Американский журналист пережил кризис веры и перешел в Православие — мы поговорили с ним о причинах такого шага

«Я решил не быть таким же православным, каким был католиком»

Род, как случилось, что вы стали православным?

О, это долгая история. Я вырос в протестантской семье, но в 25 лет всерьез обратился в католицизм. Почему? Потому, что был убежден в важности церковных таинств (Которые у протестантов ограничиваются Крещением. — Ред.). И понимал, что чисто исторически протестантизм не может быть самым подлинным выражением христианства. О православных я тогда думал, что это какая-то разновидность католиков.

Именно в Католической Церкви я действительно ощутил себя христианином. Мне казалось, я часть самой лучшей, самой мудрой Церкви! Но я был консерватором до мозга костей и всë выяснял, какие епископы и священники «правильные», а какие нет.

А потом — это был 2001 год — мне пришлось писать о скандале вокруг католических священников, которых уличили в педофилии, и это оказалось сущим кошмаром. Скандал разросся до национальных масштабов, я глазам своим не верил — как же глубоко пустило корни зло! Но меня возмущали не только виновники скандала, но и священники и епископы, которые все знали и молчали. Кругом была ложь, ложь, ложь!

В 2000 году папа Иоанн Павел II отправился с паломническим визитом на Святую Землю, и меня — в то время колумниста газеты New York Post — послали освещать эту поездку. Я был в восторге. И вот уже в Иерусалиме, во внутреннем дворе Латинского патриархата (Латинский патриархат — резиденция латинского патриарха Иерусалима. Такой титул носит католический архиепископ Святой Земли. — Ред.) я вдруг увидел одного из самых известных американских кардиналов-консерваторов. Я подошел, представился и приложился к его кольцу — даже на колени встал, так мне хотелось показать ему, что я такой же, как и он, добрый католик, а не какой-нибудь либерал, который ни за что в жизни не станет целовать кольцо кардинала.

Это был Бернард Ло, архиепископ Бостона. Два года спустя весь мир узнал, что он прикрывал множество священников-педофилов… И тогда я вспомнил тот эпизод в Иерусалиме с великим стыдом. Нет, не потому что приложился к руке кардинала — для католика это просто знак уважения к его сану. Позорной была гордость, охватившая меня в тот момент!

И все-таки, как произошел ваш переход?

Однажды жена пришла ко мне в слезах и сказала: «Впервые в жизни чувствую, что теряю Иисуса». Я ее очень хорошо понимал. И чувствовал себя виноватым. От безысходности мы решили съездить в православный храм. Мы вовсе не думали принимать православие, просто знали, что католики признают действительность православных таинств, и хотели поклониться Телу и Крови Христа, присутствующим в Святых Дарах, пусть даже и не могли причаститься сами.

Но, попав на православную литургию, о красоте которой раньше только слышали, мы поразились тому дружелюбию, которое проявили к нам люди в этом храме! Прихожане большинства католических церквей держались, по моему опыту, довольно холодно и отстраненно, словно находились на фабрике по производству таинств. А здесь всë было иначе, мы почувствовали себя словно дома! Я начал изучать православное богословие, знакомиться с православным богослужением и однажды подумал: «Это же то самое, что я искал, когда пришел в Католическую Церковь!»

И 22 июня 2006 года мы всей семьей приняли миропомазание в православном храме. Честно говоря, это был грустный для меня день, ведь Иисуса я узнал и полюбил именно в Католической Церкви, и уход из нее причинял мне сильную боль. Но я знал, что другого выхода нет.

А в жизни Православной Церкви вас ничего не смущает?

