовали. Содержали в крошечной комнате, перегороженной не до самого верха. За перегородкой его конвоиры дымили папиросами как паровозы. Преподобный кашлял и задыхался. Через пять дней его отвезли в Козельскую тюрьму. Там у старца совсем разболелись глаза — перевели в больницу, но поставили у дверей часовых.

После высылки из Калужской области Нектарий поселился на Брянщине, в селе Холмищи у родственника своего духовного сына. Хозяину дома, приютившего святого, чекисты угрожали: «Вышлем тебя на Камчатку!» Выслать не выслали, но обложили непомерным налогом.

Духовные чада не забыли своего отца и в дикой глухомани. Сюда, куда весной через разлившиеся реки невозможно было переправиться никому, куда не могли пробраться лошади и приходилось идти в обход пешком семьдесят пять вёрст по плохой дороге через леса, где выли волки, — вот в эти самые глухие Холмищи потянулись люди. Сотни людей со всей России. Святой молился за их благополучную дорогу, и волки действительно не трогали путников.

Нектарий не держал зла на своих обидчиков. Ведь ещё в революционном семнадцатом он предрёк: «Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом будет богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов».

Старец Нектарий поддерживал духовную связь с Патриархом Тихоном. Личных встреч не было, не было и переписки, но многие вопросы Патриарх решал, согласуясь с мнением преподобного через своих доверенных лиц, общавшихся с батюшкой.

В конце двадцатых годов здоровье старца сильно ухудшилось. Он долго болел. 29 апреля 1928 года отец Нектарий тихо скончался на руках своего духовного сына, отца Адриана Рымаренко.

Перед смертью, которую Нектарий предчувствовал, он простился с близкими, благословил их и просил похоронить его на местном кладбище. Ни в Козельске, ни в Холмищах возле Покровской церкви лежать не хотел: «Там будет хуже свиного пастбища!» И действительно, Покровский храм потом разрушили, а на соборной площади устроили ярмарку и танцплощадку. А старец же мирно упокоился на небольшом сельском кладбище в трёх верстах от Холмищ.

Однако покой его длился недолго. Через семь лет местные хулиганы, надеясь поживиться, разрыли могилу преподобного. Ценностей не нашли, но гроб открыли, прислонили к дереву, сорвали с лица покрывало. И в ужасе разбежались! Старец стоял нетленный — восковая кожа, мягкие руки... Утром деревенские мальчишки гнали лошадей из ночного. Заметили гроб и поскакали к селу с криками: «Монах встал!» Колхозники побежали на кладбище, увидели нетленного старца, прикрыли лицо белой косынкой, зарыли гроб с пением «Святый Боже».

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОПТИНУ

В 1989 году, 16 июля, состоялось обретение мощей преподобного Нектария и перенесение их в возрожденную Оптину пустынь. В 1996 году преподобный Нектарий был причислен к лику местночтимых святых Оптиной пустыни, а в августе 2000 года Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви прославлен для общецерковного почитания.

Сейчас рака с мощами старца Нектария, целое десятилетие державшего на своих плечах крест молитвы за погибающую Россию и за её детей, находится в западной части Амвросиевского придела Введенского собора обители.