Может ли «нечистое» животное быть лекарством? Почему талантливая художница изменила иконописи, предпочтя ей работу с собаками? Что имел виду Честертон, когда сказал: «С тех пор, как у меня есть собака, я сильнее ощущаю, что я человек»? Об этом рассказывает Татьяна Любимова, руководитель группы «Солнечный пес».
— Моей дипломной работой в иконописной школе была икона «Введение во храм Богородицы» (копия с Дионисия). Я писала ее перед самым замужеством, и много думала: как это — отдать своего ребенка Богу? Лики на иконе родителей Божьей Матери Иоакима и Анны удивительные: в них и скорбь, и решимость, и доверие Богу. Удивляло и то, как Дева Мария, такая маленькая, смиренно и со спокойствием протягивает руки, идет в неизвестность. Через сорок дней после рождения Саши отмечалось Введение во храм. Вся жизнь нашего сына была постепенным отдаванием его Богу...
От Дионисия к… собакам
— Думали ли Вы когда-нибудь, что станете канис-терапевтом?
— Нет, конечно. В детстве я мечтала быть пограничником с собакой и на коне. Собака, дворняжка с улицы, появилась в нашем доме, когда мне было лет десять. А еще я мечтала стать журналистом или актрисой и школьницей ходила в театральную студию. В доме Телешова, где она находилась, была секция Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Лекции там читали замечательные люди: историки, священники. Мы все время туда бегали их слушать. Наш театр довольно быстро распался, но к тому времени я уже хотела быть поближе к Церкви. На Маросейке открылась иконописная школа, я пошла туда учиться, потом стала работать в храме. Там же на росписях познакомилась со своим будущим мужем. Поженились, родился Саша… У него была тяжелая форма ДЦП. И хотя он совершенно не ходил, однако интеллект его не пострадал.
— Как Вы стали заниматься канис-терапией?
— Сначала, как и большинство семей с детьми-инвалидами, мы жили в изоляции. Ездили только в храм, да не в каждый еще и пускали с таким ребенком. Слава Богу, мы сами с мужем работали в церкви, и там нас с сыном приняли спокойно. В других церквях, бывало, люди говорили: «Ребенок бесноватый, везите на “отчитку”». Могли и коляску из храма выкинуть со словами: «Понарожали уродов», «Да как вы смеете в храм с коляской входить!» Приходилось объяснять Саше, что болезни бывают разные: у тебя недуг физический, ходить не можешь, а у кого-то — недуги духовные.
Вообще, все началось с собаки Олли. Мы взяли ее для сына. Олли была еще щенком, когда однажды залезла к нему на кровать и положила голову ему на животик. Саша даже смог ее обнять. Олли на нас посмотрела и как будто спросила: «Вы этого хотели?» В тот вечер Саша был самым счастливым мальчиком на свете. Тогда мы не знали, что не всякая собака может работать с больными детьми, что выбирать щенка должен специалист. Поэтому наша встреча с Олли сродни чуду. Ее мать жила в семье, где у ребенка были серьезные проблемы со зрением. Собака, выходя гулять, буквально пасла малыша. И хотя ее никто этому не учил, она по собственному почину отталкивала ребенка от бордюров, препятствий — словом, очень тщательно оберегала. Видимо, эта способность передалась нашей Олли по наследству.
Купив щенка, мы стали регулярно общаться с собачниками. Отнеслись они к нам абсолютно правильно. Никто не задавал лишних вопросов и не проявлял брезгливой жалости. Вышло так, что собака вывела нас к людям. Прямо как в стихотворении Бориса Заходера:
Порою с пути нам случается сбиться
(Кругом темнота, и не видно ни зги),
Но нам не дадут насовсем заблудиться
Мордочка, хвост и четыре ноги!
Кинологи центра «Собаки — помощники инвалидов» подготовили нам Олли к работе. И тем же летом мы с Сашей попробовали заниматься с другими детьми в реабилитационном лагере. Там были дети, которые панически боялись собак. Я предложила родителям поработать с этим. Начали с приветствий издалека, всячески старались показать ребятишкам, какая собака хорошая и добрая. В итоге в первый же заезд шесть из восьми детей водили Олли за поводок, а потом таскали ей котлетки из столовой. В следующем же году с нами в смене был аутичный мальчик, который… с Олли заговорил. Как-то подбежал к собаке, начал гладить со словами: «Олли моя, Олли». Первый раз заговорил прилюдно.
