«Жило двенадцать разбойников, жил Кудеяр-атаман…» — знакомый фольклорный сюжет. Но откуда он взялся? И неужели это так просто: годами быть насильником, головорезом — и вдруг покаяться и стать святым? Ну еще можно понять, когда речь идет о евангельском благоразумном разбойнике — он тут же искупил свои прегрешения крестной смертью. А если человеку суждено прожить еще много лет?
«Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил»
Преподобный Моисей Мурин жил в IV веке в Египте. Он был, темнокожим, поэтому в русской традиции его и прозвали мурином (кстати, так на Руси называли не только всех вообще чернокожих людей — негров, арапов, эфиопов, — но и нечистую, «черную» силу). В классических источниках, таких как Apophthegmata Patrum (сборник изречений египетских отцов-пустынников, созданный в IV–VI веках) и «Лавсаик» Палладия Еленопольского, ученика Иоанна Златоуста, его называют Моисеем Скитским.
Он был рабом у какого-то вельможи, но тот его выгнал за разврат и разбой. Куда было деваться детине под два метра ростом без определенных занятий с дурными наклонностями? Прямая дорога — к бандитам. А дальше несколько лет грабежей, разбоя, изнасилований, убийств... Моисей стал главарем. Но однажды — кто знает, как происходит эта первая, переворачивающая душу встреча человека с Богом? — этот матерый бандит в одночасье круто изменил свою судьбу.
И вот уже египетский Кудеяр, оставив свою банду, уходит в пустыню и стоит на коленях под палящим солнцем перед поселком монахов и просит его впустить.
Солнечный удар
А монахи… Они знали, кто к ним пришел. Знали и... готовились к смерти: совершили литургию, причастились. Ведь перед их кельями стоял бандит, способный в одиночку голыми руками справиться с несколькими вооруженными людьми.
Правда, Моисей в Скиту (Скит — крупная община монахов-пустынников, образовавшееся в IV веке к западу от дельты Нила. — Прим. ред.) был не первый такой. Были среди братии и пастух Аполлон, убивший собственную жену, а потом проживший сорок лет в покаянии и молитве, и Патермуфий, бандит и расхититель гробниц, покаявшийся и к концу жизни ставший прозорливым старцем.
Но больно уж страшен был этот огромный, прославившийся своей жестокостью злодей. Кто знает, какие его ждут искушения? Защитят ли их тогда от его буйства их хлипкие кельи, которые, по словам Палладия, годятся только для того, чтобы «укрыться от солнечного света и небесной росы»?
Кончилось тем, что от жары Моисей потерял сознание. Его внесли в помещение, и, придя в себя, он сказал игумену: «Исповедуй меня». Исповедь его была страшной и долгой. После нее Моисея приняли в число братии — в нем была такая решимость, какая, по слову святых отцов, одна и отделяет святого от обычного человека.
Читайте также:
Преподобный Моисей Мурин
Самое трудное — борьба с самим собой
Шли годы. Моисей молился, постился, брал на себя тяжелую работу. Наконец игумен благословил его на отшельничество. Но тут на его одинокую келью — не подозревая, с кем имеют дело, — напали бандиты из его же бывшей банды. Четверо на одного. Кончилось плохо: смиренный инок их скрутил и приволок к игумену.Только там они узнали своего бывшего главаря. И, потрясенные не только произошедшей с ним метаморфозой, но и не утраченной им силой, которая для таких людей всегда является веским аргументом, решили тоже остаться в Скиту.
Для самого же Моисея главная битва — с гневом, блудной страстью, своим неистовым нравом, — только разгоралась. Игумен советовал ему никогда не есть досыта, но страсти все равно одолевали. Тогда старец научил его всенощным бдениям, и Моисей ночи напролет простаивал на молитве или носил из колодца воду старцам, чьи кельи были далеко от источника.
Враг не дремлет
И вот однажды, нагнувшись над колодцем, он получил такой удар в спину, что потерял сознание и пролежал в беспамятстве до рассвета.
«Мы постоянно встречаем рассказы о яростных попытках раздраженных бесов всеми средствами соблазна и особенно устрашения отвратить аскета от его подвига или хотя бы прогнать его с места. Церковь никого не обязывает безусловно принимать как предмет веры любую подробность этих рассказов, поскольку детали могут быть обусловлены фольклорными мотивами, а также трудностью изъяснить обычному человеку исключительный опыт крайней жизненной ситуации, в которую ставит себя подвижник; но огульный скепсис перед лицом единодушного свидетельства двухтысячелетнего предания оправдан быть не может. Не подлежит сомнению, что злобный ужас перед подвигом великих молитвенников вызывает бесов на такие прямые выпады, от которых они воздерживаются, когда имеют дело с людьми более заурядными»,
— писал библеист Сергей Аверинцев.
Вот такому прямому нападению и подвергся Моисей Мурин. Утром его нашли и принесли в келью. Он год пролежал практически парализованным, и только после этого блудная страсть оставила его навсегда. Он встал, причастился и с тех пор получил власть над бесами.
«Дырявый мешок с грехами»
А между тем о великом подвижнике, появившемся в Скиту, уже знала вся округа. Пообщаться с «духоносным старцем» стремилась даже местная знать. Но, встретив как-то на дороге слуг одного такого вельможи, искавших его, чтобы организовать встречу, Моисей, которого они, естественно, не узнали, сказал: «Да не ходите вы к этому лживому недостойному монаху».
А когда епископ, перед тем как рукоположить Моисея в священнический сан, попросил мальчишек-алтарников искусить его и они стали дразнить подвижника цветом кожи и кричать, что он не достоин переступить порог алтаря, тот встал перед детьми на колени и сказал: «Вы даже не подозреваете, насколько я недостоин переступить порог не только алтаря, но и церкви!»
Смерть Моисей Мурин принял ту, о какой молился.Он хотел, чтобы на нем исполнились слова Спасителя: Все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф 26:52). И когда в Скиту в очередной раз ждали набега кочевников, он не стал прятаться — остался на молитве в своей келье, и его с несколькими учениками убили. Произошло это около 400 года...
***
Конечно, во всем подражать подвижникам — удел немногих. Но кое-чему научиться у них может каждый. Во всяком случае, сказать себе вслед за Моисеем Мурином: «Я несу дырявый мешок с грехами. Мои грехи сыплются сзади меня, и я не вижу их — как я могу судить другого…» — вполне в наших силах.
