Алла Митрофанова: Добрый вечер, дорогие слушатели! В эфире программа «Фома» - для тех, кто хочет верить». Сейчас мы в прямом эфире. Мы брали небольшой тайм-аут - программы шли в записи: ведь у кого-то отпуска, у меня была длительная командировка, и я очень рада, что имею возможность всех лично приветствовать. Добрый вечер! И с радостью представляю нашего сегодняшнего гостя, это представитель Русской православной церкви в совете Европы, человек который уже год постоянно живет в Страсбурге, а здесь в Москве находится по каким-то своим специальным делам, о которых, я надеюсь, он нам немножечко расскажет, - игумен Филипп (Рябых). Добрый вечер, отец Филипп!
Игумен Филипп: Добрый вечер, рад Вас приветствовать.
Алла Митрофанова: Дорогие слушатели, мы сегодня будем говорить о том, что такое представительство Церкви в совете Европы. На первый взгляд, это такое сочетание несочетаемого, но если такое явление есть, наверняка у него есть и логическое обоснование. Я права или нет, отец Филипп? Что-то Вы же делаете полезное?
Игумен Филипп: Безусловно, есть объяснение присутствия русской православной церкви в Страсбурге и почему Русская Церковь решила в свое время открыть это представительство…
Алла Митрофанова: Вы нам об этом сегодня расскажете. Мы в прямом эфире, вы можете звонить нам и задавать свои вопросы. Наверное, когда вы приезжаете в Москву, после вашей зелени, аистов на крыше, смотрите на всю нашу суету и у вас возникает некоторый культурный шок?
Игумен Филипп: Конечно, Москва живет более напряженным ритмом, хотя и нам в Страсбурге достается, поскольку внешняя обстановка благоприятная и теплая, но тем не менее дел хватает и в общем-то не замечаешь этой красоты. Или ты привыкаешь к ней…
Алла Митрофанова: Неужели и к аистам на крыше можно привыкнуть?
Игумен Филипп: Этим можно любоваться, это может войти в твою жизнь. Я говорю о привычке не как о чем-то плохом, просто это становится твоей частью и когда ты воспринимаешь это как естественное и не видишь, то тебе чего-то не достает.
Алла Митрофанова: Дорогие слушатели, напоминаю, у нас в гостях представитель русской православной церкви в совете Европы Игумен Филипп Рябых, человек который живет в Стасбурге, возглавляет большой православный приход во имя всех святых, о чем мы тоже с вами сегодня поговорим. Для чего Вы там храм построили, раздражаете толерантных европейцев своим присутствием…
Игумен Филипп: Потому что русскоязычных людей там очень много.
Алла Митрофанова: Очень хорошо, это приятно слышать. Церковь имеет свое представительство в Совете Европы, но это явление недавнее, 2000-х годов?
Игумен Филипп: 2004 год – открытие представительства в Страсбурге.
Алла Митрофанова: А что церковь делает в этой светской структуре? Страсбург - это фактически вторая столица Евросоюза. Первая - Брюссель, второй можно считать Страсбург, потому что там находится много евроинститутов, Совет Европы, европейский суд по правам человека, который всегда на слуху в нашей стране. Объясните мне пожалуйста, разве это дело церкви – вмешиваться в международные процессы? Разве не дело церкви просто молиться вместе с людьми, зачем лезть в международную политику?
Игумен Филипп: Я напомню о том, что в 90-ые года Россия, Украина, другие страны бывшего советского союза вошли в Совет Европы и таким образом, то, что происходит в Страсбурге, стало оказывать влияние на нашу жизнь в России. Здесь речь не идет о вмешательстве, мы часто мыслим такими категориями в противовес кому-то – нет; если страны вошли в объединение, пригласили нас к совместной выработке ценностей, то русская церковь как институт гражданского общества, тоже имеет право участвовать в этом процессе, обсуждении ценностей. Если бы в Страсбурге решались только политические вопросы, то действительно, церкви тогда бы было здесь делать нечего. Но все больше и больше поднимается в Страсбурге вопросов, которые касаются как жизни религиозных объединений, а непосредственно их внутренних правил, так и вопросов ценностей. Вопросов того, что мы думаем о человеке, о межчеловеческих отношениях, что мы думаем о строительстве общества, то есть это все те вопросы, которые касаются жизни человека и тех, основополагающих категорий жизни, о которых говорит и Церковь.