Когда Господь по Своей милости привел меня в Православие, я сказал себе: «Не становись “политиком от Православия”, не влезай в дела архиереев, не начинай снова делить епископов на “хороших” и “плохих”. Сосредоточься на личном покаянии, на своей собственной духовной жизни, на делах своего прихода». Если бы я жил в России, может, у меня было бы больше искушений, но в Америке нас, православных, совсем мало. И это для меня — просто дар Божий! Скандал в Католической Церкви преподал мне тяжелый, но полезный урок. Я-то думал, граница между злом и добром — это граница между праведными епископами-консерваторами и дурными епископами-либералами, а оказалось, она проходит через сердце каждого человека! И когда Господь по милости Своей привел меня в Православие, я твердо решил, что не буду таким же православным, каким был католиком. Нет, я не горжусь тем, что отныне принадлежу Православной Церкви. Я просто благодарен Богу за Его великий дар мне. Как нищий, который получил кусок хлеба. «В молодости у меня было много девушек, и это превратило мою жизнь в хаос»

А что сейчас у вас — как у православного американца — вызывает наибольшую тревогу?

Я всегда был уверен, что будущее западной цивилизации зависит от духовного благополучия Католической Церкви. Но сегодня католический мир переживает масштабный кризис — кризис безверия. Католическая Церковь, самая большая в США, теряет паству: священники не научили людей вере, не катехизировали молодежь. И мои друзья — католики-консерваторы, сохраняющие верность Церкви, — чувствуют себя зачастую очень одиноко.

Вы говорите — «католики-консерваторы». А кто такие католики-либералы?

В данном случае я имею в виду не политические взгляды людей, а их богословские и нравственные убеждения. В этом смысле либералы — те люди, которые хотят подогнать учение Церкви под требования современного мира. Они хотели бы «осовременить» литургию и так далее. Но на два лагеря христиан Америки разделяет отношение к ЛГБТ-сообществу.

По этой теме идут очень жаркие баталии. В США многие школы уже воспитывают детей в так называемой гендерной идеологии. Она становится нормативной в университетах. В прошлом году я брал интервью у одного американского врача, который родился в СССР, и он рассказал, что согласие с гендерной идеологией — обязательное требование к персоналу той больницы, где он работает. И пусть с научной точки зрения эта идеология несостоятельна, но если какой-то врач или медсестра возьмутся открыто с ней спорить, их уволят. По его словам, даже советским идеологам не приходило в голову заставлять докторов подписываться под такой чушью! А в США лояльность гендерной идеологии мало-помалу навязывают всем представителям среднего класса. Не согласны — помалкивайте, в противном случае вас заклеймят как еретика. В Верховном суде США рассматриваются несколько дел, где судьям предстоит решить, подпадают ли транссексуалы, гомосексуалисты и лесбиянки под закон о гражданских правах. Если решение будет в пользу ЛГБТ-сообщества и нетрадиционная ориентация этих людей будет приравнена к их «гражданским правам», для всех христианских церквей США грядут очень тяжелые последствия.

Какие именно?

Сейчас, согласно американскому законодательству, Церкви не платят никаких налогов. И если вы делаете пожертвование на их деятельность, вам полагается налоговый вычет. По умолчанию считается, что Церковь существует для общего блага и служит ему. Но если закон изменят в угоду ЛГБТ, христианские Церкви могут лишиться этих преференций: ведь они выступают против того, что теперь считается благом. Может, вам это не кажется такой уж большой проблемой — подумаешь, налоговые льготы. Но христианские Церкви и так живут в стесненных финансовых условиях, и если им и их жертвователям придется еще и налоги платить, у них попросту не останется средств к существованию.

То есть под угрозой финансовое положение христианских Церквей?

Не только. По сути дела, либералы пытаются использовать возможности государства, чтобы принудить христиан пересмотреть учение Церкви о браке. Но и с богословской, и с нравственной точек зрения библейское учение на этот счет вполне однозначно, как и свидетельство Церкви с первых дней ее основания.

А ЛГБТ-лобби и гендерная идеология исходят из другого, не христианского представления о человеке. Однако закон — не единственная причина для беспокойства. Есть еще и культура. Даже если христианские церкви и организации, например, школы, будут пользоваться своим законным правом строить внутреннюю жизнь согласно своей вере, более широкая культура все равно будет их осуждать. Христиане, которые открыто придерживаются традиционного церковного взгляда на гомосексуализм, окажутся перед лицом серьезной профессиональной и социальной стигматизации.