Наш Саша умер, когда ему было десять. Тогда я поняла: в моих руках ключ к счастью многих детей, я просто должна начать помогать другим детям. Начала заниматься с детьми в парке, на улице, потому что не было помещения. А потом неожиданно руководитель кинологической организации предложил мне вести занятия у группы детей-инвалидов в здании одной из обычных московских школ. Когда мы начинали, было всего пятеро детей. Сейчас их в десять раз больше. С этого и начался в 2003 году наш «Солнечный пес».
— А как семья относиться к Вашей работе?
Вообще, нашего центра не было бы без моего мужа. Когда мы решили завести собаку для Саши, он отнесся к этому очень серьезно. Просчитал, во что нам обойдется содержание животного, и настоял на том, чтобы собаку искали тщательно. Жили мы бедно, копили на колодец для дачи — и все те деньги у нас пошли на щенка. Следующие пять лет муж, жертвуя работой, возил нас по субботам через всю Москву на занятия. Сейчас наши дети — семилетний Алексей и трехлетняя Маруся — ездят на занятия вместе со мной. Алешка иногда помогает в группе как опорный ребенок. Вся моя семья привыкла, что у мамы такая профессия. Они не видят в этом совершенно никакого подвига. И это правильно.
Плакать или радоваться?
— Трудно постоянно общаться с инвалидами?
— Кто-то считает, что общаться с инвалидами и их родителями тяжело. Но, может быть, мне просто везет. К нам приходят потрясающие люди: светлые, мужественные, неунывающие. Они удивительно красиво несут свой крест. А наши волонтеры Юля Горбатова, Наташа Захарова, которые занимаются с ребятами, считают, что в этом общении получают больше, чем отдают. И, если так можно выразиться, в такой работе действительно выправляется мировоззрение. Когда ты, замученный бытовой ерундой, видишь человека, не умеющего двигаться, но способного быть счастливым, то понимаешь, что должен учиться у него радоваться простым вещам — солнечному лучу, например. Я не думаю, что мы в своем центре делаем что-то из ряда вон выходящее. Мы просто радуемся вместе с детьми их маленьким победам, их первым шагам без мамы — держась за собаку.
На наш сайт в интернете пишут: «Да как же вы общаетесь с этими детьми… Я, как представлю, начинаю плакать». А что плакать-то? Работаем. Потому что веришь и знаешь, что с этим ребенком можно что-то сделать. Вот и делаем потихоньку. Тут не плакать — радоваться надо.
Собака вместо лекарства?
— С какими диагнозами приходят в «Солнечный пес»?
— В основном с психоневрологическими: ДЦП, синдром Дауна, аутизм, задержки речевого и психического развития, умственная отсталость. Есть дети и с соматическими заболеваниями: слепые, слабослышащие. Стараемся никому не отказывать. Я сама прошла через все эти круги ада, когда тебя никуда не берут с тяжелым ребенком, когда относятся даже не как к людям второго сорта, а вообще как к нелюдям. Мы стараемся создать атмосферу доброжелательности, взаимной любви и веры в ребенка.
Как правило, к нам на занятия приходят понимающие и контактные родители, поэтому проблем обычно нет. Иногда бывают недовольны тем, что занятия слишком короткие: пятнадцать минут — и ребенок свободен. Действительно, мы сокращаем занятия, если замечаем, например, плохое самочувствие, недомогание у детей. Для нас очень важно сохранить доброе отношение детей к занятиям. Мы не «гоним план», а работаем индивидуально, с каждым в своем темпе, не подгоняя и не тормозя. Не сразу, но со временем дети, в которых верят, раскрываются, как бутоны.
— А чем собака может помочь больному ребенку?
— Дело в том, что если собака правильно обучена, то потенциал улучшений велик. У детей улучшаются координация движений, память, внимание, слух, появляется речь. А главное — повышается самооценка, даже при умственной отсталости. Ребенок взял в руки поводок, и теперь он с собакой — команда. Собаки слушаются, они вообще принимают детей такими, какие они есть. Даже очень тяжелые дети это чувствуют: у них и походка меняется, и выражение лица. И мама, видя его успехи, успокаивается. Как у Честертона: «С тех пор, как у меня есть собака, я сильнее ощущаю, что я человек».
Аутичные дети перестают бояться собак, переносят свой позитив на других животных, потом на всех окружающих. И получается, что собака как будто вводит ребенка в мир людей.
Один наш мальчик в начале занятий даже на родителей не реагировал. А уже через несколько месяцев на одном семинаре по канис-терапии он выполнял очень сложные задания перед совершенно незнакомыми людьми. Помню, как он, уходя домой, увидел задремавшую Олли, укрыл ее шкурой со словами: «Олли спит, ее надо укрыть». Потом его мама рассказывала, как в детском саду Андрюша утешал плачущую девочку, цветов ей нарвал… Понимаете, в человеке начал просыпаться человек.