Алла Митрофанова: А в каких формах эти вопросы задаются?
Игумен Филипп: Да, самый известный и влиятельный суд Страсбурга – это европейский суд по делам человека. Этот суд выносит решения о том, что происходит в судах стран членов Совета Европы, и он выносит решения насколько эти решения судов противоречат или не противоречат конвенции о правах человека, под которой расписалась и Российская федерация. И эти решения являются обязательными для стран, членов Совета Европы. То есть если европейский суд в Страсбурге принимает решение по тому или иному делу, о жалобе гражданина, то государство обязано его исполнить, и это достаточно серьезная сила. Есть так же комитет министров, в котором разрабатываются документы, резолюции, рекомендации, которые дают рамки для законотворчества в странах членах, и собственно даже если они не являются обязательными для исполнения, как решения европейского суда, то они являются очень важным источником авторитета и для наших законодателей, и для членов гражданского общества и вообще просто для всех граждан, они могут на них ссылаться, приводить их в качестве аргументов весомых, есть, наконец, парламентская ассамблея Совета Европы, которую хорошо знают…
Алла Митрофанова: ПАСЕ так называемая…
Игумен Филипп: И вот это структура – место, где выпускают пар, туда собираются парламентарии стран членов Совета Европы, они обсуждают актуальные вопросы, принимают громкие заявления, депутаты выступают с высоких трибун и таким образом вроде бы ничего особенного не происходит, ни на что не влияют эти выступления, но они создают некий климат, атмосферу, в Европе…
Алла Митрофанова: Понятно, выпустили пар, стало жарче.
Игумен Филипп: Все равно это некий фактор влияния.
Алла Митрофанова: Согласна. Слушаю вас, со всем соглашаюсь, не понимаю только одного - причем тут церковь? Вы возглавляете представительство русской православной церкви при Совете Европы. На какие обсуждения вас приглашают? В обсуждении каких резолюций вы лично принимаете участие?
Игумен Филипп: Темы, о которых говорится в совете Европы, касаются непосредственно, в том числе, и вероучения. Первый вопрос – о жизни, о том, когда начинается жизнь, допустим ли аборт, и если допустим, то в каких условиях может осуществляться. И что такое материнство, например. Такие понятия, как отец, мать, семья для нас кажутся естественными, но оказывается, что сегодня есть много всяких подходов, философских, психологических…
Алла Митрофанова: И какие подходы могут быть применены к материнству?
Игумен Филипп: Например, в современном мире матерью можно стать не только в результате естественного зачатия, но и с помощью различных технологий - когда берется яйцеклетка от другой женщины, семя от мужчины, они в пробирке соединяются, а потом вживляются женщине. Биологически получается, что это вообще не мать, это не ее яйцеклетка, не семя ее мужа, она как инкубатор вынашивает этого ребенка - это называют суррогатным материнством.
Алла Митрофанова: Мне кажется, эта тема для Европы более актуальна, чем для нас. Кстати, удивительно, но мы привыкли так считать, что самые плохие вещи появляются в Европе. А когда там поживешь, то увидишь, что есть вещи, в которых Европа отстаивает свои права и не позволяет нарушать права женщин, в том числе. Например, у нас в России был принят закон, который разрешает коммерческую организацию суррогатного материнства, то есть могут появляться фирмы, которые могут иметь клиентов, зарубежных или у нас в России, и таким образом люди могут покупать детей. Таким образом, создается рынок детей. Как раньше человек мог себе представить, что можно купить ребенка? Мы могли представить это только в системе рабства, когда покупали людей, когда их эксплуатировали, и мы казалось, пережили это. Но вдруг эта психология покупки возвращается, и если люди, которые не могут иметь ребенка, могут купить его у женщины, которая может его выносить, эта психология закрепляется. Насколько я знаю, у нас и на Украине этот закон принимался потому, что говорили, что надо поднимать рождаемость, и хорошо, если любая технология может позволить родить детей и осчастливить их родителей – это хорошо, но что сейчас происходит? В Европейский суд по правам человека жалоба от итальянской пары, которая приехала в Россию, обратилась к такой коммерческой фирме…То есть такие фирмы уже существуют? Это не вопрос ближайшего будущего?
