«Наши» и «Не наши»

В четвертой части романа-мемуаров «Былое и думы» А. И. Герцен разделил образованное московское общество на два лагеря: «Наши» и «Не наши». К числу первых Александр Иванович отнес западников, его друзей, к числу вторых – славянофилов, оппонентов в жестоких дискуссиях об общественном идеале.

Согласно его словам, «…сортировка по сродству давно была сделана, и наш стан стал в боевой порядок лицом к лицу со славянами», — т.е. славянофилами. Но от прежних лет, от времен единства русских образованных людей, оставалась еще тоска: имелось же у тех, чьи пути разошлись, нечто глубоко общее… «Да, мы были противниками их, — скажет Герцен, — но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинаковая — и мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны в то время, как сердце билось одно».

В марте 2013 года отмечается два юбилея, относящихся к лицам, которые имели «одно сердце», но «смотрели в разные стороны»: 200 лет со дня рождения историка Т. Н. Грановского и 210 лет – со дня рождения поэта Н. М. Языкова.

Тимофей Николаевич Грановский (1813—1855) среди всех «старших» западников добился наиболее высокого положения в обществе. Заняв профессорскую кафедру в Московском университете, он поразил студенчество, да и всё образованное общество курсом лекций по истории Средних веков, а затем – блистательным опытом сравнения исторических личностей, принадлежащих разным эпохам и культурам. Проведя несколько лет в Европе, ознакомившись с лекциями ученых светил, Грановский получил самое полное, самое свежее представление о достижениях европейской исторической науки, европейской философии истории. В России он действовал прежде всего как просветитель, умный и талантливый рассказчик о величественном прошлом Европы, либерал и поклонник европейской культуры, но ни в коем случае не революционер. Его идеал – «просвещенное государство», отказавшееся от деспотизма, внимательное к интересам и правам личности.

Тот же Герцен отзывался о нем следующим образом: «Грановский не был ни боец, как Белинский, ни диалектик, как Бакунин. Его сила была не в резкой полемике, не в смелом отрицании, а именно в положительно нравственном влиянии, в безусловном доверии, которое он вселял, в художественности его натуры, покойной ровности его духа, в чистоте его характера и в постоянном, глубоком протесте против существующего порядка в России… Влияние Грановского на университет и на все молодое поколение было огромно и пережило его; длинную, светлую полосу оставил он по себе. Я с особенным умилением смотрю на книги, посвященные его памяти бывшими его студентами, на горячие, восторженные строки об нем в их предисловиях, в журнальных статьях, на это юношески прекрасное желание новый труд свой примкнуть к дружеской тени, коснуться, начиная речь, до его гроба, считать от него свою умственную генеалогию».

Николай Михайлович Языков (1803—1846) принадлежал иному идейному лагерю. Для него не столько Европа была близка, ценна, сколько Россия и русский народ с их древней историей, прочной верой и самобытной культурой. Он желал сохранить как можно более культурной самостоятельности и как можно менее отдать страну всепроникающему западному влиянию, «онемечиванию». Он пел героическую старину.

О силе поэзии Языкова Н. В. Гоголь, близко знавший его, писал: «Имя Языков пришлось ему недаром. Владеет он языком, как араб диким конём своим, да еще как бы хвастается своею властью». А. С. Пушкин ценил дарование Языкова:

Издревле сладостный союз

Поэтов меж собой связует...

Родня друг другу по судьбе,

Они родня по вдохновенью,

Клянусь Овидиевой тенью,

Языков, близок я тебе!

В той полемике, которую вели между собой западники и славянофилы, Языков прославился стихотворением «К не нашим», будто предварившим своим названием слова Герцена о «наших» и «не наших». Оно хорошо известно, поэтому здесь имеет смысл привести лишь несколько строк из него. Обращаясь к западникам, Николай Михайлович говорит:

…Вы, люд заносчивый и дерзкой,

Вы, опрометчивый оплот

Ученья школы богомерзкой,

Вы все — не русской вы народ!

Не любо вам святое дело

И слава нашей старины;

В вас не живёт, в вас помертвело

Родное чувство. Вы полны

Не той высокой и прекрасной

Любовью, к родине, не тот

Огонь чистейший, пламень ясный

Вас поднимает; в вас живёт

Любовь не к истине и благу;

Народный глас — он Божий глас —

Не он рождает в вас отвагу,

Он чужд, он странен, дик для вас.

Вам наши лучшие преданья

Смешно, бессмысленно звучат;

Могучих прадедов деянья

Вам ничего не говорят;

Их презирает гордость ваша.

Святыня древнего Кремля,

Надежда, сила, крепость наша —

Ничто вам! Русская земля

От вас не примет просвещенья…

Какое уж тут «одно сердце»! Полно! Двое сердец бьется в груди России, притом двойной пульс нетрудно было уловить еще в те времена, когда Герцен пытался убедить себя и читателей в каком-то глубоком внутреннем единстве русского образованного класса. Одно сердце всегда жило в этом теле, другое прирастили извне. И раньше, давным-давно, они сосуществовали на ничтожном расстоянии друг от друга, но потом нежная перегородка, отделявшая одно от другого, начала матереть, утолщаться, утолщаться, утолщаться…

Две общественные линии, уходящие корнями в середину XIX века, живут без малого два столетия, меняя название, бранясь и жаля друг друга. Славянофилы, почвенники, патриоты; западники, либералы, глобалисты… Суть спора остается неизменной: что истиннее и для нашей страны полезнее – мировидение, выработанное Русью или мировидение, выработанное Европой?

Никакое примирение, никакое единство давно уже не возможно. Русский общественный ум невозвратно расколот, и тяжко ему, но нет средства избавить его от этого двоения. Разве только… погасить одно из сердец. Горьки плоды сей старинной расщепленности, и путь к согласию давно заколодел. Но, во всяком случае, одно еще нам позволено: пусть не имея почтения к чужому идеалу, мы все же способны испытать уважительное отношение к иной личности, а значит, хотя бы выслушать ее со вниманием. Кто-то поступает подобным образом из христианского миролюбия, кто-то – из соображений порядочности, а кто-то просто хорошо воспитан. И ныне следует бережно хранить это благо – способность ценить чужой ум, чужой дар, чужую душевную красоту.

Вот перед нами два умных, талантливых, утонченно-культурных русских человека. Оба поднялись высоко, оба оставили по себе добрую память. Оба прославили себя и тем сделали добавление к общей славе своего народа…

Так отдадим же глубокий поклон им обоим.