В середине 1930-х годов из ссылок и заключения стали возвращаться священники, арестованные в конце 1920-х годов. Обновленцы, захватившие за это время при поддержке властей многие православные храмы, хотя и с трудом удерживали их, не имея паствы, но не хотели и не могли уступить — на борьбу с православием их науськивало ОГПУ. Среди жертв этой борьбы оказалась и Анна Шашкина, простая крестьянка, с детства хотевшая стать монахиней.
***
Мученица Анна родилась 13 февраля 1888 года в деревне Пигаскино Пошехонского уезда Ярославской губернии в семье крестьянина Василия Шашкина. Окончив сельскую школу, Анна жила вместе с родителями и со временем намеревалась поступить в монастырь. Она часто ездила в Павло-Обнорский монастырь, находившийся в Вологодской губернии, к его настоятелю и своему духовному отцу архимандриту Никону (Чулкову), к которому многие тогда обращались за советом и молитвенной помощью. Среди них было много женщин и девиц, и отец Никон впоследствии основал для желающих подвизаться монашескую общину в селе Захарьево Ярославской губернии. Это был последний образованный в 1918 году в советской России монастырь, просуществовавший под разными видами почти до окончания советской власти. Здесь люди стремились к спасению своей души и к совершенству. Здесь можно было въяве ощутить присутствие Божие среди собравшихся сюда людей, которые и в условиях жестоких гонений исполняли заповеди и оставались верными Христу. Монастырь-община существовал сначала под видом сельскохозяйственной артели, а затем коммуны. Как раньше Павло-Обнорский монастырь, так после его закрытия монашеская община в Захарьеве активно посещалась верующими, приезжавшими за советами и наставлениями к поселившемуся здесь архимандриту Никону.
В 1936 году обновленцы города Пошехонье-Володарска написали властям жалобу, прося передать им Успенскую церковь: «В силу крайне осложнившихся обстоятельств <...> со стороны тихоновской общины при Успенской церкви города Пошехонье-Володарска, каковые выражаются <...> в открытой борьбе с обновленческой ориентацией. <...> Они <...> открыто порицают храм, как еретический <...>
У тихоновцев очень часто бывают нелегальные собрания. 7 января 1936 года Смирнов Алексей Евграфович, как главный руководитель тихоновской общины, вечером собрал у себя гостей, около двадцати пяти человек, в том числе был священник Петр Богородский, игуменья Леонида, много бывших монашек и другие лица, и окончился этот пир далеко за полночь. А почему это не может быть нелегальным собранием? Ведь это неизвестно нам, о чем они вели беседу.
Кроме этого, пользуясь приливом святочных празднеств, клевета и наушничество пошли во все села данного района с призывом к бойкотированию всеми силами всех обновленческих служителей культа, совращая темные силы верой в святость Бога лишь тихоновщины. <...> Близко все это видя, как гнездо вражды и нелегальности, просим вас передать нам храм, во избежание последствий, а равно нежелание иметь таковых соседей, где, кроме религиозных целей, преследуются остатки прежних царских привычек <...>
А посему еще раз убедительно просим вас <...> во избежание всех последствий не только за наш храм, а и район, пресечь в корне развитие этого гнезда нелегальности и передать храм нам, обновленцам».
В конце 1936 года сотрудники Ярославского НКВД приступили к арестам духовенства и верующих в области. 10 января 1937 года Анну Васильевну Шашкину вызвали на допрос, и следователь спросил ее, правда ли, что она собирала подписи жителей, желавших принадлежать к тихоновской общине. Анна Васильевна объяснила, что в 1935 году умер сын ее брата, и приходской их священник Петр Богородский отказался участвовать в его погребении, указав, что жители этой деревни не принадлежат к православной общине, и пусть они сначала определятся: в православный ли они будут ходить храм или к обновленцам; тогда она взялась собрать подписи жителей — тех, кто считает себя православными.
— А вы к какой ориентации принадлежите? — спросил ее следователь.
— Я лично принадлежу к тихоновской ориентации, — ответила Анна Васильевна.
