Однажды, когда я уже был писателем, я разговорился с мамой и она мне рассказала, что когда была мною беременна, то у нее было неодолимое желание читать. И она все девять месяцев беременности запоем читала, читала и читала все подряд и русскую классику, и зарубежную, и современную литературу. Вот я и родился любителем книги. Я тогда спросил ее, а что она делала, когда была беременна моей сестрой.
Мама рассмеялась: «Ты не поверишь, мне страстно хотелось шить и вышивать, тем я и занималась, пока не родилась твоя сестренка». И, о чудо: моя сестра Муза стала замечательной портнихой и даже создала в Волгограде школу лицевого шитья, а затем увлеклась и вышиванием икон. Я очень благодарен маме за то, что начала воспитывать нас еще внутри своей утробы. И ведь спустя время именно литература через ряд удивительных —смешных и грустных — событий привела нас с мамой к Богу.
Мы были простой советской семьей, жили в городе Тольятти. Как и большинство людей того времени, мы были далеки от Церкви. Конечно, мои родители не были воинствующими безбожниками, просто жизнь Церкви была для них где-то в параллельной вселенной, не имеющей никакого касательства к нашей повседневной жизни. Я рос в твердом убеждении, что верующие — это просто неграмотные люди, в основном пожилого возраста, которые в силу своей непросвещенности верят в Бога и разные чудеса. Так нам внушали в школе, а слово учителя для учеников того времени было непреложным. Но, к счастью для меня, как я уже сказал, в моей жизни большую роль играли книги.
Когда мне было двенадцать лет, я особенно пристрастился к чтению приключенческой литературы. «Пятнадцатилетний капитан» Жюль Верна, герои книг Стивенсона, Майн Рида и Фенимора Купера — вот кто будоражил мое детское воображение и заставлял мечтать о путешествиях и приключениях. Я решился на отчаянный шаг, не дожидаясь пока стану взрослым отправиться путешествовать прямо сейчас. Почему я тогда не подумал, какое горе принесу своим поступком матери, не знаю. Скопив немного сухарей и денег, которые мама давала на школьные завтраки, я отправился навстречу приключениям. Своей сестренке я сказал, чтобы она попросила маму не волноваться, а когда я прибуду в Америку, то напишу всем письмо.
Не буду рассказывать о своих злоключениях, в результате которых я попал в детский приемник для беспризорников. Расскажу о маме. Она вернулась с работы, приготовила ужин и попросила мою сестренку сбегать на улицу и позвать меня домой. Та ей и призналась, что я убежал из дома путешествовать в Америку. Так ничего и не поняв из этих нелепых объяснений, обеспокоенная мама побежала искать меня по соседям. Затем она обежала всех родственников и знакомых. Не найдя меня нигде, она подняла с постели учителей, выписала все адреса моих одноклассников и стала всех их обходить. Она искала меня всю ночь, подала заявление в милицию. Все было безрезультатно. Утром она слегла больная и уже не смогла пойти на работу. Проходил день за днем, а я не находился.
Когда прошла неделя, мама в отчаянии подумала: «Раз мне не могут помочь люди, то остается еще последняя надежда». Так мама, благодаря моему неразумному поступку, впервые сознательно перешагнула порог храма. Там она увидела икону Божией Матери и упала пред ней на колени. Не зная никаких молитв, она так говорила Богородице: «Матерь Божия, Ты тоже страдала, когда распинали Твоего Сына, потому только Ты поймешь мое материнское сердце. Помоги мне вернуть моего сына. Сделай так, чтобы он не попал к плохим людям. Чтобы он остался жив и здоров. Вразуми его и спаси». Так она плакала и молилась до самого закрытия храма. Когда же она вернулась домой, то там ее ждала нечаянная радость — телеграмма. В ней говорилась, что она может меня забрать по такому-то адресу в городе Куйбышеве. Мама тут же бросилась на автовокзал и успела на последний междугородний автобус.
Эту ночь я запомнил на всю жизнь. Я спал и мне снился какой-то неприятный сон. Я от кого-то убегал и прятался, а на лицо мне все время капал дождь. И я никак не мог увернуться от этих капель, потому и проснулся. Надо мною склонилось лицо моей дорогой и любимой мамы. Она боялась меня разбудить и только молча любовалась на спящего сына, которого уже и не чаяла увидеть живым. Я бросился в объятия своей мамы, прося у нее прощения и обещая никогда больше не убегать из дома.
Теперь, когда прошло много лет, я понимаю, что именно та молитва матери, произнесенная ею в минуты отчаяния и горя, стала началом моего пути к Богу. Говорят, молитва матери со дна моря может достать.
Именно всеблагой Промысл Божий обернул мой неразумный поступок ко благу, подвигнув маму на молитву.