Игумен Филипп: Да, уже существуют. Я думаю, что положения в законе были пролоббированы людьми, желавшими устроить этот бизнес. Они купили этого ребенка, привезли в Италию, в Москве им было выдано свидетельство о рождении, что они являются родителями, согласно нашему закону, но в Италии, стране, где запрещено суррогатное материнство, эти родительские права на ребенка не признали. Родители подали в суд на Италию, если они выиграют этот суд, что будет? Это значит, что Россия, Украина, где разрешено суррогатное материнство, станут рынком для всей Европы по вынашиванию детей. Наши женщины будут рожать детей, иностранцы их будут увозить и мы таким образом будем благополучно поднимать демографию во всей Европе. Почему же цивилизованная просвещенная Европа запрещает суррогатное материнство? Ни в Германии, ни в Италии, ни во Франции, ни в Испании нет суррогатного материнства, потому что в этих странах очень четко исследовали и понимают, что это отношение к женщине, как и инкубатору, станку, может быть она готова рожать детей за деньги и для какой-то женщины это будет бизнес, но какие ценности мы утверждаем в обществе? Что мы хотим внушать обществу? Ценность семьи, ценность материнства, для нас всех слово «мама» - это звучит гордо, это нечто очень интимное, близкое, это то, за что люди отдавали свои жизни на войне, за матерей, отцов, и способен ли человек, ребенок, который узнает, что его купили, понимаете, что он будет испытывать к своим родителям?
Алла Митрофанова: Может быть, он никогда об этом не узнает? Может быть, родители из этих соображений исходят?
Игумен Филипп: Сегодня есть обычная процедура, когда родители усыновляют детей, и есть очень много психологических трудностей, чтобы ребенок вошел в семью, есть случаи возврата, трагедий и многие психологи считают, что чем раньше сказать ребенку, что он приемный, тем лучше. И все дети по-разному это воспринимают. И кто-то начинает потом обостренно воспринимать любые замечания родителей, ребенок начинает воспринимать их так, что я чужой, я им безразличен. И когда идет психологическая ломка у подростка, даже и в обычных семьях, появляется отчуждение между родителями и детьми, здесь еще может наложиться и эта информация – ага, они меня ругают, не пускают, потому что я им чужой. Я им безразличен. Вот эта психология - тяжелая, сложная, ужасно сложная. А здесь у нас появляется еще и «меня купили, я вещь, меня кто-то приобрел». Я раньше им нравился, сейчас не нравлюсь, они могут меня взять и отдать. Вот эти моменты – непросчитанность, что будет с этим ребенком, когда он вырастет? Что будет с теми суррогатными матерями, которые вынашивают детей? Что будет с самими родителями, которые вот так покупают детей? Может быть, в большинстве случаев это будет хорошо, но есть законы психологии, которые западные страны заставляют быть осторожными и не допускать этого.
Алла Митрофанова: Проблема понятна. На западе суррогатное материнство запрещено, у нас оно не запрещено, соответственно, пары оттуда приезжают к нам, в европейском суде по делам человека уже рассматриваются дела, иски против собственных стран, Италию вы привели пример, когда там не признали ребенка, которого выносила в России суррогатная мать. Что может в этом случае сделать церковь, когда в Европейском суде по правам человека идет разбирательство или слушание? Вы же юрист по образованию, вы закончили факультет международного права, кандидат политических наук, вы на эту проблему смотрите еще и как профессионал в области юриспруденции, и при этом вы игумен, священник Русской православной церкви? Что вы можете внести в рассмотрение этого дела?