— Может ли канис-терапия заменить традиционную медицину?
— Наши занятия — не панацея. Есть лекарства, массажи, физиотерапия — много всего. И здесь не нужно обманываться (а у начинающих всегда есть такой соблазн), считая канис-терапию единственным действенным средством в лечении. Мы осторожно и критично относимся к своей работе и отдаем себе отчет, что на самом деле канис-терапия — всего лишь катализатор, который у многих детей ускоряет процесс, подталкивает их к движению и развитию в верном направлении.
Наши занятия с собаками никогда не смогут заменить традиционного лечения, ведь они — всего лишь одно из средств реабилитации. Мы приняли международный термин «канис-терапия», распространенный в Америке, Польше, Чехословакии. Но под «терапией» там подразумевают не столько лечение, сколько воздействие. И я категорически настаиваю на том, что наши занятия — не панацея. Родителям я всегда говорю: «Не надейтесь, что собака вылечит вашего ребенка. Мы можем только раскрыть его к общению, к движению». Увы, многие сейчас начинают спекулировать этим термином. И вот уже встречаются «собаки, излечивающие от рака и от всех болезней». Но это обыкновенный обман.
— Каждый ли желающий сможет быть канис-терапевтом?
— У каждого волонтера, разумеется, должны быть базовые знания о заболеваниях детей, с которыми они работают. Не говоря уже о руководителе группы, который должен иметь дополнительное высшее образование. Мы учим детей всех возрастов и с разными диагнозами водить собаку на поводке и давать ей команды. Со стороны неспециалисту может показаться, что дети делают одно и то же: идут по кругу и преодолевают препятствия… Однако у каждого своя задача: аутист учится взаимодействовать с другими в группе, замечать сначала собаку, потом руководителя; ребенок с синдромом Дауна получает задания на внимание и память; мальчик с ДЦП развивает пространственную ориентацию; девочка с олигофренией учится быть в команде за старшую.
На праздники, особенно в Рождество, на наши елки собирается больше ста человек. Приходят профессиональные кинологи, здоровые дети, а наши маленькие инвалиды вместе с собаками демонстрируют гостям спектакль. У нас создается модель нормального общества, нормального общения, где нет границ, где люди друг другу равны.
Существует статистика, что если в первый год после постановки диагноза ребенку родители не получили психотерапевтической помощи, то у них возникают необратимые психические изменения. Это защитный механизм человека: кто-то слишком много начинает требовать, кто-то, наоборот, уходит в пассив. Таких родителей нужно вытаскивать. И поэтому мы стараемся донести до людей главную мысль: есть в Москве место, где вас любят такими, какие вы есть.
Люди и звери
— Многие верующие считают, ссылаясь на Ветхий Завет, что собаки — «нечистые» животные. В провинции иногда даже дома не освящают, если в нем живут собаки.
— Все это — проявление нашей духовной дикости, неумения думать. Этот предрассудок не имеет ничего общего ни с Православием, ни с Ветхим Заветом. У меня занимался мальчик из ортодоксальной иудейской семьи, его отец был раввином. Помню, как я спросила у мамы ребенка: «А как ваш муж относится к тому, что ребенок занимается с собаками, они же в Ветхом Завете считаются нечистыми животными?!» Она удивилась и ответила: «А что такого? Их ведь только есть нельзя. И вообще у нас собак очень любят. Это единственные животные, которые упоминаются в Талмуде с благодарностью, потому что не лаяли, когда евреи ночью уходили из Египта».
А мы, православные, в своем буквализме уже переплюнули иудеев. Например, некоторые из моих родственников до сих пор собак к себе в квартиру не пускают, считают, что «благодать уйдет от собачьего духа». Не могу серьезно к этому относиться. Но понимаю, что такую позицию разделяют многие. И получается, что сначала мы говорим: «Господь победил мир» и поем: «С нами Бог, разумейте и покоряйтеся», а потом убеждаем окружающих, что благодать может уйти из-за собаки…
Но главная проблема в другом. Увы, в нашем обществе действительно бывает, что верующие принимают инвалидов в храме так, что люди бегут оттуда в слезах. «Простите нас!» — хочу я сказать за всех. А родителям таких детей я лишь повторю то, что говорила своему сынишке: есть люди, больные не физически, а духовно. Они больны нетерпением, раздражением, и нам нужно лишь научиться их прощать. Нам всем очень важно понять, что тем, кто рядом, нужна не жалость, а обычное человеческое участие.
Знакомимся...
Учимся ходить...
Заботимся друг о друге...
Даем первые команды...
Общение без преград