С тех пор со мной стало что-то происходить. Я стал замечать в читаемых мною книгах особые знаки, заставляющие задумываться о вопросах веры. Так в книге Льва Толстого «Детство» меня потрясло, что герой его книги, маленький мальчик, молится «за папеньку и маменьку». В книге Даниэля Дэфо «Робинзон Крузо» я к своему удивлению обнаружил, что выжить в одиночестве Робинзону помогает чтение Библии. Меня поразило, насколько расходился том сказок Андерсена дореволюционного издания, который случайно попал мне в руки, со сказками этого писателя, читаемыми мною ранее в советских изданиях. Я увидел, что Герда побеждает злые чары Снежной королевы с помощью молитвы, а кривое зеркало разбилось не потому, что бесы поднимали его все выше и выше на небо, а потому что они хотели посмеяться над Самим Творцом и ангелами Его. И многое другое, что я узнавал из книг, начинало колебать мои атеистические убеждения.
Окончательное просветление ко мне пришло благодаря чтению романа Льва Толстого «Война и мир». Нам задавали в школе читать какие-нибудь определенные главы романа. Каюсь, мне было лень читать весь роман, и я больше уделял внимание батальным сценам. Но однажды что-то подвигло меня открыть роман именно на той странице, где графиня Ростова, мать Наташи, молится на ночь. В ее уста Лев Николаевич вкладывает начальные слова молитвы преподобного Иоанна Дамаскина, читаемые на сон грядущий: «Владыко Человеколюбче, не ужели мне одр сей гроб будет…» Хотя это был церковно-славянский язык, но я прекрасно понял, о чем идет речь и с леденящей душу мыслью осознал, что наша постель в которую мы ложимся каждый вечер, когда-то неотвратимо станет нашим смертным ложем. И что тогда? Мое тело отнесут на кладбище, зароют в могилу, как будто и вовсе не было этой жизни, в которой я радовался и страдал, любил и творил. Ведь вместе с разлагающимся телом исчезнет и моя собственная память. Что жил, что не жил, все одно. Ну, будут тебя помнить другие какое-то время, но это их память, это их жизнь, которая так же закончится могилой. Меня ужаснула мысль о бессмысленности человеческого бытия.
Взволнованный этим открытием, на следующий же день в школе я задал вопрос учительнице: «Для чего человек живет, если он все равно умрет и весь мир для него исчезнет, словно его и не было?» Учительница вначале попыталась ответить в русле официальной идеологии, что мол, человек живет на благо будущих поколений, которые будут жить при коммунизме. Не помню, что я ей возражал, но четко дал понять, что не желаю быть просто навозом, удобряющим жизнь непонятных для меня будущих поколений, которые так же будут смертными. Учительница не стала со мною спорить, а просто сказала: «Хорошо, я тебе объясню смысл жизни, как я его понимаю. Ты станешь взрослым человеком, повстречаешь девушку, вы полюбите друг друга, а потом поженитесь и у вас будут дети. Вот в этих детях и будет смысл жизни». «Как же так получается, — стал я рассуждать вслух, — у моей мамы смысл жизни во мне, у моей бабушки смысл жизни в моей маме, у меня в моих детях, а у моих детей смысл в их детях, которые умрут вслед за родителями через каких ни будь 25-30 лет. Что же это за смысл в тех, кто вслед за тобою исчезнет из этого мира? А если у меня, к примеру, детей не будет, то я бессмысленное существо?» Учительница не нашлась что мне возразить, а просто посоветовала об этом не думать, а жить как все.
Но как все я уже жить не мог. Я все больше стал задумываться о душе. Душе, которая не может быть подвержена законам тления, а потому бессмертна. Мои мысли развивались так же, как в стихотворении, которое обычно приписывают Евгению Евтушенко, хотя на самом деле оно принадлежит Илье Фоняеву:
Не знавал я попов на свете,
Никогда не зубрил молитв.
Но души если нет, ответьте,
Что ж тогда у меня болит?
Вот сжимается, холодея.
Вот бунтует, не зная мер…
Разве может болеть идея
Или выдумка, например?
Неспроста, вероятно, всё же
Всесоюзно дела верша,
Сам ЦК иногда не может
Обойтись без слова «душа»!
Что ж за хитрая это штука,
Где жилище во мне нашла?
Или нынешняя наука
Впрямь чего-то недоучла?
В сотнях справочников проверьте,
Опровергните сорок раз —
А физически вот, поверьте,
Ощущаю её сейчас!
…Тихо в мире. Светло и звёздно.
Вызревает рассвет в тиши.
Позаботьтесь, люди, серьёзно
О безсмертьи своей души…
Так и началось мое богоискательство, которое завершилось поступлением в Московскую Духовную Семинарию, а затем — принятием священнического сана.