Игумен Филипп: Чтобы было принято решение, надо идти несколькими путями, это касается и информирования общественного мнения, и доведения до Совета Европы этого мнения о том, как люди реагируют, как общество реагирует - это очень важный момент. Вот мы сейчас с вами говорим на радио, доносим информацию до людей, которые ее не знают, даем им пищу для размышления над этим вопросом. Совет Европы основан все-таки на демократичности и реакция общества важна для этой структуры. Это первый момент, но есть и юридический процесс прохождения дела. Поскольку это международный суд и структура, она вовлекает и правительство, но тем не менее большое внимание уделяется и общественным организациям и представителям общества, в том числе их участию в рассмотрении дел.
Алла Митрофанова: То есть все могут участвовать?
Игумен Филипп: Надо правильно подать заявку, правильно оформить этот документ, потому что юридический процесс имеет свои законы. Поэтому, если мы найдем единодушие в обществе, но не сможем транслировать нашу озабоченность в рамках юридического процесса, если не будет юриста, который сможет написать соответствующую бумагу, и представить ее в Европейский суд, чтобы она была принята во внимание, то все наши разговоры никак не повлияют в конечном итоге на принятие решения. Поэтому здесь есть доведение до общества того, что происходит, попытка формулирования озабоченности и затем трансляция на юридический язык, описание того, как работает представительство русской церкви и все другие организации, ведь не только русская церковь находится в Страсбурге.
Алла Митрофанова: А какие еще религиозные организации?
Игумен Филипп: Прежде всего, конечно, католическая церковь, которая с 70-х годов присутствует в совете Европы как постоянный наблюдатель из-за того, что Ватикан имеет государственный статус, поэтому для Ватикана есть особые возможности быть в этой организации. Есть конференция международных неправительственных организаций, в которые входит много организаций религиозного происхождения. Каритас…
Алла Митрофанова: Это организации милосердия.
Игумен Филипп: Да, это организации милосердия, общественности, которые основаны на католической, протестантской вере. Есть уже мусульманские организации, иудейские, в общем-то различные религиозные общины…
Алла Митрофанова: А вы с ними сотрудничаете?
Игумен Филипп: Безусловно. Работа в Совете Европы предполагает, что мы обязательно встречаемся, проговариваем и находим общие точки соприкосновения, стараемся…
Алла Митрофанова: То есть диалог возможен?
Игумен Филипп: Когда дело касается основополагающих моментов, таких как жизнь, семья, материнство, детство, то очень много точек соприкосновения.
Алла Митрофанова: Напоминаю, что у нас в гостях игумен Филипп Рябых, представитель Русской Православной церкви в Совете Европы. Очень надеюсь, что наша сегодняшняя передача приоткроет тайну, что же делает Русская Церковь в Совете Европы и зачем это представительство понадобилось, тем более, что у России есть отдельный светский представитель от государства в Совете Европы есть.
Игумен Филипп: Конечно. Но ваш вопрос звучит для меня так: а что вообще церковь делает в этой жизни? Когда начинают спрашивать, а что церковь делает там, а что она делает здесь – но ведь церковь может находиться везде и говорить ,и обращаться со своим словом. Мы живем в демократическом обществе, каждый имеет право на то, чтобы озвучить свое мнение. То есть когда спрашивают, что делает церковь, то возникает вопрос - а вы что, против того, чтобы у церкви был свободный голос? Вопрос в том, как она говорит, о чем она говорит, о чем она высказывается. Скорее возникает вопрос о ее подходе, потому что людям не хочется слышать о церкви те же самые слова, которые говорят политики. Люди хотят слышать голос церкви, но они хотят чтобы она рассуждала об их повседневной жизни, потому что они с этим сталкиваются. Они хотят, чтобы церковь сказала что-то о том, с чем они стакиваются в повседневной жизни, со своей духовной точки зрения.