Я постоянно слышу от читателей своего блога, что им приходится держать язык за зубами, потому что им грозит увольнение, если их сотрудники узнают, что они думают по поводу гомосексуализма и гендерной идеологии.

При этом сегодня в Америке даже христиане нередко говорят: ну, любят люди одного пола друг друга, почему бы Церкви не принять это как факт? А возражения самой Церкви никто не хочет слушать. В США становится невозможным даже просто спорить на тему гомосексуальности, потому что либералы — и церковные в том числе — сразу пускаются в крик: ага, вы ненавидите геев и транссексуалов!

Но если правила игры таковы — «раз вы не согласны с ними, значит, вы их ненавидите», — то вести спор просто невозможно. Поступать по слову Господа и благословлять гонящих нас (Мф 5:44) становится совсем трудно: ЛГБТ-активисты и их союзники в СМИ относятся к христианам крайне враждебно. И чем дальше, чем хуже.

Но ведь они утверждают, что ведут борьбу во имя любви, и недоумевают, почему христианство, религия любви, их в этом не поддерживает…

Любить человека — значит желать ему того, что является для него величайшим благом. Но ведь сказать, что он может заниматься сексом с кем ему вздумается и Богу нет до этого дела, — не значит проявить к нему любовь. Это просто обман. Мы, христиане, знаем, что сексуальные отношения позволительны только между мужчиной и женщиной, состоящими в браке. Всë, что помимо этого, — грех. Я сам пришел в христианство во многом потому, что в молодости у меня было много девушек, и это превратило мою жизнь в хаос.

Христианскую проповедь целомудрия я воспринял как призыв к серьезному подвигу, который мне захотелось совершить. Это было трудно для молодого человека, полного желаний, — хранить верность Христу и бороться со страстными помыслами. Но я воспринял это как милость. И когда мое сердце очистилось, я наконец встретил женщину, которой суждено было стать моей женой, и смог разглядеть чистоту в ее сердце.

Что тогда значит проявлять христианскую любовь к людям нетрадиционной сексуальной ориентации?

Это значит утверждать их достоинство как чад Божиих, относиться к ним с уважением и состраданием. Но это никак не значит благословлять то, что Господь назвал грехом. У меня есть приятель, он гей, но православный человек, и он живет в воздержании. И мне кажется, моя задача как его друга и брата во Христе — любить и поддерживать его в этом несении креста одиночества. Скажу прямо: мне не нравится, когда люди отпускают шуточки по поводу геев. Одно время я и сам жил в воздержании, и помню, какую боль доставляло мне мое одиночество. Все мои друзья думали, что я спятил. Я понятия не имел, женюсь ли я когда-нибудь или нет. Мне помогала только вера. И лишь много позже, когда я уже был женат, я понял, для чего мне были посланы те годы вынужденного одиночества.

Точно так же и люди нетрадиционной ориентации, стремящиеся следовать учению Христову, может быть, не до конца осознают, что с ними произошло и почему. Поэтому я стараюсь относиться к ним с сочувствием. А вот попытки скрыть или исказить правду никакого сочувствия у меня не вызывают.

С транссексуальностью сложнее. Конечно, и они несут в себе образ Божий, но они умственно и душевно нездоровы и заслуживают участия, как люди психологически надломленные, страдающие. И тем не менее ни на секунду нельзя принимать мысль, что их состояние — норма. Недавно наш приходской священник сказал замечательную проповедь о гомосексуальности и транссексуальности. Он говорил правду, но с большой любовью. И он напомнил прихожанам, что Господь равно ненавидит все блудные грехи, так что никому из нас нельзя гордиться.

Несколько дней спустя мне случилось пить кофе с этим священником, и я поблагодарил его за ту проповедь. Я сказал ему: «Отче, я 13 лет был католиком и вот уже 13 лет православный, но проповедь о сексуальности, извращенной или нормальной, я услышал впервые в жизни».