— Почему же тогда Богородский требовал подписей за тихоновскую общину от всей вашей деревни?
— Я этого пояснить не могу.
— В связи с переписью населения СССР, среди населения города распространялись контрреволюционные провокационные слухи, исходящие из содержания книги «Протоколы сионских мудрецов» и ваших рассуждений о приходе антихриста, о печати и так далее. Эти слухи распространяли вы с целью срыва мероприятий советской власти по переписи. Подтверждаете вы это?
— Нет, это я отрицаю, никаких контрреволюционных провокационных слухов я не распространяла и об этих слухах ничего не слышала.
Вызвав в следующий раз на допрос Анну Васильевну, следователь стал добиваться от нее, чтобы она рассказала, как давно она слышала об архимандрите Никоне и от кого, но на этот вопрос она отвечать отказалась.
4 марта 1937 года следователь снова вызвал ее на допрос и снова стал спрашивать об отце Никоне: как давно и как близко она была с ним знакома, но и на этот раз она ничего не ответила; и в тот же день следователь объявил ей, что она арестована как подозреваемая.
18 марта следователь, вызвав Анну Васильевну на допрос, спросил:
— Сколько времени вы жили в Никоновской «коммуне»?
— Я членом Никоновской «коммуны» не состояла, но в «коммуне» была несколько раз.
— А зачем вы «коммуну» посещали?
На этот вопрос Анна Васильевна отвечать отказалась.
— Вы знали, что Никоновская «коммуна», по существу, была нелегальным монастырем, организованным для борьбы с советской властью?
Анна Васильевна и на этот вопрос отвечать отказалась.
— Кого вы посещали из членов «коммуны»?
— В «коммуне» я останавливалась у заведующей, Анны Александровны Соловьевой.
— Откуда вам известна Соловьева?
— Соловьеву я знала через ее тетку, монахиню Таисию. Кроме того, Соловьева, когда бывала в городе, останавливалась у меня.
— Имея связь с руководительницей «коммуны», вы не могли не знать целей и задач этой «коммуны». Следствие требует от вас откровенных показаний.
Анна Васильевна отказалась отвечать на этот вопрос. 3 апреля состоялся последний допрос, во время которого следователь снова попытался узнать у Анны Васильевны, что она знает о местопребывании архимандрита Никона.
— Связи с архимандритом Никоном я не имею, и где он находится в настоящее время, не знаю, — ответила Анна Васильевна.
— А зачем и к кому вы ездили осенью 1936 года в Тутаевский район?
— Осенью 1936 года я действительно ездила в гости к своей знакомой по имени Евдокия... фамилию ее я не знаю. Была у нее три дня.
— А как вы знакомы с Евдокией?
— Я с Евдокией знакома давно. Когда раньше ходила в Тутаев, то останавливалась у нее ночевать, и она, когда бывала в городе, тоже ночевала у меня.
— Как же вы не знаете ее фамилии?
— Фамилии ее я действительно не знаю, и не знаю, чем она занимается.
— Вы явно лжете. Вы в Тутаевский район ездили с целью посещения архимандрита Никона, скрывающегося от наказания и проводящего активную контрреволюционную работу. Требую от вас откровенных показаний.
— Нет, у архимандрита Никона я не была, и где он скрывается, не знаю.
— За что был расстрелян ваш дядя, Александр Федорович Шашкин, и сидел его сын, Василий Александрович Шашкин?
— Мой дядя, действительно, в 1918 году был расстрелян, но за что, я не знаю. Также не знаю, за что сидел его сын.
15 августа 1937 года Особое Совещание при НКВД приговорило Анну Васильевну к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере, и она была отправлена в Северо-Восточные лагеря. Анна Васильевна Шашкина скончалась 11 мая 1940 года в отдельном лагерном пункте Мылга в Северо-Восточных лагерях НКВД и была погребена в безвестной могиле.
На заставке архивное фото Ссылка в трудовые лагеря часто была равносильна смертельному приговору.