Можно спросить, что делал апостол Павел в Ареопаге? Он приехал в Афины, и его пригласили выступить в ареопаге. Он идет туда и говорит свою проповедь. Поэтому я не вижу ничего необычного в том, что мы оказались в Страсбурге или Нью-Йорке. Вопрос в том, как говорит Церковь. О чем. И действительно, ее голос заставляет задуматься, открыть новые грани. Например, мы говорили о суррогатном материнстве. Есть вопросы абортов, эвтаназии. Церковь всегда обвиняют в том, что она кому-то навязывает свое мнение. Вот, например, вопрос, связанный с абортами. Все, кто хочет сделать аборт, чувствуют навязанное церковью мнение. Но ведь прежде всего сегодняшние государственные законы или правила в Совете Европы принимаются не только в отношении права человека, который хочет что-то сделать. Для того, чтобы право это осуществилось, масса других людей должна обеспечить это право. Если мы говорим о праве на аборт, это подразумевает не только женщин, которые пришли его сделать, но и врачей, которые его будут осуществлять, и чиновников, которые отпишут определенные деньги, налоги на аборты. Люди, которые эти налоги заплатили. Церковь не навязывает свою точку зрения, она просто предлагает: люди, давайте разберем этот вопрос по косточкам, чтобы не возникало у нас потом проблем…
Алла Митрофанова: На самом деле это не дело одной женщины, тут столько завязано, столько соучастников.
Игумен Филипп: Соучастников. В Совете Европы было такое дело, когда одна группа депутатов в парламентской ассамблее подняла вопрос о том, чтобы закрепить право на аборт и заставить врачей, независимо от их взглядов делать аборты. Если государство гарантирует право женщине на аборт, то оно должно принудить, заставить врачей это делать…
Алла Митрофанова: В России, кстати, говоря так и происходит…
Игумен Филипп: И врач не может отказаться, но одно дело, когда на него будет давить администрация и в принципе он может подать в суд на администрацию, а другое дело, когда закон предписывает. Одно дело, когда тебя заставляют и есть к чему апеллировать, другое - когда говорят, что ты должен это сделать, а если нет – уходи, оставляй свою специальность. Это не было допущено в ПАСЕ, это не было допущено западными депутатами, которые здесь почувствовали посягательство на свободу совести врача, потому что если врач по своей совести не может этого сделать и просит, чтобы ему нашли замену, кто может это сделать, у кого рука не дрогнет? Та ситуация которая сегодня существует во многих странах, это право врача - не быть участником убийства – потому что он является тем, кто умерщвляет этот плод. Или, например, последнее дело поступило ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека) относительно эвтаназии.
Алла Митрофанова: Сначала поясните, что это такое.
Игумен Филипп: Эвтаназия – это уход из жизни безболезненный добровольный. Когда говорят по телевизору или в интернете о необходимости узаконить эвтаназию, то говорят о том, что есть люди, которые мучаются от тяжких и неизлечимых недугов, и, чтобы они не мучились и не мучили своих родственников, им нужно разрешить эвтаназию, если они хотят. Это кажется гуманным. По статистике ВОЗ в год всего в мире происходит 1 млн. 200 тыс. самоубийств. И из этого миллиона 1,2 % суицидов происходит из-за страданий болезни. Всего 1,2 %! Сегодня пытаются перенести эвтаназию на весь этот 1млн. 200 тыс. человек. Одна гражданка из Швейцарии страдает из-за того, что она стареет. Возраст ее не уточняют, поскольку она женщина. Её заявка поступила в ЕСПЧ, суд рассматривает это дело. Но он может посчитать, что оно недостойно рассмотрения. Тем не менее, его приняли к рассмотрению. Эта женщина не желает стареть, боится потерять свою молодость, поэтому она хочет, чтобы врач выписал ей средство для того, чтобы она безболезненно уйти из жизни. Она требовала этого от государства, но, получив отказы во всех судах внутри страны, обратилась в ЕСПЧ. Что произойдет, если суд признает правоту этой женщины? Это значит, что по принципу решения ЕСПЧ, эти решения будут применяться и в других странах Европы. По прецедентной схеме права. Остальные люди будут действовать по аналогичной схеме. Получается, если человек захотел уйти из жизни, не важно по каким причинам - заела среда, несчастная любовь, не хотим стареть и т.п., такой человек приходит и говорит, что хочет уйти из жизни и просит обеспечить такой уход. И вот этот человек втягивает в процесс врачей, чиновников, своих родственников, которые должны как-то к этому отнестись – выразить свое желание или нежелание с этим, таким образом, в процесс самоубийства вовлекается большое число людей. Один из юристов, с которым я беседовал в Брюсселе, сказал, что не следует смешивать возможность и право. Возможность покончить с собой, уйти из жизни, есть у каждого человека, хотя церковь говорит, что это плохо, это трагично для человека. Но тем не менее, возможность для этого есть у каждого. Но вот зачем эту возможность превращать в право. Потому что право означает, что право защищается государством, обществом. Какое же общество будет узаконивать право человека на самоубийства, если одним из фундаментальных прав человека является право на жизнь.