Он ответил, что сам удивился тому, как много людей поблагодарили его за эту проповедь. А я сказал в ответ, что американские христиане отчаянно нуждаются в подлинном духовном руководстве и пастырстве, но большинство священников предпочитают не говорить на эту тему.

Господь обещал, что врата ада не одолеют Церковь (Мф 16:18). Стоит ли тогда нам так уж переживать по поводу налогов и вообще будущих испытаний?

Христос ведь не сказал, что врата ада не одолеют, скажем, Церковь в Соединенных Штатах. Или в какой-то другой стране. Тут всë зависит от нас: либо мы позволим Святому Духу действовать в нас и согласимся следовать за Ним до самого конца, либо будем подстраивать Церковь под нашу обыденную земную жизнь. Из Писания мы знаем, что сказал Иисус: Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк 18:8). То есть весь мир будет охвачен массовой апостасией.

Не хочу звучать алармистски, но давайте просто будем реалистами. Мы, христиане — и западные, и восточные — живем в эпоху отпадения от веры. И, боюсь, мои дети застанут времена, когда станет еще хуже.

Я писал книгу «Выбор Бенедикта» с мыслью о том, что нам нужно создавать более крепкие общины мирян, для которых христианство — это всерьез. Чтобы наши дети могли расти вместе, дружить, а со временем создать христианские семьи — и сохранить веру, невзирая на предстоящие испытания. Нам в Америке до сих пор очень везло: верующим никогда не приходилось страдать за свою веру, как, например, христианам в России.

Бутовский полигон — это свидетельство Русской Церкви перед миром. Помню, как был там и разговаривал с настоятелем храма Новомучеников и исповедников Российских протоиереем Кириллом Каледой. Он напомнил мне о «белых платочках» — пожилых женщинах, которые, что бы ни происходило вокруг, ходили в церковь и во многом спасли ее в годы гонений. Если они смогли сохранить верность Церкви, то что извиняет мое бездействие?

«Христианам нужно напомнить о Христе скорее себе, чем внешнему миру»

В «Выборе Бенедикта» вы пишете, что сегодня мир по сути отверг христианство, и христиане вынуждены сосредоточиться исключительно на внутренней духовной жизни, на утверждении личной веры. Что подтолкнуло вас к таким выводам?

Я стал отцом. Мой первый сын появился на свет в Нью-Йорке в 1999 году. Опыт всех людей, у которых рождаются дети, более или менее одинаковый: ты начинаешь задавать себе конкретные вопросы о будущем. Вот и я задумался: какой мир мы оставим нашим детям? И главное, как воспитать их христианами. Я начал ощущать, что образ жизни современной Америки, ее гиперкапитализм и готовность людей полностью подчинить свое сознание информации, почерпнутой из СМИ, блокируют нашу способность передавать традиции детям. Году в 2004-м кто-то дал мне книгу «После добродетели» философа Аласдера Макинтайра. Он написал ее в 1981 году и уже тогда поражался, насколько условия нашей жизни напоминают период заката Западной Римской империи. После эпохи Просвещения мы утратили нравственную интуицию, писал Макинтайр.

Всë это время мы пытались построить мир, в котором можно обходиться без Бога, но так в этом и не преуспели. Отсюда множество неразрешенных споров: люди не могут договориться даже о базовых понятиях! В конце книги Макинтайр пишет, что все мы сегодня ожидаем, когда же появится новый Бенедикт Нурсийский.

Святой Бенедикт явился на развалинах Римской империи. И я задумался: а что, если бы его последователь появился сегодня на обломках западной постхристианской цивилизации? Как он советовал бы нам действовать, чтобы сохранить нашу веру и передать ее детям?

Святой Бенедикт — мой небесный покровитель, и в 2015 году я отправился в паломничество в монастырь Монте-Кассино, основанный святым Бенедиктом, закрытый в 1800 году и возобновленный в 2000 году. Заодно я хотел повидаться с его настоятелем, отцом Кассианом (Фолсомом). Я поделился с ним своими мыслями о будущем христианства, и он сказал: «Я думаю, что у христиан, которые сохраняют лишь внешнюю оболочку церковной жизни, просто не хватит сил вытерпеть то, что на нас надвигается».

И что, по-вашему, из этого следует?

Что в XXI веке христианам нужно напомнить о Христе скорее самим себе, чем внешнему миру. А потом суметь рассказать о Нем своим детям.

Осенью прошлого года аналитическая компания Pew Research Center выпустила исследование, показывающее, что так называемое «поколение Millenial» — люди от 30 до 35 лет — оказалось первым поколением американцев, в большинстве своем не исповедующим никакой религии. Причем некоторые американские христиане не видят в этом повода для беспокойства: смотрите, говорят они, церкви открыты, прихожане есть — в чем проблема?

Проблема в наших детях, которые уже не верят.

Мы обсуждаем будущее христианства, а статистические данные показывают: нам не удается передать веру во Христа даже собственным детям! Значит, задача номер один для каждого из нас — это сохранить живую веру в своем сердце и постараться поделиться ею с нашими детьми.

Я надеюсь, что однажды мои друзья-христиане проснутся и осознают: мы не можем больше жить по-прежнему и надеяться, что всё будет окей. Господь призвал нас к серьезнейшему испытанию, и мы должны приготовить к этому и себя, и своих детей, и Церковь.

С внешним миром говорить, конечно, тоже надо — если христиане не проповедуют, значит, они не верят Христу. Но говорить с миром мы можем, только если сами будем духовно крепкими. Нельзя дать другим то, чем не обладаем сами. Я лично за диалог с миром, но в какой-то момент мы должны уметь остановиться и осознать: если мир не желает нас слышать, не стоит тратить время, умоляя его выслушать нас.

Да, мы должны принести в мир икону Христа. Но в каком-то смысле мы должны жить в удалении от мира — чтобы иметь возможность приготовить свое сердце и впустить Его в нашу жизнь. Тогда и другие люди, глядя на нас, поймут, что Христос жив и действует в мире.

А что — в вашем понимании — означает «жить в удалении от мира»?

В конце 2019 года в США вышел фильм «Тайная жизнь» режиссера Терренса Малика. Его сюжет основан на реальной биографии Франца Егерштеттера, австрийского фермера-католика, казненного нацистами за отказ принести клятву верности Гитлеру. Этот человек вел простую жизнь в крохотной горной деревушке, вдали от политических бурь. Но вирус нацизма проник и в его деревню, заразив местных жителей. Однако Франц не поддался. Он увидел, что нацизм — антихристианское мировоззрение и принести клятву верности Гитлеру равносильно отречению от Христа.

Как ему удалось выстоять? Конечно, он был христианин, но ведь и множество других жителей этой деревни посещали храм. А мужества пойти на казнь достало у одного Франца… Кино не показывает всего в подробностях, но из записей Франца видно, что он всерьез изучал свою веру и много размышлял о ней.

Посмотрев кино, я сказал своим друзьям: «Этот фильм как раз о том, как нам последовать выбору Бенедикта. В мире никуда не сбежать от зла. И наша задача как христиан — жить в повседневности так, чтобы, когда зло доберется и до нашей деревни, сохранить и ясность зрения, и духовные силы, чтобы поступить так же, как Франц, не задумываясь, чего это будет стоить».

В практическом смысле «жить в удалении от мира» значит не позволять, чтобы над нами брали верх привычки и привязанности этого мира. Например, не разрешать детям уходить внутрь смартфона. Если у вас есть телевизор, включать его только изредка. Встречаться с друзьями, не допускать, чтобы живое человеческое общение заменяли соцсети. Не надо бояться создавать свою контркультуру.

Но как, оставаясь в социуме, не поддаться его искушениям?