Алла Митрофанова: Это заявление швейцарской гражданки выглядит, мягко говоря, непонятно. Видимо, у них нет других проблем, нам бы такие проблемы.
Игумен Филипп: Не скажите, не дай Бог нам таких проблем, понимаете самоубийство – это следствие крайне тягостного состояния уныния, человек становится способным на такой шаг. Я познакомлюсь поближе с этим делом и смогу подробнее рассказать. Совет Европы очень демократичная структура - каждый желающий может ознакомиться с ним. У них есть сайт, и любой желающий может познакомиться с ним. Это не секретная эксклюзивная информация, суд прозрачен и открыт, никакой проблемы нет, в том, чтобы познакомиться с любым делом, поступающим в него, нет. Рабочие языки – английский и французский. Есть определенный механизм для участия в рассмотрении любого дела.
Алла Митрофанова: Что вы как священник, юрист-международник, кандидат политических наук можете предложить в этом случае?
Игумен Филипп: Во-первых, общественное осуждение, понимание того, что такое разрешение - очень опасно для общества. Не нужно превращать возможность в право, это излишество, мы подходим к пониманию того, что не любое желание человека нужно обязательно исполнять и тем более юридически закреплять на уровне права. Эти настроения в обществе были всегда, но сейчас происходит эволюция права, которая приводит к таким безумным последствиям и предложениям, которые поражают. Как можно узаконить право на смерть, если у нас есть право на жизнь? Одно дело, когда это правовое государство, но и в нем есть место злоупотреблениям, а есть страны неблагополучные, где родственники могут легко манипулировать волей больного родственника, своих родителей – матери, отца. Ведь кто-то искренне любит своих родителей, а кто-то и ненавидит их, и ждет, пока человек уйдет из жизни. И где гарантия того, что родственники, друзья, конкуренты, коррумпированные чиновники не захотят через закон свести кого-то со света.
Алла Митрофанова: Плюс нас всех испортил квартирный вопрос.
Игумен Филипп: Да, вот это породит всплеск преступности. Это же нужно всё просчитать. Например, какая-то дама хочет уйти из жизни, еще кто-нибудь. И ВОЗ констатирует, что 1 млн. 200 тыс. человек ежегодно желают уйти из жизни. А кому-то ведь это желание могут навязать, если есть закон, позволяющий совершенно открыто совершать самоубийство, убийство человека, то человека можно довести до такого состояния, что он захочет это сделать, чтобы он сумел выразить такое желание.
Алла Митрофанова: Вы уж не допустите там такого, пожалуйста. Мне кажется, для многих людей эти очевидные вещи и последствия не очевидны, иначе эта проблема просто не возникла.
Игумен Филипп: Мы должны пытаться разложить эту ситуацию по полочкам, как предлагают что-то оформить, и следует ли каждое такое желание рассматривать всерьез. Меня, конечно, удивило, что ЕСПЧ вообще принял на рассмотрение такую заявку.
Алла Митрофанова: Странный звоночек такой. А вашу позицию услышат?
Игумен Филипп: Вот мы и создали для этого представительство, чтобы постепенно набирать силу, не так быстро все строится - чтобы подготовить это, нужны специалисты. У нас есть ряд консультантов, которые трудятся во славу Божию, они понимают эту проблематику и чувствуют особенно, к чему все это может привести.
Алла Митрофанова: Какие-то ассоциации юристов?
Игумен Филипп: Да, у меня вот в Москве сложились знакомства, когда я еще работал в ОВЦС до отъезда в Страсбург, с правоведами, юристами, которые готовы помогать и чувствуют все опасности, откликаются, помогают составлять документы - в одиночку это все невозможно сделать, тем более у меня еще есть приход, это основная приходская жизнь. Приходская жизнь – это главная, духовная жизнь, базис, на котором строится наша общественная позиция. Но эти две жизни нельзя разделить и отделить христианскую нравственность и нормы жизни от духовной жизни, от общения со Христом, в Литургии, в молитве.
Алла Митрофанова: Вы же священник, игумен - какое служение для вас главнее? Вы возглавляете приход в Страсбурге, у вас есть своя паства, а с другой стороны вы – представитель Русской Православной Церкви в Совете Европы.
Игумен Филипп: Это нельзя противопоставлять. Как я уже сказал, есть почва и то, что из неё вырастает. Наш Священный Синод так мудро устроил, что я одновременно настоятель храма, руководитель живой общины людей. Наш храм находится недалеко от центра - мы снимаем гараж, рассчитанный на 100 человек. В Западной Европе люди живут достаточно хорошо, богато, но вот наши эмигранты имеют низкий достаток. Есть русские люди с большими деньгами, которые иногда заходят, а иногда не заходят в храм, но они не стремятся своими деньгами поддержать эту жизнь.
Алла Митрофанова: Если бы на моем месте находился либеральный журналист, он вам заметил бы, а что же это, Церковь такая бедная, что тянет деньги с людей?
Игумен Филипп: Мы живем в такой циничный век, что во всем видим финансовый интерес, двойное дно, властные амбиции и т.п.
Алла Митрофанова: Часто в таких ситуациях судим людей по себе.
Игумен Филипп: Мы живем в одном обществе. Церковь - это община верующих. Мы все ищем исцеления, и священнослужители в том числе. Врач у нас один – Господь Иисус Христос. Мы все ищем исцеления. Как-то одна прихожанка на мое раздражение мне сказала: «Батюшка, как же так, вы же учите нас не раздражаться, учите сохранять мир!». «Конечно, - ответил я, - учу, но я себя же тоже учу». Когда я проповедаю с амвона, я всегда говорю «мы», имею ввиду и себя тоже. Я пришел к священству по любви к Господу и насколько могу, хочу послужить Богу, отдать Ему свои силы, способности, но как человек я остаюсь со своими страстями и грехами. Я также стараюсь с ними бороться. И когда я обращаюсь с проповедью, я обращаюсь и к себе самому, к тому, что происходит во мне и в людях. Поэтому здесь все взаимосвязано. Мы находим в Церкви те болячки, которые есть в нашем светском обществе. Так было во все времена, не надо этого бояться. Нужно помнить, что мы все приходим в больницу к Господу, он один - Беспорочный и Святой. Мы всегда об этом говорим в молитвах и на службах, в проповедях и общении с людьми. Мы все допускаем ошибки, что-то не так делаем, но по мере сил стремимся идти за Христом. В том числе и в общественной жизни.
Алла Митрофанова: Вы сейчас собираетесь строить храм? То есть не гараж, а настоящий, чтобы с куполом, все как положено…
Игумен Филипп: Да, и нас обвиняют - чего вы строите, если средств нет, нет возможности. Зачем вам это нужно? Я увидел, оказавшись там, что это необходимо. Там много наших людей, в смешанных браках. Много нашей молодежи, студентов в Страсбургском университете, в соседнем германском Келе, много выходцев из Средней Азии. Наша община увеличивается, наш гараж уже полный, люди меняются, пытаются что-то сделать, много людей с детьми, мы делаем все, что можем. Сами европейцы очень «за». Мы несколько раз встречались с мэром, мы устроили рождественский концерт, ведь Страсбург - это столица Рождества. Пригласили небольшой коллектив из ТСЛ, небольшой классический репертуар, пианисты - был арендован зал на 400 человек. Я очень боялся и надеялся, что заполнится хотя бы половина зала. Но люди стояли, зал был набит битком - пришло более 1000 человек. Я обращался к людям, выступал в школах, неоднократно выступал перед французами, и ранее общаясь с ними, видел, как горят у них глаза, как они воспринимают православие и нашу церковь, они сами спрашивают, ну когда же, когда же будет построен наш храм? Для них чрезвычайно важен этот зримый символ нашей традиции и присутствия в Европе. Это живое свидетельство важной традиции самой Европы.