Помните трех еврейских юношей из третьей главы библейской Книги Даниила — тех, что служили вавилонскому царю? Они, хоть и были иудеями, принадлежали в Вавилоне к высшим эшелонам власти. Но когда царь Навуходоносор приказал им поклониться золотому идолу, они предпочли смерть. В итоге Господь спас их от гибели. Это очень вдохновляющий пример. Вот и нам стоит задаться вопросом: как этим трем юношам удалось, с одной стороны, настолько глубоко интегрироваться в вавилонское общество, а с другой, не забыть, кто они и какому Богу служат?

Не знаю, как в России, а в США многие сегодня воспринимают христианство просто как часть привычного образа жизни. При этом их внутренняя жизнь с Христом совершенно не связана. Они верят, что достаточно голосовать за правильных людей на выборах, и всё будет прекрасно. Конечно же, этого недостаточно.

Во время нашей беседы на Бутовском полигоне отец Кирилл Каледа напомнил мне знаменитые слова преподобного Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». По словам отца Кирилла, это — главное. Я не хочу сказать, что не важно, за кого из политиков голосовать. Но самое важное — стяжать благодать Святого Духа, впустить Его в нашу жизнь.

Оглядываясь на свой путь веры, какой из полученных уроков вы назвали бы главным?

Когда я заинтересовался католичеством, мне было около двадцати трех и я работал в газете фотографом. Это была моя первая работа после университета. Одна пожилая сотрудница сказала мне: «Я слышала, ты интересуешься католической верой. Я католичка. Хочешь, сходим потрудимся в бесплатной столовой для бездомных? Ее мать Тереза из Калькутты основала».

Помню, я подумал: «Столовая для бездомных? Мать Тереза? Звучит очень по-католически! Пойду».

В следующую субботу я отправился в эту столовую и провел несколько часов на кухне за чисткой картошки. А когда работа была окончена, подумал: «Всё это замечательно, но, кажется, это не для меня. Лучше я потрачу это время на чтение книг».

Много лет спустя, когда моя вера пошатнулась, я вспомнил о тех временах и подумал: интересно, а что было бы, продолжи я ходить в ту столовую для бездомных? Может, у меня было бы больше внутренних сил, чтобы выстоять в нынешней ситуации?

Проблема в том, что моя вера была «от головы», абсолютно интеллектуальная, она не реализовалась в практических делах. Это ошибка, которую постоянно совершают все интеллектуалы. Настоящая вера должна выражаться в чем-то, что ты делаешь своими руками.

Когда я собирал материал для «Выбора Бенедикта», мне попалась книга британского культурного антрополога Пола Коннертона. Он изучал, как традиционные общества сохраняют верность своим традициям перед лицом современности. И оказалось, что у них есть несколько общих вещей. Во-первых, у каждого такого общества существует своя священная история, которая объясняет им, кто они и откуда. Во-вторых, они актуализируют эту историю с помощью общественного ритуала. В-третьих, они участвуют в этом ритуале телесно, физически, так что реальность этой священной истории входит в их плоть и кровь. Когда я прочел это, то подумал: Боже, да это же православие! Вот почему моя вера кажется мне, как православному христианину, такой реальной: это не просто пища для ума, но и для сердца, и для тела тоже.

Мы видим по православным приходам США, что современную молодежь особенно привлекает православие. Они устали от типичного американского подхода, либо абстрактно-интеллектуального, либо эмоционально-взвинченного. Православие — это нечто другое. Оно дает им ощущение, что им нужно с чем-то бороться — со своими собственными страстями, — и включает их телесность в аскетическую борьбу. За пределами Православия, в других Церквях, все это, как мне кажется, совершенно невиданные вещи.

Когда я приезжал в Москву, то побывал в храме преподобного Серафима Саровского в Раеве, и его настоятель отец Алексий Яковлев показал мне приходскую школу плотницкого мастерства, которую он возглавляет. В этой школе он учит молодых людей реставрировать старые храмы. Вот замечательное дело для мужчины! «Когда трудишься своими руками, в этом есть что-то такое, без чего не воспитать мужество», — сказал мне батюшка. Пришлите нам сотню таких отцов Алексиев — и американское общество изменится!